Читать книгу Юнайтед. Роман - Александр Лобанов - Страница 2

В пятницу в загородный дом отца Николая – Киевское шоссе, двадцать километров от МКАД – приехали гости. Вместительный, как корабельный трюм, гараж оказался недостаточно широк для третьей машины, и хозяин уступчиво выкатил свою «тойоту» наружу, под навес, оставив машине Казанцевых место рядом с «ниссаном» сына Валеры.

Приземистый коттедж с дугообразной террасой, построенный в финском стиле, звенел изнутри женскими голосами. Мужчины в первые часы встречи облюбовали для себя разные уголки сада. Глава прибывшего семейства в передвинутых на лоб солнечных очках полулежал в цветастом матерчатом шезлонге. Разговаривая с отцом Николаем, он придерживал на груди планшет и не глядя давил пальцами в экран. Священник сидел на пластиковом стуле возле входа в беседку, неотрывно смотрел на гостя тёмными вдумчивыми глазами.

– Да чего теперь-то? – с неврастеническим надрывом говорил Дмитрий. – Теперь-то, когда все концы в воду? Опасаться уж нечего. Но ты же понимаешь, как гадко после этого на душе.

– Конечно, – сочувственно кивнул отец Николай.

– Столько лет удавалось ни обо что подобное не замараться, что с моей работой казалось нереальным, и вот, пожалуйста, в конце пятого десятка замарался. Такой вот подарочек судьбы. И, главное, ведь и не поделишься ни с кем, не расскажешь. Я вон даже от Ирки утаиваю. Хотя какая Ирка… – Дмитрий закатил глаза.

– Тебе не делиться с кем-то сейчас нужно, тебе бы отдохнуть, – сказал священник.

– Тут самое время о твоих высоких материях задуматься. О грехе, раскаянии и прочем. – Дмитрий посмотрел на друга слегка насмешливо и с грустью.

– Хорошо, если в самом деле задумываешься, но ты не более грешен, чем остальные. – Отец Николай отодрал от косяка опасно торчащую заострённую щепку. – Ты не убийца.

– А Славка мой что, убийца?! – почти вскрикнул Дмитрий. – Это его работа! Ему некогда в такие секунды о спасении души думать!

– Да как же тот несчастный на тебя с твоей охраной с одной бутылкой-то обколотой полез? Психопат, что ли, какой был?

– Да я говорю, упился до белочки. Он же и не рассчитывал ничего. Нажрался в дрова, припёрся на стройку, посмотреть на старое место работы, поностальгировать, видит: крутая тачка, человек с охранником, – решил, что я хозяин всей этой байды, виноватый в его увольнении и всех бедах его жизни. Ну и кинулся. Понятное дело, я даже испугаться не успел. Славка выстрелил.

– Нелепица какая-то.

– Вот именно! Нелепица! Самая мерзость-то как раз в этом! Я понимаю, был бы нанятый кем-то киллер. А тут пьяный неадекватный придурок. Безоружный, можно сказать. А мы его грохнули. Я понял – один хрен замараемся. Так нарушаем закон, скрываем убийство, пропажу человека, а если вызываем ментов, всё объясняем и улаживаем, где гарантия, что всё сразу закончится? Куча людей, своих и чужих, обо всём прознает, в СМИ информация просочится. Чудесная такая бы слава пошла, согласись? Чинуша убил простого рабочего. А что на самом деле он не рабочий, а самый натуральный деклассированный элемент, всем было бы пофиг. Когда, кстати, стали приезжать менты по поводу пропавшего без вести – ну понятно же, на последнее место работы в первую очередь, – открылось, за что его уволили. Он бухой приезжал прямо на стройку. Отлынивал, дебоширил. Прославился дракой с мужиком, с которым траншею вместе прокладывал. Стал гнобить его за нерусское происхождение, типа, чурка, гастарбайтер, убирайся в свой Таджикистан, а мужик – татарин, полжизни в Питере проживший, полжизни – в Москве. И вот чтобы из-за такого придурка, из-за такого ничтожества тень на всю судьбу, на всю биографию падала? Увольте.

Отец Николай слушал монолог Дмитрия, уже не перебивая. Его вера в благотворное влияние исповеди распространялась и на мирские беседы.

