Читать книгу Избранное - Александр Кердан - Страница 7

Стареет мама…

Грусти не тая,

Целую ее сморщенные руки…

Пока жива она —

Мальчишка я,

И время остается для науки

Любить и жить…

Но с каждой встречей мы

Все чаще разговор ведем о вечном.

В преддверье приближающейся тьмы,

Венчающей стремленья человечьи.

Ах, мама, мама,

Ну зачем, скажи,

Мне знать, где рушники,

Где креп для гроба?..

Передвигая горя рубежи,

Заранее с тобой горюем оба.

Ах, мама, я предвижу твой ответ…

Боюсь лишь сроки угадать

случайно…

Все надо знать.

Но объясненья нет

Тому, что только в молодости тайна.

Ах, мама, мама, я боюсь того,

Что разговоры не напрасны эти.

Ведь без тебя не будет никого

Родней и ближе мне на белом свете.

И потому сержусь сам на себя,

Что, тем беседам нашим потакая,

Как будто раньше хороню тебя

И сам свое сиротство предрекаю.

Ах, мама, погоди, я не готов

Остаться без тебя у края бездны…

Стареет мама.

И не сыщешь слов,

Когда слова бывают бесполезны.

А березки как побелены стоят

Вдоль дороги, по которой мчится поезд.

Почернели все они по пояс.

«Штукатурка облетела…» – говорят.

Я смотрю в окно, свои дела

Вороша, как будто бомж окурки…

Жизнь моя – березово-светла,

И черна, где нету штукатурки.

Я и ею волен дорожить

Иль не дорожить, назло привычке…

Надо жить! Пока что – надо жить,

Хоть к окурку не хватает спички.

Надо жить… Искать с судьбою лад,

Ни о чем ином не беспокоясь…

А березки как побелены стоят

Вдоль дороги, по которой мчится поезд.

Здравствуй, красивая женщина!

Здравствуй, как будто прощай…

Все, что тобою обещано,

Ты позабыть обещай.

Встречи под стать расставаниям

Сам позабыть я хочу.

Видно, не все испытания

Нашей любви по плечу.

Пропастью кажется трещина,

Ядом представился чай…

Все, что мной было обещано,

Ты позабыть обещай.

Чтобы в грядущем нечаянном,

Нашем ином бытии

Не обернулись отчаяньем

Клятвы твои и мои…

Чтобы порой предрассветною,

Там, друг от друга вдали,

Нам вспоминалось заветное,

То, что сберечь не смогли.

Я с детства яд по капле пью,

Чтоб эту чашу выпить сразу.

Приняв смиренно горечь фразы:

– Прости, тебя я не люблю…

Знать, надо многое узнать,

Чтоб ядом сердце укрепилось.

Чтоб и такой ответ, как милость,

Без озлобления принять.

Чтоб этой отповеди миг

Не смог твой образ затуманить,

Я помню: яд, он не обманет,

Когда ты пить его привык…

Пониманьем дорожу.

Понимая, не сужу.

Понимая, обнимаю.

Понимая, узы рву…

Все теряю – понимаю.

Потеряв, не проживу.

Понимаю, что – не понят.

Понимаю – не поймешь.

Без меня ты не утонешь —

Доплывешь и проживешь.

Я иного не желаю.

Не жалею ни о чем.

Понимаю – дело к маю…

Только май здесь ни при чем.

Я гвоздь забью.

На гвоздь повешу ключ

От дома, что придумал для тебя.

А крыша дома создана из туч,

А стены ну, конечно, из дождя.

А дождь… Да это – след

минувших слез.

А тучи – это знак грядущих зорь…

И гвоздь, и ключ, и длинный коридор —

Немного в шутку и – почти всерьез.

И только ты,

что соткана из вер, —

Воздушней туч, реальнее гвоздя…

И мне – не в шутку —

ждать да ждать тебя

Всю жизнь, как после дождичка

в четверг.

Ах, эта Анечка Хорева!

Ах, до чего хороша…

С разумом сердце повздорило,

И встрепенулась душа.

Ах, эта юная грация,

Нежных надежд кутерьма.

В пору цветенья акации

Просто сводить нас с ума…

Хрупким своим равновесием

Силюсь еще дорожить.

Голой душою по лезвию —

Страшно и сладко скользить!..

Помню, так в детстве – на саночках —

С самой горы, с крутизны…

Ах, моя милая Анечка,

Саночки – не для весны.

Ты лелеешь прошлое, как чадо,

Над которым плакала и пела…

Слишком многому случиться надо,

Чтобы все в душе переболело.

