Читать книгу Юнайтед. Роман - Александр Лобанов - Страница 8

От метро «Полежаевская» до горчичного шестиэтажного дома с висячими балконами было ровно шесть минут убыстрённой будничной ходьбы. Не зная для чего, Артём специально несколько раз проверил это по часам. Обычно он приезжал ранним утром, когда по тротуарам семенили вереницы сонных школьников. На всех детях он подолгу задерживал взгляд. За год укрепилась гадливая ассоциация улицы Зорге и всего района со множеством детей, множеством мальчиков и девочек в переулках.

Сейчас, в летние каникулы, детей с ранцами не было. Белоснежная школа с российским триколором на стене стояла тихая и пустая. Артём шёл по затенённым листвой дворам. Единственный школьного возраста паренёк ему попался уже возле подъезда – тот сидел в наушниках на лавочке, уткнувшись в экран гаджета.

Артём по привычке поднял глаза на окна второго этажа – шторы закрыты, форточки откинуты, как альбомные листы. Набрал на домофоне номер квартиры:

– Кто там?

– Полиция!

– Бля-я-я…

Домофон приветственно запиликал, пропуская Артёма.

Собираясь ехать за кассой, он всегда делал предупредительный звонок за несколько часов. Узнавал у Марата Сухоручки, есть ли в квартире гость – хотя в понедельник утром это было маловероятно, – а если есть, то во сколько уедет.

Артём, бывало, сталкивался на лестнице с гостем лицом к лицу. В основном это были кавказцы – хмурые, щетинистые, с лениво-размашистой походкой, утомлённо сопящие. Не без любопытства Артём оборачивался на них, представлял под джинсами или спортивными штанами разгорячённую и натруженную тазовую часть, гадал, к кому приезжал гость. К Соне? К Эмме? К Стеф? Если к Стеф, то знал ли он изначально, что Стеф – MtF-транссексуал?

Сегодня гости не встретились – последний уехал до восхода солнца. Из приоткрытой двери выглядывало худое смуглое лицо Марата:

– Давай быстрее, Тём, здорово.

Обменявшись с Артёмом вялым рукопожатием, Марат повернул в замке ключ и поплёлся на кухню, визгливо шаркая босыми ногами по линолеуму. Он и здесь, в квартире, день и ночь ходил в парадной белой рубашке, которая у него была одна-единственная, и в неглаженых чёрных брюках. Артём оставил сандалии на почтительной дистанции от цветастого нагромождения женских туфель, небрежно бросил на полку перед зеркалом солнечные очки и пошёл за Маратом.

Кухонный стол был заставлен рыжими от кофейного налёта чашками, пустыми бутылками и банками из-под алкогольных энергетиков. На засаленной стене, в пяти сантиметрах над самой высокой из бутылок, висела крошечная бумажная икона, криво прилепленная квадратиком изоленты. Единственный свободный от хлама островок на столешнице занимал ноутбук с белёсой от грязи клавиатурой.

– Интернет-то у вас тут хороший? – участливо спросил Артём.

– Мне любой сойдёт. – Марат сгорбленно сидел на табурете и смотрел в одну точку на экране. – Водка, сука, кончилась вся. Может, кофейку?

– Не, спасибо, лучше бы водка была. Все на месте?

– Эмму я в «Пятёрочку» за продуктами отправил. Злата на дом выезжала. Эти две спят.

– Чё окно не расшторишь?

– Да хер с ним.

В последние полгода лицо Марата, прежде отличавшееся плейбойской красотой, делалось всё более узким и обескровленным, стремительно приобретало безжизненный синий оттенок, точно припудренное голубоватой золой. Гладкие чёрные волосы в пыльной полосе солнечного света, прорезавшегося сквозь неплотно задёрнутые шторы, казались пепельными, седеющими. Когда Эликс впервые отправил Артёма за кассой и сказал, что в Коммуне ему придётся контактировать с человеком по имени Марат, Артём внутренне съёжился, представив брутального татарина или кавказца с квадратной челюстью, злым прищуром и бандитской хозяйственной хваткой. Но Марат оказался тем, кто сидел сейчас перед ним: обычный пацан с запинающейся речью и плохой осанкой, из которого вместе с переработанным в мочу алкоголем неумолимо вытекали все жизненные соки. Несмотря на имя, русский, ни разу не быдло, зачитывался когда-то Керуаком и Беккетом. В ранней юности пытался стать рок-музыкантом.