– Славка-то, о-ой! – поморщился гость. – Когда я приказал в таком резком достаточно тоне – ну, сам же понимаешь, как нервы заиграли, – чтобы увозил трупешник за город и закапывал там, где его никогда в жизни не найдут, Славка так посмотрел на меня, как будто свято верил, что, пока он будет ехать, я позвоню и отменю указание.

– Бедный ты мой, покушение пережил. – Отец Николай позволил себе слегка улыбнуться, но тут же виновато отвёл взгляд, поняв неуместность иронического тона.

Дмитрий прикрыл глаза.

– Хорошо у тебя здесь, эх! – сказал он после минутной паузы. – Такой воздух! И чувство такое, знаешь, будто ближайший мегаполис не в двадцати километрах, а где-то в других широтах. И можно ни о чём не думать.

В дальнем конце аллеи, рядом с продолговатым водоёмом, принаряженном кувшинками, перестукивались в пинг-понг Артём и Валера. Ракетка поповского сына двигалась уверенно и летуче, его руки, казалось, были способны на всё – и на пинг-понг, и на карточные фокусы. Артём играл плохо, постоянно бегал поднимать шарик со стриженой травы. Он всё присматривался к Валере, которого не видел пять лет, – плечистому гиганту с аккуратной светло-русой бородкой – и дивился, как у двадцатидвухлетнего парня, его ровесника, могло отрасти такое солидное пузо. Изменился Валера и в остальном: стал разговорчивее и вроде как чуть умнее, раньше любил бриться наголо, а теперь, подобно отцу, носил длинные волосы, затянутые в хвостик.

– Сколько я всего пропустил, – говорил Артём.

– Не так уж много пропустил, – добродушно отвечал Валера. – Женился, дочка родилась.

– Да я в курсе, – с улыбкой растянул слова Артём. – Только в доме почему-то детских криков не слышно.

– Так уехала Настюха к своим родителям, в Клин, и Кристинку забрала. Отпустил я их на неделю. Те-то бабка с дедом жить без Кристинки не могут, так обожают её.

– Офигеть! Уже отец! – не мог смириться Артём с быстрым взрослением старого приятеля. – Тебе ведь семнадцать лет всего было, когда мы в последний раз виделись. Ты ещё только школу заканчивал, а выглядел как ребёнок почти. Самолётик на дистанционном управлении запускал.

– Ага, точно! – обрадовался воспоминанию Валера. – Старая игрушка. Я бы и сейчас с удовольствием поигрался, только погиб он. Мы с другом с одним его на охоту взяли. Стали запускать в лесу над водой, он у нас и ухнул в самую середину озера.

– Ты на охоту ездишь?

– Друг, Ванька, охотник. А ты-то чем занимаешься? Я слышал, Александр Иваныч взял тебя к себе в фирму?

– Ага, причём не кем-нибудь, а своим заместителем. – Артём задержал перед очередной подачей шарик в кулаке. – Такой вот карьерный рост. Не худший вариант для человека без образования.

– Классно!

– Да чё классно, я ж не сценарии для рекламных роликов пишу. Я управленец. Всю жизнь ненавидел этот менеджмент, хотя родители по уши в него погружены. Не представлял, что смогу научиться в этом разбираться. А тут как припёрло, как возник вариант работать у Эликса, так в более-менее сжатые сроки и освоился. Что-то мать с отцом на пальцах объяснили, что-то сам Эликс. На первых порах мне, конечно, помогали. А потом как-то само собой. Фирма маленькая, чё там. И Эликс рядом всегда. Лучший человек в моей жизни. Мудрейший. Можно сказать, учитель.

– Да знаю я Александра Иваныча, – ласково усмехаясь, перебил Валера, – он же бывал у нас вместе с твоим отцом. Хороший мужик, душевный. Только отец мой его не любит чё-то. У них на почве веры разногласия.

– Вот не должен отец Николай кого-то не любить, – хмуро произнёс Артём. – Он должен любить всех христианской любовью. На то он и батюшка.

Сад огласил женский окрик: «Валера!» – но никто не отозвался. Всё так же шелестел ветер в деревьях, всё так же стучал шарик пинг-понга.

