Читать книгу Темна вода во облацех. Научно-фантастический роман - Александр Федорович Тебеньков, Александр Тебеньков - Страница 11

До полигона шли длинной, почти километровой аллеей.

Упиралась она в КПП со шлагбаумом. Направо и налево от него тянулась густо натянутая на бетонных опорах колючая проволока. Под навесом у сторожки сидел человек в военной форме, но без знаков отличия. Пригляделся к ним, поднял шлагбаум – молча, как бы даже равнодушно.

За купой вековых деревьев повернули направо и остановились перед двухэтажным зданием красного кирпича с окнами, забранными коваными решетками из прутьев чуть не в руку толщиной.

Банник сказал:

– Вот отсюда все началось. В декабре двадцать четвертого Глеб Иванович Бокий, начальник Спецотдела ОГПУ, назначил Иванова-Барковского врио заведующего лабораторией по изучению электрического излучения мозга человека. Отвели под нее этот домик – бывшую стеклодувную, а потом мастерскую по ремонту телефонных и телеграфных аппаратов.

– А как же Большая Дорогомиловская? – негромко спросил Баринов.

– В тридцать восьмом Бокия ликвидировали, как человека Ягоды и врага народа. Ближайшее окружение тоже шлепнули. Многих сотрудников посажали, в том числе и Барковского, разработки, естественно, похерили. После войны опомнились, кто остался в живых, вернули. В конце пятидесятых образовали несколько новых лабораторий, в том числе тебе знакомую, а здесь, на месте старой, развернули полигон. Два года назад его законсервировали, под Новосибирском открыли новый, современный. А этот… Ладно, пойдем, посмотришь сам.

В здание зашли с торца. Обшарпанную металлическую дверь, ведущую в полуподвал, Банник открыл замысловатым плоским ключом. За ней оказалась вторая, бронированная, как в бомбоубежище или подводной лодке – с кремальерой, и с кодовым замком, словно у сейфа. Не таясь, Банник набрал шестизначную комбинацию цифр, да только Баринов поздно спохватился, запомнил только три последние – три-пять-два.

В свете неярких ламп по стенам прошли гулким коридором до лестницы, поднялись на второй этаж.

«Ага, вот оно как! – Баринов почти с облегчением увидел в первом же помещении привычные занавески-ширмы, за которыми угадывались спальные места, знакомое оборудование на столах у стены и по центру. – Значит, эксперименты по сну все же ведутся. Только спрятаны подальше».

В комнату Банник входить не стал. Он пропустил вперед Баринова, а сам остался в дверях.

– Здесь и дальше на этаже все почти так же, как у тебя, – пояснил он. – А вот внизу… Идем, идем.

– Минуточку.

Баринов втянул воздух носом… Как ни проветривай, как ни наводи марафет, а затхлость нерабочего помещения разом не исчезает. Сколько оно пустует – год, два, пять?

Он прошел вглубь, как бы невзначай, мимоходом провел пальцем по лабораторному столу, по кожуху самописца, по полке стеллажа… Да, генеральная уборка налицо, и не далее как вчера-позавчера – вон как все блестит. Это что ж, специально готовились к его визиту-экскурсии?

Этажом ниже – а спустились уже по другой лестнице – ничего не напоминало биологическую лабораторию, скорее, нечто из области электроники или электротехники, не понять. Однако некоторая заброшенность, даже запущенность ощущалась и здесь. Очень похоже, что по каким-то причинам зданием не пользовались давно.

Но Банник держался легко и привычно.

– Ну что, начнем, пожалуй, – он подвел Баринова к некоему устройству – или прибору? – занимавшего почти целый угол комнаты. – Грубо говоря, это очень точные электронные весы. Вон та пластмассовая пластинка за стеклом – датчик давления, он в вакууме. Вот это – дисплей, показывает, какая сила воздействует на ту плоскость. Следи за мной.

