Читать книгу Человечность - Александр Левинтов - Страница 11

Странныеу меня складываются отношения с пространством, а у него со мной вообще никакие не складываются.

Когда пространство – space, Raum, я спокоен, это нечто объемлющее меня, вмещающее, но наше просТРАНСтво гонит меня взашей: «иди и не возвращайся в это место!», потому что нельзя вернуться в одно и то же место дважды, потому что место определяется не координатами его (в пространстве координат вообще не может быть), не персонажами, а – чем? – а протеканием места. Место живет в незаконной связи с мгновением: попробуй вернуться в мгновение, уже ускользнувшее куда-то, и ты поймешь, что они ушли опять вместе, место и мгновение.

Может быть, именно поэтому я люблю путешествовать, перемещаться, транспортироваться, впадать в транс, простираться по миру, бесцельно и ненужно.

Я непрерывно нахожусь в диалоге с пространством, но в странном диалоге: я спрашиваю, а оно только ухмыляется: «ищи ответы на свои вопросы в минус-пространстве, в себе самом, а я – всего лишь вывернутое наизнанку минус-пространство». Так и получается: Вселенная минус я равно Вселенная, я минус Вселенная равно я.

Нет, мы всё-таки иногда разговариваем, даже молчаливому пространству иногда требуется высказаться и заявить о своем присутствии, поскольку, загороженное разными предметами и галактиками, оно остается незаметным и незамеченным, среднего, то есть, никакого рода.

Я вслушиваюсь в его оглушающее безмолвие – оно прислушивается к моей тишине. Это и есть одиночество. Свобода и одиночество. Единственный ресурс творчества.

Мы, уклоняясь от одиночества, уклоняемся и от творчества, от своего предназначения.

Мне всегда казалось, что творчество и творение не только по звучанию, но и семантически близко творожению, творогу, некий бродильный (опять этот транс!), блуждание по незнаемому никем и тобой в том числе, тобой, прежде всего. Сладостно и мучительно – вот, не было ничего, а надо же, затворожилось из ничего и тебя.

Когда-то, ещё четверть века тому назад, я подумал: творчество протекает в оргазме, и если так, и если мир продолжает быть творимым, то Бог пребывает в непрерывном блаженстве оргазма, а пространство, но уже не наше, среднего и никакого рода, а античная Ρέα, пространство-женщина, пространство-мать порождает детей этого оргазма: стихи, мелодии, картины, звёзды и галактики. И идеи. И мысли – ухваченные и приватизированные нами фрагменты и осколки, дребезги идей.

И я тоже стараюсь вести себя с пространством по-мужски.

В известном смысле пространство – пустота, такая же ненасытная утроба, такая же всепорождающая матка. Пространство, движущееся от меня, создает эффект Допплера, полно энтропии и разбегания всех от всех, настоящая утроба материализации. Пространство, двигающееся ко мне, надвигающееся на меня – матка, из которой вываливаются мысли, смыслы, идеи и просто знания.

Всё дело в позиции и ориентации в пространстве: если ты движешься в нем, пространствуешь, странствуешь по нему, ты сам монотонен и гомогенен ему, но стоит только остановиться, зависнуть, перестать течь и двигаться – ты становишься контрастен пространству, ты противостоишь ему, ты в состоянии отодрать себя от пространства и… стать ему собеседником.

Собственно, это и всё, что я хотел сказать этим этюдом.

Апрель 2014, Москва