– Подросли детишки-то. – Дмитрий кивнул в ту сторону, откуда доносился звук.

– Да уж, твой вроде поживее стал, – посмотрел туда же отец Николай. – Слава Богу, что теперь хоть оба при деле.

– При деле, – хмыкнул Дмитрий. – Твой-то хоть сам всего добился, а мой…

– Ой, Дим, я тебя умоляю, сам добился! – отмахнулся отец Николай. – Кто в наше время сможет бизнес с нуля начать без чьей-то помощи? Тем более Валерка тогда ещё студентом был, на вечернее отделение перевёлся. Я все связи, какие имею, поднял. Ты тоже кое-чем подсобил, забыл, что ли?

– Да это всё понятно, – мрачно сказал Дмитрий, – не в связях дело. Твой знает, что делает, и делает сам по мере умственных возможностей. А мой? Ему ведь до фонаря всё. Работать ему неинтересно, интереснее о судьбах человечества разглагольствовать да критиковать всех. Ну взял его Сашка в своё агентство. Говорит, справляется, да только мне сомнительно. Какой из этого оболтуса замдиректора? Сашка, тот видит в нём какую-то необыкновенную личность, имеет на него какие-то виды, но Сашка – натура романтическая, да ещё к молодёжи слабость имеет, сам знаешь. Думаю, он до сих пор половину работы за него делает. Нет, мозги у Тёмки на месте, очень даже неглуп парень, иногда сам удивляюсь, да и горжусь втайне, но это как раз самое обидное. Вместо того чтобы хоть раз устыдиться, что всё ему в жизни по блату достаётся, да учёбу параллельно закончить, он ещё и выпендривается – какой я, типа, крутой, на руководящей должности!

– Эта девушка-то, Яна, ничего? – осторожно спросил священник.

– Да вроде ничего, – задумчиво сказал Дмитрий. – Вроде любовь. Надеюсь, жениться в пылу страсти не решат. Тёмкина свадьба только в ночном кошмаре привидеться может.

– Пить-то хоть бросил? – так же осторожно спросил отец Николай.

– Не знаю, – отвернулся Дмитрий, – мы ж теперь отдельно живём. Не думаю. Но за это я пока спокоен. Не сопьётся. Такие люди, как он, не становятся законченными алкоголиками. Нет в нём какой-то тяжёлой мысли или глубинной печали, чтобы спиваться. Он всегда хотел – пил, не хотел – не пил. Но чаще всего хотел.

– А с верой у него всё те же отношения?

– Да какая там вера! Каким был демагогом, таким и остался. Под Сашкиным влиянием ещё хуже стал. У него, знаешь же, что ни православный, то зомбированный раб с промытыми мозгами. Да только мне до религии нет большого дела. Сашка – ответственный человек, работящий, способный и другим помочь. Кроме того, ещё и конкретно хлебнувший в жизни, как и я. А Тёмка ещё от жизни палкой по голове не получал. У меня самого всегда были непростые отношения с верой. Я исповедую свою особую веру – веру в труд, в волю человека к труду, в прямую, материально осязаемую добродетель. И сколько себя помню, всегда жил по правилам этой веры. И, как ни странно, никаких кризисов веры, как это называют, у меня не случается. Наоборот, чем выше я поднимался во власти, тем крепче становилась моя вера. Я часто вспоминаю твои слова об этом… государевом человеке, которого всю жизнь преследует величайшее искушение – искушение властью. И подавлять в себе это искушение надо непрестанным трудом во благо людей. Чем больше власти, чем сильнее искушение властью, тем больше самоотречения. Тем более каторжным должен быть труд. Не труд ради власти, а власть ради труда. На протяжении последних десяти лет я существую и работаю среди людей, для которых власть самоценна. Каждый день имею дело с такими проходимцами, с такими выродками… Ты вот хоть и знаток человеческих душ, но таких нелюдей, уверен, и в кино не видел. Я самым жалким образом прогибаюсь перед начальством, нередко оказываюсь задействован в натуральных аферах… вынужденно, конечно, но всё же. И всё ради того, чтобы сохранить возможность делать большое дело во благо людей. Хотя, чего греха таить, от непомерной гордости за проделанную работу, от чувства собственной важности, от осознания того, что уже прочно вписал своё имя в историю Москвы, избавиться не могу… Знаю, ты скажешь, это гордыня. Да и чёрт с ней! Нужно ли вообще от неё избавляться?