Он сел в кресло перед установкой, щелкнул несколькими тумблерами. Затем демонстративно положил руки на стол и задержал дыхание, вперив взгляд в тот блестящий, словно отполированный, кусок пластика внутри толстого стеклянного колпака. Экран, похожий на телевизионный, засветился, по координатной сетке поползла, оставляя за собой след, яркая светящаяся точка – вверх и вправо, потом вниз, прорисовывая нечто вроде синусоиды.

– И что это значит? – спросил Баринов, когда Банник выдохнул и откинулся в кресле.

– А это значит, – Банник ткнул пальцем в верхнюю точку кривой на экране, – что сила, с которой я воздействовал взглядом на датчик, равна – смотри по сетке – примерно полтораста ньютонов, то есть около пятнадцати килограммов. Доступно?

Баринов пожал плечами.

– Не очень. Я бы предпочел что-то более наглядное.

– Н-да-а! – Банник насмешливо посмотрел на него. – Ты, вот что, свои медико-биологические штучки бросай! Мы вторгаемся в такие области, где нужно гармонию поверять алгеброй! А это значит, биологию – физикой, математикой и электроникой.

– Я не Моцарт и не Сальери, – отпарировал Баринов. – Я нейрофизиолог.

Банник поднялся и хлопнул его по плечу.

– Не обижайся. Я, когда понял, что на одной биологии далеко не уедешь, заочно окончил институт электротехники, электроники и автоматики… Да, да, – кивнул он в ответ на недоверчивый взгляд Баринова. – И курсовые писал, и экзамены с зачетами сдавал – без дураков и блата. А диплом защитил на тему «О влиянии субмиллиметровых радиоволн на клеточные структуры мышечной ткани». Пошли дальше.

В следующей комнате Банник продемонстрировал, и тоже на солидно выглядевшей установке, как он взглядом нагревает предметы. Ничего он, конечно, поджигать не стал, просто смотрел на похожий датчик под похожим стеклянным колпаком, а на соответствующем экране высветилась цифра – триста пятьдесят пять.

– Это по Фаренгейту или Цельсию? – спросил Баринов.

– По Цельсию, – коротко ответил Банник. – Для справки: олово плавится при температуре 232 градуса, свинец – 327, цинк – 420. Железо – чуть более полутора тысяч.

– Так ты и железо можешь?

Банник испытующе на него посмотрел.

– Могу. Но это сопряжено с определенными, скажем так, издержками… Кстати, десять лет назад – не мог.

– И как же?

– Тренировка, – пожал плечами Банник. И спросил риторически: – Ну что, продолжим экскурсию?

«Умеет же устраиваться эта сволочь! – Баринов оглядел большую комнату здесь же на первом этаже, куда привел его Банник. Уютна, функциональна, обставлена так, что можно и поработать, можно и отдохнуть. – Или это свойство всех сволочей?»

Припомнилось, как после «мозгового штурма»* по поводу генезиса странных снов Афанасьевой, приглашенный старый друг и приятель, проректор Ташкентского мединститута Илья Моисеев, уже в машине по дороге в гостиницу задумчиво сказал:

– Беляева читал? «Властелин мира».

– И что?

– А то, что я, кажется, знаю одного кандидата на такого «властелина».

– Шутишь?

– Нисколько. Банника помнишь?

– Личность известная. Ну, так он аж в первопрестольной. Институт, куча филиалов и лабораторий. Публикации интересные, оригинальные. А все остальное – так, слухи. Ничего конкретного.

– А он, тем не менее, подгреб под себя почти всю нейробионику, психолингвистику, подбирается к кибернетике.

– Он же не математик, гольный биолог!

– Значит, освоил и ее. Главное ведь что: на стыке кибернетики и математики появляется новая наука – «киберематика», а на стыке бионики и кибернетики – Госпремия и звание академика.

Н-да-а, похоже, Илья как в воду глядел…

– Ну, ладно, положим, твои чудеса в решете я увидел, принял и усвоил. Колись дальше – как ты меня в болевой шок вогнал, как потом мозги прочистил… Тоже на приборах показывать будешь?

