Читать книгу Шизофреник на капитанском мостике - Александр Гущин - Страница 9

А в степи с ордой своею дикой

Серым волком, рыская чуть свет,

Старый Гзак на Дон бежит великий,

И Кончак спешит ему во след.

«Слово о полку Игореве»

1. Стрибог поддерживает

Ни греческие, ни римские, ни православные боги мне не помогали. Вероятно, они были слабее Аллаха и Магомета. С продовольствием творилось нечто невообразимое. Продукты таяли в геометрической прогрессии. Я обратился за помощью к славянским языческим богам. Аллах и величественный Магомет были непобедимы. Славянские боги не помогли. Экипаж «Каялы» гневно роптал на старпома за скудость питания.

Пришлось свергнуть Перуна, Ярило, Велеса и Сварога на подходе к реке Пара. Их деревянные идолы долго качались на волнах Атлантического океана. Болтались идолы на волнах бухты Маражо, на траверзе мыса Магуаринью, удаляясь за горизонт в моём воображении.

Миниатюрную грациозную, воздушную фигурку Стрибога, славянского правнука Дажбога-Гелиоса я не выбросил. Укрепил его крохотный солнечный образ суровой ниткой и одел на шею. Как амулет.

Понял, что дело во времени. Русские по времени были с пером писателя, а судовые кавказцы не расстались с дубиной пещерного дикаря. Поэтому я вновь стал древним славянином, и взял в руки меч-кладенец.

Обоюдоострое оружие заставило молиться богу Святовиту.

Святовит – главный бог славян. Святовит бог войны и победы! Святовит, как я, утверждал, что четыре лица у сущего! У Святовита четыре лица!

Оберег славянского Стрибога я носил сверху православного крестика.

Оберег разрешал убивать.

Во время войны с дикими племенами убивать разрешается.

Коварный доктор Даргавс, сетуя о скудости питания, подогревал недовольство экипажа. Устраивал скандалы, и заглядывал мне в глаза. Вероятно, пытался усугубить диагноз психического состояния старпома. Чувствуя себя не совсем уверенно, я всё-таки старался подводить итоги более-менее беспристрастно. Погрузку «Каялы» обещали начать завтра, а ещё ничего не знаю о планах контрабандистов. Нехорошо. Скорее худо.

2. Редедя с теплохода «Касожская даль»

Печальную прогулку по причалам порта Белен прервал высокий красивый моряк, с золотыми зубами, с широкой искренней улыбкой честного человека. В начале разговора моряк попросил у меня закурить. Увидя надпись на пачке сигарет «Camel», пошутил: «самец»?

Почему этот «самэц» был моряк? «Самэц» был в парадной форме русского моряка торгового флота, форме, которую редко можно видеть в повседневной носке. Молодой моряк поразил меня мужественной красотой. Это был черноглазый человек, с усами чёрного цвета, с кожей, опалённой тропическим солнцем; его лёгкая, пружинящая походка говорила о том, что он также быстр, как и силён. В руке у златозубого болтался увесистый чемодан-дипломат. Металлическая обшивка чемоданчика вынуждала называть его кейсом.

– Ты с «Каялы»? – ослепительно улыбаясь, выпуская дым в мою сторону, с музыкальным, красивым кавказским акцентом спросил моряк.

– С неё, родимой, – отвечал я с такой же улыбкой, разгоняя дым левой рукой, и разглядывая пришельца. – Quo vadis? Камо грядеши? – спросил я кавказского морехода.

– Это по-каковски? – притупил он улыбку.

– По-японски, – отвечал я, тоже загашая улыбку, – зачем пожаловали?

– Ишь ты! Японский знаешь, – завистливо и уважительно отвечал моряк, – я к вам от капитана теплохода «Касожская даль». Нужна консультация по проходу канала Дрогден пролива Эресунн.

– Зунд, – мысленно поправил я «касога», отмечая про себя, что кавказский моряк чётко выговаривает сухопутное слово «Эресунн». Вслух спросил,

– В Питер идёте? Милости прошу на борт.

– Нет, – отвечал моряк, шагая за мной, – идём в Эстонию, в Таллин, в Ревель, как его раньше называли, до оккупации Россией.

– «Свободолюбец в шкуре оккупанта», – мысленно окрестил я «касога», заворачивая его в каюту капитана Магасова.

В капитанской каюте златозубый вытащил из кейса свёрнутую вчетверо морскую карту Зунда и толково, но как-то заученно, стал задавать вопросы моряка-штурмана. Капитан деловито, но лениво отвечал. Рядом крутился Гиппокрит.

Свободолюбивого косожского оккупанта я мысленно перекрестил в «Редедю», и никак не мог отделаться от какого-то несоответствия в его поведении. Беспокойство не давало мне стронуться с места, и уйти из капитанской каюты, на что безвольный капитан-зомби уже намекал. В Редеде заключалась непонятная неправильность. Я не мог разобраться, в чём тут дело.

3. Мера понятия

– Морскую карту вчетверо-то не сворачивают, – наконец врубился твой непокорный слуга, любезный умный читатель. Глупой читательнице напомню, что морские карты моряки трубочкой под мышкой носят.

– Вот так дела-а! – присвистнул я в душе.

– Редедя такой же штурман-моряк, как Гиппокрит-Сильвер благодетель человечества, – разворачивал я информацию в мозгу, стараясь сообразить, как поймать «касога», чтобы убедиться наверняка.

– Замок Гамлета с какого борта будешь оставлять: с правого, с левого или по корме? – пошутил я, и удивлённо заметил, что привёл Редедю в замешательство.

– Имей в виду, – затараторил я, «куя железо, пока горячо», – эллипс средней квадратической ошибки советских радаров, при определении места судна, в канале Дрогден выходит за пределы бровки канала! Здесь нужна иная мера! В тумане лучше использовать японский радар. У вас какой, «Самсунг» или «Сейко»?

– «Сейко», – бормотал Редедя, глядя на свои часы марки «Сейко», – впрочем, не помню….

Капитан-зомби беспомощно крутил головой, пытаясь что-то сообразить.

Вмешался доктор Даргавс. Хитрый Гзак почувствовал подвох. Даргавс-Сильвер внимательно посмотрел на меня и буркнул,

– Хватит о делах, обедать! Гостя надо покормить!