– Не смею тебя осуждать, не дождёшься, Дим, – без улыбки сказал отец Николай. – Нелегко тебе.

Воздух наполнился низким звенящим гудением – огромный шершень пролетел в сантиметре от макушки Дмитрия, едва не сел ему на планшет и нацелился на дверной проём беседки. Отец Николай проворно вскочил со стула, помахал руками, захлопнул застеклённую дверь. Шершень, миновав фиолетовые щупальца орхидей, взлелеянных женой священника, направил свой тяжёлый полёт в глубину сада.

– Чем твоя фирма занимается, я уж забыл? – спросил, прищурившись, Артём.

– Да таксопарк у меня небольшой. – Валера шагнул в сторону, подцепил ногой слетевший шлёпанец. – Для иностранных туристов.

– Я слышал, некоторые православные боссы заставляют сотрудников в перерывы всякие религиозные материалы штудировать. Могут спрашивать у тёлки, кандидата на вакансию, делала ли она аборты, и посылают, если делала. Ты своих диспетчерш не тестируешь на этот счёт?

– Да ты чё! – приняв слова Артёма за незлую шутку, рассмеялся Валера. – Только на безупречное знание английского.

Он уже хорошо видел беспомощность Артёма в пинг-понге и играл в поддавки, но Артём всё равно проигрывал – у него устала рука.

– Я каждое утро в шесть часов купаться езжу, поехали завтра со мной? – предложил поповский сын. – И Янку возьмём.

– На этот болотистый ручеёк, на Десну, что ли? – скривился Артём.

– Не, ты чё, там озеро нормальное есть. – Валера махнул рукой в неопределённую даль. – Так круто! Ранища, народу никого нет, а ты рассекаешь себе. Когда ещё погода хорошая и солнце восходящее – благодать. Утреннюю зарядку, конечно, ничто не заменит, но всё равно круто.

– Неохота в такую рань в выходной день вставать, – отнекивался Артём. – Лучше вдвоём с Янкой поезжай.

Валера недоверчиво заулыбался:

– Ты это несерьёзно, надеюсь?

– Ну хочешь, вон, предложи ей.

Три женщины, быстро приближаясь, шли по аллее, поднялись на перекинутый через водоём деревянный горбатый мостик. Рыхлая, коротко стриженая Ирина, издалека бьющая по глазам, подобно фонарю, яркой рыжиной крашеных волос, длинноногая брюнетка Яна в узких белых джинсах и двенадцатилетняя Катя, сестра Валеры, жёлтая от загара и тощая, как соломинка, в просторном ситцевом платье.

Артём стеснённо отвернулся от матери, потрогавшей его за плечо:

– Ты бы кепку надел, напечёт же голову.

Катя резко замахнулась и, в последнюю секунду замедлив полёт кулака, ткнула брата в живот:

Артём стеснённо отвернулся от матери, потрогавшей его за плечо:

– Ты бы кепку надел, напечёт же голову.

Катя резко замахнулась и, в последнюю секунду замедлив полёт кулака, ткнула брата в живот:

– Толстый, тебя мама два раза уже звала.

– Да щас, иду я! – Валера кинул Артёму свою ракетку и, прижав девочку-подростка к широкой груди, два раза поцеловал в макушку.

– Задолбали они меня с этим столом, – пожаловалась Артёму Яна, когда остальные отошли на приличное расстояние.

– Так сама, небось, вызвалась помогать.

– Ну вроде как невежливо…

Артём прижался щекой к её душистым волосам.

Угощения перенесли в беседку, на бревенчатой стене зажглись разноцветные гранёные фонарики. Дмитрий присоединился к столу позже всех – взяв ключи от гаража, зачем-то надолго уходил к машине. Несмотря на часто рассыпаемые слова искренней благодарности хозяину за радушный приём и «лучший вечер пятницы за полгода», выглядел он озабоченным и очень уставшим. Оживился, лишь когда жена священника Алла начала спрашивать его о работе. Дмитрий всегда с удовольствием говорил о мэрии, смакуя мало кому понятные подробности, но говорил занимательно. Даже о скучнейшей, казённо-канцелярской стороне своей работы рассказывал так, что и двенадцатилетняя Катя увлечённо слушала. Рассказы Дмитрия пестрили знаменитыми державными фамилиями, а одна из постоянно упоминаемых державных персон была и вовсе его непосредственным начальником.