Я и сам отогреваюсь в прошлом,

И от песен тех не отвернулся:

Слишком много думал о хорошем

И всегда к хорошему тянулся.

И не важно: стало ли судьбою

Иль осталось вечною печалью

То, что почему-то – не с тобою,

То, что отчего-то – не в начале.

А ценней иное. И – отрада:

Это все со мной когда-то было…

Так, бывает, вырастает чадо:

Выросло – родителей забыло.

На Страстном бульваре,

На Страстном бульваре

Дождик мы с тобой

В ладошки собирали.

Или нам все это

Показалось только —

Собирали в горсти

Мы светила дольки.

А в итоге вышло:

Ни дождя, ни света…

Все – совсем как в книжке —

Выдумки поэта.

Только – лик на фото,

А слова забыты.

Не было расчета,

А за ним и быта…

Не было печали,

Горечи не знали

Там, где мы в ладошки

Счастье собирали…

На Страстном, где целуются парочки,

Очень трудно мне с чувствами справиться.

И с тобою «за ручку» бродить…

Ведь имеются в сквере скамеечки,

Где исписаны клятвами реечки…

Нам бы клятвы свои сочинить!

А не хочешь, займемся… молчанием.

В нем у клятв есть иное звучание —

То, что лишь поцелуям сродни.

И изучим все правые родинки,

Словно карту потерянной родины,

Обретенной вдруг мной в эти дни…

Но мы бродим – серьезные, чинные.

И ведем разговоры причинные,

На скамеечки робко косясь,

Где, как вызов любым философиям,

Очень просто решают вопросы все

И целуются, нас не спросясь.

От Страстного бульвара останется страсть.

От твоих поцелуев останется вкус.

И уже не всесильная, времени власть

Надо мной покуражится пусть…

От Москвы суматошной останется май.

А для жизни, наверно, останется труд…

Как заклятье твержу: ты меня вспоминай

Промелькнувшим по маю, оставшимся тут…

На Страстном очень просто найтись и – пропасть,

Разрывая кольцо платонических уз…

Только та власть всесильна, которая – страсть.

Только тот поцелуй, чей запомнился вкус.

Ночь глуха. Тоска черным-черна,

Словно небеса до ранней зорьки.

– Жизнь, скажи, зачем ты мне нужна?

– Не нужна нисколько…

– Ну ответь же – ведь такой пустяк —

Сколько быть живому?

Ночь глуха

И милостива, как

Женщина, ушедшая к другому.

Буду вспоминать тебя, как сказку

Со счастливой светлою развязкой,

Где дурак не прыгал в молоко

И царю до свадьбы далеко,

Где удачный найден был прием:

Каждый остается при своем.

И никем не поймана жар-птица,

И живет в столице царь-девица,

И туда-сюда, наверняка,

Можно вновь отправить дурака…

Ведь иной конец у сказки этой

Не проходит по менталитету,

Где девица, истрепав все нервы,

Обернулась бы обычной стервой.

Где дурак, став мужем и отцом,

Сразу бы ударил в грязь лицом,

Где одно спасенье для лица,

Что у сказки вовсе нет конца.

Твое лицо становится родным,

Сближая наши души и заботы.

Мы в прежней жизни были несвободны

И в этой жизни тоже не одни.

Минувшему отмерена цена,

Но как бы позабыть его не чаял,

Всплывают в нас, на памяти качаясь,

Усопшие, казалось, имена.

Не к месту, не по делу, невпопад

Их страшное, как омут, притяженье.

Как будто направление движенья

У судеб наших – не вперед – назад!

Как будто все за нас предрешено

Движеньем этим замкнутым по кругу

И не дано нам позабыть друг друга.

Твое лицо родней и ближе, но…

Грущу о тебе без печали.

Скучаю, почти не грустя —

Как будто мы не расстались

И встретимся час спустя.

Как будто во всем уверен.

Как будто – навек – не на миг,

Судьбою твоей измерен

Судьбы моей черновик,

Что был мной с другими начат,

Где были и боль, и печаль…

И все в нем переиначить

Нисколечко мне не жаль.

Чтоб утро улыбкой встречало,

Все и простив, и приняв,

Чтоб эта грусть без печали

Не покидала меня.

Выдумывать изящные слова,

Записывать на лист бумаги белой

Мне б показалось непосильным делом,

Но в каждой букве ты, любовь, жива.

…Что остается? Имя начертать.

Благословенье вымолить у Бога.

Не для себя – к тебе одной дорога.

До самого последнего листа.