Артём забыл, куда Марат пробовал поступить, приехав в семнадцать лет из безымянного поволжского городка. То ли в Гнесинку, то ли в Московский институт культуры. Провалился. Некоторое время продолжал тусоваться в студенческом общежитии среди ему подобных творческих юнцов, которые, собравшись вместе, очень быстро меняли интерес к искусству на интерес к алкоголю, шмали, кислоте и прочим веществам, превращающим жизнь в бездумное и беззаботное карнавальное существование. Он тогда ещё не был хроническим алкоголиком, но интервалы между недельными запоями в Москве стали быстро уменьшаться. Плюс ко всему психика Марата с детства страдала трудноизлечимым расстройством, что ещё сильнее толкало его к бутылке, но собутыльником делало небезопасным и непредсказуемым. Впрочем, в общежитии творческого вуза подобных ему было много.

От армии Марата спасла наполовину парализованная рука – из-за неё уже здесь, в Коммуне, девочки ласково прозвали его Сухоручкой. Работать он отчаянно не желал, но ещё отчаяннее не хотелось возвращаться в родной город. Несмотря на то что пил он большей частью за счёт компанейских щедрых товарищей, свои собственные небольшие деньги, выданные матерью на первые месяцы в столице, он также быстро прокутил. А потом озверевший комендант вышвырнул его из общежития, где провалившийся абитуриент, вдобавок ко всему нарушающий порядок, давно не имел права занимать койку. Московских друзей страстный и нерасчётливый Марат не обрёл, а собутыльники из общаги смогли лишь кое-как наскрести ему несколько жалких тысчонок – на пару суток в ночлежке-хостеле и на поезд.

Продолжение истории Артёму рассказывал уже Эликс. Марат не стал покупать билет, а, забив на всё и вверив свою дальнейшую судьбу провидению или счастливому случаю, отправился с парой случайных знакомых пропивать эти тысячи.

Местом, в которое они завалились, оказался бар «Ленивый лось» – любимое заведение Эликса, расположенное в одном квартале от его московской квартиры.

Марату тогда потребовалась всего пара кружек пива, чтобы впасть в то характерное душевное состояние, в котором Эликс его и обнаружил. Состояние самое обычное для людей с таким, как у Марата, темпераментом и такой привязанностью к алкоголю, вдобавок усугублённое безысходностью жизненной ситуации. В таком состоянии вешаются на каждого встречного, не говоря уже о выпивающих за соседним столиком, и до утра рыдают в жилетку.

Артём не понимал до конца нынешнего амплуа Сухоручки. «Мамка в борделе» – настойчиво просилось на язык. Но процесс оказания услуг гостям Марат никак не контролировал – он даже не показывался им на глаза, запираясь во время посещений на кухне. Его роль в жизни Коммуны сводилась к тому, чтобы следить за порядком, держать девочек в узде, пресекать любые конфликты между ними – в случае чего, обо всём докладывать Эликсу, – а также вести учёт, хранить кассу и раз в месяц отправлять с Артёмом своему хозяину значительную её часть.

Артём до сих пор стеснялся спросить у Эликса, не опрометчиво ли было возложить даже такие несложные, в общем-то, обязанности на юного алкаша с покорёженной психикой. Обитатели Коммуны были более чистоплотны и дисциплинированны, чем он сам. Всё подводило к мысли, что Эликс просто приютил нахлебника. Из великодушия или с расчётом, что когда-нибудь этот очередной «по гроб жизни обязанный» ему мальчик в чём-то пригодится.

– Как оно, в целом? Проблемы есть какие? – приступил Артём к шаблонным ежемесячным вопросам. – Надо что-нибудь? Снова повторяю, не таи ничего, если что, я передам.

– Ничего не надо, я с Александром Иванычем сам на связь выхожу, – с неожиданным проблеском достоинства сказал Марат.

Он напряг обессиленное с похмелья тело, поднялся, раскрыл крайний кухонный шкафчик. Взял прижатый к стенке фарфоровой уткой пухлый конверт и сложенный вдвое лист А4, исписанный от руки прыгающим тревожной кардиограммой почерком.

– Окей. – Артём вытащил из конверта внушительную пачку купюр. Пересчитал для виду, не глядя, торопясь убрать обратно. На составленный Маратом список безымянных гостей с датами и количеством часов даже не посмотрел – не было смысла.