Банник почему-то хмыкнул – неопределенно и, как показалось Баринову, несколько виновато. Прошел в дальний конец комнаты, сел на диванчик сам, жестом пригласил Баринова.

– Понимаешь, какая штука, – сказал он и чуть поморщился. – В общем, извини, тогда я тебя под шумок, откровенно говоря, на шару взял. Вот, полюбуйся.

Он достал из внутреннего кармана пиджака небольшую поблескивающую металлом коробочку размером с портсигар и протянул Баринову.

Тот взял, внимательно осмотрел. Тяжелая вещица, граммов под триста. На лицевой стороне, там, где на портсигарах обычно выдавлен рисунок, зеленая и белая кнопка, рядом переключатель на четыре положения. В торце – чуть выдающийся, слегка растянутый по бокам раструб, закрытый пластиковой пластиной.

– Это нейрошокер, по аналогии с электрошокером. Излучение направленное, интенсивность регулируется, радиус действия до пяти-восьми метров. Питание – две батарейки «Крона» плюс концентрированный бульон с биодобавками и консервантами.

– Бульон-то зачем? – машинально спросил Баринов, возвращая «портсигар».

– Электроника там работает как пускатель, как раздражитель, а излучает живая ткань. Ей не электричество, ей бульончик нужен. Это биологическое излучение.

– А ткань откуда?

– Из мозгов, Павел Филиппович, из мозгов, вестимо!.. Клетки неких подкорковых областей неких позвоночных хирургическим путем собраны в определенный комплекс, нервные связи между ними также определенным образом переформатированы. Получили новое качество, так сказать. Работает в двух режимах.

…Баринов сидел, закинув ногу на ногу, рассеянным взглядом скользил по сторонам.

Забавная ситуация создалась.

Вот показали ему всякие разные чудеса, но как-то все они оказались на поверку прозаическими, будничными. Вроде бы, словно так и положено, само собой разумеется. Вроде бы так было всегда, и только невежда этого не знает.

Такие вот тривиальные чудеса, любой сопливый мальчишка из подготовительной детсадовской группы так сможет.

И самое-то смешное, он, Баринов то есть, ничего чудесного в них уже не видит…

Вроде бы всю жизнь верил, что Земля плоская… Ну, не то чтобы верил, а просто знал как непреложный факт – Земля плоская. И факт этот настолько непреложен, что находится вне обсуждения.

Но посадили его в комфортабельный ракетоплан и свозили на экскурсию – сначала пара витков вокруг Земли, а потом даже на Луну: оттуда, мол, картинка нагляднее и показательнее…

И все, кончилось представление о блиновидной Земле на слонах с черепахой. Земля – шар, и с этим уже ничего не поделать. А главное – этот новый, переворачивающий все прежнее мировоззрение и мироощущение факт не вызывает у него ни малейшего отторжения. Факт будничный, повседневно-бытовой. Разве что подвигает на некую ироническую усмешку – надо же, все вокруг истово убеждены, что Земля стоит на слонах, а те на черепахе, а черепаха плавает в безграничном океане… Чудаки, честное слово!

…Ну, ладно. Пораспускал нюни, потешился – и хватит. А вот пока есть возможность, интересно прояснить еще и такой момент.

– Кстати, Николай Осипович, что-то я пока в твоем НИИ с оборонной тематикой не сталкивался. Или настолько глухо все секретишь?

– Да нет, отчего же. Тематика тебе доступна. Плохо, значит, смотрел – галопом по Европам.

– Смотрел, что показывали. Сюда, например, не водили, нейрошокерами не хвалились… А секретить все подряд, извини, большого ума не надо. Эдак, засекретил исследование коленного рефлекса – и почивай на лаврах: все вокруг ходят на цыпочках и заранее тебя уважают.

Банник звучно рассмеялся.