Алла то и дело ворчала на Валеру, что тот притащил за стол ноутбук. Виновато улыбаясь, попович прятал его на коленях и что-то показывал на нём Яне, с которой живо разговорился, пока отец Николай негромко и сбивчиво повествовал об их майском семейном отдыхе на Мальдивах.

Артём сидел между Яной и Катей.

– Чё, Катюш, небось, уж родители разрешают тебе «ВКонтакте» сидеть? – спросил он у дочки священника.

– Мне уж надоел он, я с десяти лет там сижу, – весело и дерзко ответила Катя.

– Ай-ай-ай! – Артём допил фужер красного вина и снова заполнил его до краёв.

Через стол протянулась рука Ирины и схватила бутылку:

– Так, давай-ка, дорогой друг. А то, смотрю, уже пристроился.

Чтобы налить себе в пятый раз, Артёму пришлось ждать своей очереди произносить тост. Широкие праздничные тарелки отодвигались, полные голых костей и скомканных бордовых салфеток. Небо налилось сумеречной синевой. Вдоль аллеи зажгли белёсый холодный свет столбики высотой с гриб мухомор. Компания в беседке была умеренно пьяной. Краснолицый отец Николай, наклонившись к Дмитрию и поманив пальцем Артёма, стал заговорщическим тоном рассказывать анекдот:

– Встречаются как-то коммунист и педераст. Педераст говорит: «Давай выпьем за то, что Бога нет». Коммунист ему отвечает…

– Госпо… Господа! – вскочил Артём. – Позвольте тост! Так получилось, что все сидящие здесь мужчины – на руководящей должности! – Он сделал паузу, посмотрел на отца. Отец недобро улыбался в тарелку. – У отца Николая есть паства, так что он тоже в каком-то смысле руководитель! Я предлагаю выпить за наших женщин! За то, чтобы наши женщины тоже были владычицами! Чтобы властвовали над судьбами людей!

Суетливо чокнувшись с сотрапезниками, Артём рухнул обратно на стул. Все сидящие рядом отворачивались от него. Когда мать, молча собрав все оставшиеся винные бутылки, открытые и закупоренные, вынесла их из беседки, он понял – голос.

– Коль, давай решим, куда мы их положим, – развеивая возникшую атмосферу неловкости, заговорила Алла. – Димке с Иркой, наверное, гостевую отдадим. А Артёма с Яной, Валер, в вашу с Настей комнату положим, ты не против? В гостиной на диване готов поспать?

– Готов! – по-пионерски отозвался Валера.

– Ты расскажи хоть, как вам с Настей пожениться удалось, – легко согнав с лица вызванное Артёмом помрачнение, обратилась к нему Ирина. – Она девушка-то у тебя… юная совсем.

– А мы и не оформлялись официально, – просто сказал Валера. – Церковный брак это допускает. Обвенчались – значит, отношения узаконены. В принципе, наш брак могли зарегистрировать, когда Кристина родилась, но мы особо не спешим. Чё нам сейчас формальности-то эти, чё делить-то.

– Валера симпатичный, – с усмешкой констатировала Яна, когда после окончания ужина они вдвоём с Артёмом прогуливались по аллее в конец сада и обратно.

– Наверное, – лениво ответил Артём.

– Этой Насте очень с ним повезло. Он сейчас показывал мне её фотки, такая некрасивая. Лицо как у деревенской дурочки, очки ужасные. Волосы на половине фотографий в косу заплетены. Как не из нашего мира. Как мог Валера – красавец, бизнес свой – с такой связаться. Неужели любит?

– Он православный. – Артём смотрел на звёзды. – А православные могут всё. Я не удивлюсь, если Валера и отец Николай смогут воду «Святой источник» в вино превратить. Пока я, конечно, не видел такого, но если увижу, не удивлюсь.

– Тебе лишь бы вина ёбнуть, – хмыкнула Яна. – Валера говорит, с охранником твоего отца очень подружился.