Уже шаря глазами в поисках ложки для ботинок, Артём вдруг решил пройтись по комнатам. Просто от скуки.

Комнат в квартире было две. Большая – та, которая в нормальном человеческом жилье была бы гостиной с телевизором и раскладным диваном, – пустовала. Паркетный пол был на удивление чист, не замусорен. В дальнем углу лежала гора старых матрасов. Чернели щелями приоткрытых створ два монументальных гардероба. Всё было как прежде. Тихо пылились длинные и плотно заставленные книжные полки, на которые Артём смотрел, не веря глазам и потешаясь. У свободной стены стояла коробка размером с собачью конуру, на которой уже успела образоваться свалка из расчёсок, заколок и бус, – новая стиральная машина, понял Артём, установить которую ни у кого не доходили руки.

В маленькой комнате, несмотря на открытую форточку, было душно. Пахло духами и немытыми телами. На широкой низкой кровати под пододеяльником лежали двое. Незнакомый с обитателями Коммуны человек сперва увидел бы женщину, спящую в обнимку с ребёнком. У девушки были густые чёрные волосы, породистое красивое лицо, несколько асимметрично утолщённое в области лба. Из-за низко сползшего пододеяльника хорошо видна была грудь без бюстгальтера и со съехавшим к ключице позолоченным талисманом на цепочке. В подмышку девушке утыкался неподвижный курносый профиль. Под мерно вздымающимся пододеяльником обозначались округлые очертания человека ростом не выше пятилетнего ребёнка. Лицом же он напоминал скорее мальчика-подростка.

То был не ребёнок и не подросток, а карлица Соня по прозвищу Соня Могилка.

Артём бесцеремонно поздоровался, чем сразу разбудил обеих проституток.

– Опять обросла, – заметил он Соне, разглядывая её мальчишеские вихры – карлица часто брилась наголо.

– Привет, Артём, – тихо произнесла она.

– А, курьер! – Стеф весело смотрела в глаза вошедшему.

Голос у неё был низкий, звучный и грубоватый.

– Для вас – представитель вышестоящей инстанции! – осадил её Артём.

– О-о, представитель, бля-я-я! – Стеф потянулась, зевая.

Сзади заскрипел раскладушкой незаметно появившийся в дверях Марат. Протянув матерчатое ложе от дверного косяка до шкафа, он упал на него ничком, не сказав ни слова ни Артёму, ни девушкам.

– Сколько у вас тут ящичков всяких, – с наигранным удивлением Артём обвёл глазами давно изученную комнату. – Вы, часом, никаких запрещённых веществ в них не храните? Если что, у меня есть полномочия проверить, полазить.

– Лазь, где хочешь, отъебись! – проворчала Стеф.

Артём открыл наугад один из ящиков шкафа.

– Ты сам знаешь, что если менты захотят нас прижать, они нам в какой угодно ящик что угодно подкинут. – Соня Могилка свесила с кровати свои уродливые и пухлые, как калачи, детские ножки.

– У нас бывают ребята, клиенты, которые и экстази, и кокаин с собой приносят и нас угощают, – открылась Стеф. – Вместе балдеем. Но после них всё равно всё чисто остаётся.

Наставлять и запугивать девушек не было настроения, да и по шкафам Артём решил пройтись лишь затем, чтобы отвлечься от мыслей, подарить себе маленькое удовольствие поглубже проникнуть в нечистый быт Коммуны. В первом ящике он обнаружил ворох женских трусов явно из эротического комплекта, а в другом, помимо всякого хлама, до блеска начищенный чёрный страпон.

– Какие сентиментальные парни!

– О, слышь! Знаешь, кто тут недавно к Соньке приезжал? Гинеколог твой усатый.

– Он не мой, а хозяина.

– Похуй чей! Он нас когда, короче, осматривал, на Соньку, похоже, запал. Самому сладенького с ней захотелось. И тут звонит, приезжает. Полтора куска поверх положил, да ещё и коробку конфет оставил.

– Красиво живёте.

– О, знал бы ты, какой этот хуев доктор извращенец оказался! Что он с ней вытворял! Привёз с собой целый чемодан какого-то белого тряпья, запеленал в него Соньку так, что она стала похожа не то на свёрток с младенцем, не то на Фродо из «Властелина колец», которого замотали в кокон из паутины. Вот такую он положил её на кровать, а сам встал над ней, голый, волосатый, с брюхом своим, и начал себе наяривать. А потом кончал ей на лицо.