– Во-от! – удовлетворенно протянул он. – Вот и ты на эту дурилку попался. Сколько повторять – не существует отдельно мирных или военных открытий и изобретений в фундаментальных исследованиях. Мирное или военное бывает их применение… Думаешь, почему Минобороны так охотно финансирует разработку биопротеза руки? Чтобы облегчить жизнь инвалидов войны и труда? Держи карман шире!.. Теперь представь, что нужно обезвредить фугас. Подъезжает к нему танкетка, вроде лунохода. А на ней моя биомеханическая рука, тоже управляемая на расстоянии соответствующими биотоками напрямик от мозга оператора, минуя периферию. Телекамера передает изображение, сапер с помощью моей руки обезвреживает фугас. Все живы, все смеются. Мы ведь еще обратную связь отрабатываем, кое-какие дактильные ощущения в мозг от этой ручонки идут… Или – работа в «горячей зоне» ядерного реактора. Ну, подкрутить там чего-нибудь, выдвинуть или задвинуть какую-нибудь хреновину – человека-то не пошлешь. А подвижное устройство, оборудованное опять-таки моей биорукой, бога ради. Наблюдай из надежного укрытия да крути на расстоянии гайки с болтами. А еще можно пристыковаться к американскому спутнику-шпиону и демонтировать его прямо на орбите. Какие приборы нужно снять – сними, какие вывести из строя – сломай… Ну что, Павел Филиппович, чем тебе не оружие – биомеханический протез руки?.. Нет-нет, ты ответь!

Баринов только и смог, что пожать плечами. Нет, конечно, о таких возможностях он просто-напросто не думал.

– А про искусственные мозги, сиречь биокомпьютер, и того проще, – продолжал Банник, откровенно веселясь. – Да, они примитивные, однако ж ядерной боеголовке о философских проблемах размышлять не надо. Всего только дел, что увидеть заданную цель и вывести на нее как можно точнее свою сотню-другую килотонн в тротиловом эквиваленте. Не знаю, ты в курсе или нет, головные части наших баллистических ракет американцы собрались сбивать при помощи пучкового или лучевого оружия. Иначе говоря, направленным потоком заряженных частиц высокой энергии, который мгновенно разрушает обыкновенные электронные мозги. Поток электронов или протонов попросту выжигает микросхемы. А клетки мозга крысы так просто не выжечь! Конечно, мощнейшая радиация их тоже уничтожит, но не мгновенно, десяток секунд, а то и минут они еще продержатся. Для боеголовки больше не надо. Она в секунду почти восемь километров делает, считай, за минуту – полтысячи верст… Ну как, Павел Филиппович, надо, по-твоему, секретить такие разработки? Или пустить их в открытую публикацию? Приходи, кто хочешь, бери, что хочешь…

– Но мозги – не транзистор с резистором, их кормить-поить надобно, – заметил Баринов, таким хотя бы способом стараясь спасти реноме. Мол, и не такое видели.

– Ну да, а как же. Не только кормить-поить, но температурный и газовый режим поддерживать, живые все-таки. И живут недолго – пока не более трех лет. Зато любую систему ПВО взломают, как нечего делать.

Баринов подумал, потом кивнул.

– Ладно, убедил. Беру свои слова обратно – насчет секретности. По поводу же всего остального – увы!

– В смысле?

– Без меня.

– Не мне напоминать, не тебе, Баринов, слушать: уклонение от политики не уберегает от ее последствий! – меняя тон на серьезный, сказал Банник. – Так может, есть резон поучаствовать в этой кухне? Глядишь, удастся и политику хоть в чем-нибудь да подкорректировать.

– Позиция удобная, – пожал плечами Баринов. Знакомые разговорчики-междусобойчики просвещенных дилетантов на тему, что-де, внедрившись в систему, получаешь шанс ее реформировать. – Но ведь кто девушку ужинает, тот ее и танцует… Не так ли, Николай Осипович?

– Так-то оно так, – живо отозвался Банник. Потом подумал и сказал совершенно уже туманное и непонятное: – Правда, и девушки разные бывают. Иная и «динаму» включить может, а, Павел Филиппович?