– Их детская тема сблизила, у Славы тоже дочка маленькая. – Артём наклонился, заглянул Яне в лицо. – Что-то многовато ты с этим Валерой общаешься.

Яна, поморщившись, толкнула Артёма ладонью в грудь. Валера в этот момент вышел из беседки. Весь день, казалось, пребывавший в сплошном энергичном движении, а теперь наевшийся и подвыпивший, сыто позёвывая, пузатый великан зашаркал шлёпанцами по плиткам аллеи в предвкушении глубокого младенческого сна.

За столом оставался один отец Николай. Артём подсел к нему.

– Как здоровье, святой отец? – Он всегда не то шутливо, не то издевательски называл отцовского друга, как называли капелланов и пасторов в западных фильмах.

– Пока рано жаловаться, – ответил отец Николай. – А как дела у воинствующего атеиста?

– Никогда я воинствующим атеистом не был, вы же знаете, я просто не христианин, – обиделся Артём.

– Ну прости, я всё время забываю, кто ты у нас по вероисповеданию, – снисходительно улыбался священник.

Артём выпросил коньяка и выпил с отцом Николаем по бокалу, чокнувшись за «мир между конфессиями».

– Скорее бы Эликс приехал, – сказал Артём.

– Завтра к обеду приедет, – пожал плечами отец Николай. – Ты же каждый день его на работе видишь.

– Да мы на работе и не говорим, и не видимся толком. – Артём разглядывал отражения в коньячном бокале. – Уже тыщу лет не состыковывались в свободное время, не разговаривали, как раньше, на рыбалку я с ним не ездил. А мне так иногда не хватает его слова. Его харизмы. Поддержки.

Он заметил, что отец Николай не слушает, а напряжённо смотрит за его спину в окно беседки. Артём обернулся и увидел возле оранжереи неподвижно застывший силуэт отца.

– Тём, будь другом, позови папку сюда. – Священник коснулся руки парня.

Артём сходил за отцом и, хотя спиртного ни на столе, ни в углах уже не было, сам остался посидеть с мужчинами. С каким-то новым любопытством, словно в беседке был особый свет, он оглядывал двух немолодых друзей, почти ровесников, не совсем трезвых, вроде бы искренне друг к другу привязанных. Прежде Артём не без гордости отмечал, насколько молодым рядом с мужчинами своего поколения на пятом десятке выглядит отец. Сейчас лицо его по-прежнему казалось нестареющим, но было очевидно – дай он чуть отрасти убранным машинкой волосам, и объявится властная, неумолимая седина, а если отпустит бороду, нетронутых чёрных прядок в ней будет намного меньше, чем у отца Николая.

Единственный отпрыск Дмитрия, худощавый, с болезненно-бледным вытянутым лицом, Артём внешне ни в чём не походил на отца.

– Ой, не приведи Господь кому… сердце за него болит, – рассказывал священник. – Как в ссылке живёт. Сколько там, в Башкирии, этого их шовинизма, сколько среди мусульман откровенно враждебно настроенных к нашим. В этом городке православных батюшек-то раз-два и обчёлся, и тем кислороду не дают. Отец Григорий после того, как его тогда избили в прошлом августе, раз в два месяца стабильно в больничку ложится. Это вдобавок ко всем собственным болячкам – ему ведь шестьдесят пять на будущий год стукнет. А про отморозка этого, служку, я тебе не рассказывал?

– Ну говорил ты, что служка у него какой-то не самый адекватный, – припомнил Дмитрий.

– Значит, не рассказал всего, – тяжело выдохнул отец Николай. – Паразит хуже самого диавола, прости Господи. Взял он его два года назад. Приютил, что называется. Парень вышел из тюрьмы, пожалел его отец Григорий. Говорил, такой несчастный, так работать хотел, вроде даже крещёный, хоть и из башкир. Оказалось, судим был два раза и в придачу ко всему наркоман. И стал из отца Григория деньги сосать. На героин-то большие бабки нужны. И до сих пор эта мерзость продолжается. Страшно сказать, сколько на него уходит. – Священник, понизив голос, назвал сумму.

– Откуда он такие деньги-то берёт?