Артём нашёл серебристый футляр, потряс возле уха, раскрыл. Поморщился и бросил обратно.

– Слушай-ка! – с лукавым смешком окликнула его Стеф. – Мы тут недавно с девочками говорили о тебе. Ты уже столько к нам ездишь, так быстро уезжаешь и ни разу не захотел остаться. Ты, часом, не педик?

– Молчи, творение хирургов! – огрызнулся Артём.

В последнем выдвинутом им ящике лежал травматический пистолет.

– Это Марата. – Стеф выбралась из постели, пошла на кухню заварить кофе.

Склонив голову набок, Артём проводил взглядом её дёргающийся неженский зад, схваченный чёрной полосой стрингов. Она перекроила себя в женщину, как только достигла совершеннолетия. И почти сразу отправилась за опытом взрослой жизни в сферу интимных услуг. Былого мальчика, ставшего девушкой по имени Стефания, звали вовсе даже не Степан – она выбрала имя, не созвучное прежнему.

С неё, транссексуалки Стеф, и с карлицы Сони началась Коммуна. В суровом мире московской нелегальной торговли сладеньким они оказались отверженными среди отверженных. Проблема была отнюдь не в клиентах – сладострастные любители телесных аномалий в мегаполисе находились всегда, – а в животной ненависти и притеснениях со стороны «коллег», физически полноценных девушек, с которыми им приходилось работать в одних салонах и апартаментах. У Стеф от тех времён остались на теле недвусмысленные метки – шрамы от ожогов цвета яичного белка и полосы глубоких порезов. Две другие девушки, Эмма и Злата, появились в Коммуне чуть позже. Эти были без отклонений, но с судьбой не менее тяжёлой. Под покровительством Эликса они работали в несравнимо более человеческих условиях, хотя стоили по меркам Москвы не очень дорого. Каким образом Эликс их всех четырёх отыскал, гадать не требовалось.

Его идея организовать тайный притон в старой квартире, полученной по наследству от матери жены, сочетала в себе гуманизм с соображениями чистой выгоды. Артём в шутку называл Коммуну сайд-проектом агентства «Юнайт». Доход был солидный. В самом же агентстве, как уверял Эликс, никто, кроме него и Артёма, не знал о квартире на улице Зорге. За кассой до прихода Артёма ездил либо сам Эликс, либо его личный водитель, который потом был уволен.

Фото и личные данные девушек висели в Интернете не на порталах интимных услуг, щедро рассыпаемых поисковиками, а на закрытых сайтах знакомств под видом простых невинных анкет. Истинная суть и стоимость выяснялись в личной переписке.

Редкие визиты участкового и патрульных последствий не имели – с органами правопорядка у Эликса была договорённость. Он сам передавал им деньги, один только раз попросил отвезти нужную сумму нужному лицу своего верного зама.

– Это не органы, это гениталии, – посмеивался Эликс над своей «крышей», имея в виду, что они неопасные, не высокопоставленные и подкупаемые крайне легко.

– Когда легавые в последний раз заглядывали? – Артём присел на край раскладушки Марата.

– Очень давно, – сказала карлица, – может, ещё в прошлом году.

– Хозяин говорил, ты рисуешь? – изобразил участие Артём. – И неплохо даже?

– У людей нашей профессии тоже бывает свободное время, его нужно чем-то заполнять, – равнодушно ответила Соня, исследуя скользящими пальцами потрёпанную блузку на предмет дырок.

Вернулась из продуктового маленькая тёмно-русая Эмма. Повозившись на кухне с холодильником, она уселась у спинки кровати в своём излюбленном положении – обхватив колени, уткнувшись неподвижным взглядом в случайный предмет. На присутствие курьера никак не отреагировала.

Застал Артём и Злату. Девушка приехала от ночного клиента, который вызывал её в подмосковный дачный дом. Заглянула в комнату – кудрявая, круглолицая, с живыми карими глазами – узнать, спит ли Марат, и сама ушла отдыхать на матрас в гостиную.

– Всё сидишь? Тебе уж валить, наверное, пора. – Перекусив на кухне купленными Эммой сэндвичами, Стеф улеглась обратно под пододеяльник. Карлица устроилась рядом в прежнем положении, точно любимая кукла, и быстро погрузилась в дремоту.