– Сейчас не знаю. Раньше клянчил в епархии. Не говоря, естественно, правды, зачем и для чего.

– А пресечь вообще нет вариантов?

– Как он пресечёт, Дим, – покачал головой отец Николай. – Служка этот с половиной мелких уголовников города связан. Эта гопота целыми шайками к отцу Григорию приходила.

– Избили, выходит, тоже его дружки?

– Да нет, там вроде фанатики были. Хотя кто их знает.

– Надо подрядить кого-нибудь в Башкирию, пусть отметелят этого урода! – горячо ворвался в разговор Артём.

– Тём, давай ты свою радикальность для какой-нибудь другой ситуации оставишь. – Дмитрий с досадой посмотрел на сына.

Артём раздражённо комкал в пальцах угол скатерти. Он презирал религию и всех, кроме отцовских знакомцев, священников, но история беспомощного старика, изгоя, одиноко представляющего в мусульманском городе враждебную веру, его зацепила.

– Ему там опереться совсем не на кого, – сетовал отец Николай. – Живёт со своей Елизаветой. Родственников в городе нет. Два старших сына один за другим за границу уехали. Тот, у которого имя такое смешное было, Терентий, пятнадцать лет назад в Чечне погиб. А остальные все дочери. Из них одна только с мужем и с сыновьями, да что-то не приезжают они к нему. А он-то, отец Григорий, такой идеалист, такой праведник, хоть в равноапостольные записывай. Его сколько угодно жизнь будет за его седую бороду хватать да мордой, прости Господи, об стол долбить – он от принципов не откажется. Что ему, скажи на милость, было делать в этом городке? Нет, пока, говорит, хоть горстка русских православных остаётся, я с места не сдвинусь. Да и мусульмане какие-то, если верить его словам, в нашу веру перешли под его влиянием. Ага, всё правильно, а потом их сородичи его к асфальту и припечатывают! Устроил себе жизнь мученическую. Ещё и этот отморозок доконает его рано или поздно. Очень жалко мне его.

Дмитрий слушал, хмурясь и задумчиво кивая. Когда ушёл Артём, отец Николай внезапно сменил тему:

– Как у вас с Иркой-то, нормально всё?

– На молодёжном жаргоне это называется «ровно», – грустно улыбнулся Дмитрий. – Всё ровно. Как и должно быть в той точке жизни, к которой мы за эти годы пришли.

«Лето четырнадцатого… Это был последний раз, когда я приехал в дом Николая. Не из-за разбитого окна. Просто это небо, этот финский дом – всё принадлежало к прежнему периоду, безвозвратно ушедшему. Иногда очень важно подвести черту, чтобы остались хотя бы светлые ассоциации. Как там было в каком-то фильме: „По несчастью или к счастью, истина проста: никогда не возвращайся в прежние места“1».

Перед тем как идти спать, Артём постоял на широкой улице посёлка. Дом отца Николая располагался в самой её середине, в обе стороны тянулись, неровно обкалывая чистое звёздное небо, два плотных ряда коттеджей всех мыслимых архитектурных композиций. В пятницу вечером их обитатели не спали, отрывались – с одних участков доносились визгливые пьяные шумы юношеских тусовок, с других – хриплые подгитарные завывания немолодых буржуа, под хмельком вспоминающих Высоцкого и советскую эстраду восьмидесятых. Многие ещё только приезжали, по улице двигались фары. Из коттеджа в стиле итальянского палаццо высыпала молодёжная компания, плотный парень в фосфоресцирующей клубной майке поставил на асфальт электрический самокат Segway, похожий на газонокосилку, и стал, матерясь, раскатывать опасными зигзагами. Рухнул, ушибся и остался лежать, почти рыдая пьяным голосом. Девушки поднимали его в четыре руки и жалостливо, как ребёнка, ласкали.

Артём смотрел на горящие окна коттеджей, наполняясь умиротворением и тихой, как звёздный свет, радостью. От эмоциональной вспышки, вызванной историей жизни отца Григория, не осталось и мельчайшего блика. Артём знал это своё состояние – оно нередко наступало около полуночи. Сейчас, знал он, это радостное спокойствие перерастёт в маниакальную работу мысли, и, если вовремя не заглушить её сном, она продлится до середины ночи.