Артём на них не смотрел, он мысленно был в «Золотых полянах». Вспомнил зачем-то, как два года назад они с Эликсом и его женой Людой отправились бродить по лесу – не за ягодами и не за грибами, а просто так. Пройдя по сумрачным лесным тропам и просекам не меньше семи километров, набрели на огромное озеро изумительно правильных, как у медальона, очертаний. Эликс как-то по-ребячески дивился, почему он, уже столько лет имея дом в этих краях, ни разу не набредал на этот водоём и ни разу о нём не слышал. Озеро и в самом деле было странное: вокруг чадило лето, а купальщиков была горстка, и все они теснились в рыжей песчаной ложбинке единственного пляжа. Другие берега, поросшие частоколом камыша, пустовали.

Эликс не поленился отыскать на Google-карте проезжую грунтовку, ведущую к озеру, и спустя несколько дней облачился в мешковатую камуфлированную рыбацкую одежду и поехал к воде с удочками, взяв с собой Артёма. Время от времени выпивая и ударяясь в философские беседы о современной цивилизации и морали, они просидели на берегу до сумерек. Артём сам никогда не рыбачил и в тот день только пил и говорил без умолку. Ближе к вечеру на их заросший берег, меньше всего подходящий для пляжного отдыха, неожиданно прикатили одна за другой две машины внушительных габаритов. Из обеих, как цветные шарики из детских пистолетов, выпрыгнули едва научившиеся ходить дети. Обе семьи возглавляли одинаково неприветливого вида мужики с трёхдневной щетиной, в широких, под стать походке, шортах до колен. Спрятанный в камышах Эликс недовольно заёрзал на раскладном стуле, а Артём, порядком затуманенный алкоголем, вдруг неожиданно для себя бросился к новоприбывшим с криком: «Убирайтесь на хер отсюда! Это моего хозяина озеро!» Несмотря на присутствие детей, шанс конкретно огрести у Артёма был немалый, и только мягкий, дипломатичный тон подоспевшего на подмогу Эликса уберёг его.

То был единственный раз, когда Артём назвал Эликса «хозяином», подобно членам Коммуны.

В наступившей тишине Артём скоро почувствовал тоску и желание как можно быстрее вырваться отсюда. Забрать очки и кейс – и на улицу, в метро, в офис… Но вместо этого он снова стал рассматривать лица двух спящих девушек – какие близкие и доступные, трогательно беззащитные, распахнуто-открытые, близкие, близкие…

Скрипнула крючьями раскладушка – тело Марата резко дёрнулось. Артём увидел на его уткнувшемся в брезент лице застывшую гримасу боли. Марат дёрнулся ещё раз, и жилистая нога в задравшейся до колена брючине пребольно ударила Артёма по нижней части позвоночника.

Артём вскочил и попятился от раскладушки. Стеф проснулась.

– О-о-о-о-о-оа, блядь! – прохрипел Марат, судорожными рывками поднимаясь на ноги.

– Тебе сейчас лучше уйти, – равнодушно сказала Артёму Эмма.

Марат Сухоручка слепо метался по комнате, хаотично жестикулировал, натыкался на углы шкафов и кровати, угрожающе нависал над транссексуалкой и карлицей. Врезаясь в стену, бил в неё кулаками, выкрикивал что-то нечленораздельное, сплёвывал на пол и пускал обильную слюну по подбородку.

Встала с кровати мощная полуголая Стеф, цепко ухватила парня за талию. Затем с выражением невиданной нежности на лице опустилась на колени, нащупала сквозь брючную ткань его напрягшийся член и расстегнула ширинку. Искомый орган, показавшийся на долю секунды, скрыли её красивые растрёпанные волосы. Стеф ритмично задвигала головой. Судороги Марата прекратились. Закрыв глаза, он стал часто дышать.

Артём забрался с ногами на рабочее ложе проституток, сгрёб в охапку вяло сопротивляющуюся карлицу и усадил к себе на колени. Точно с конвульсивно дёргающегося младенца, стянул с неё трусы. Возня была долгой и неуклюжей, прилив животного наслаждения Артём ощутил лишь ближе к концу. Тело Сони Могилки не возбуждало как таковое, но Артёму нравилось упираться носом в вихрастый затылок, в бледную потную шею, видеть обречённость на неподвижном курносом личике.

Стеф приняла в себя целиком извержение Марата, сама же закрыла ему ширинку и некоторое время продолжала стоять посреди комнаты на коленях. Что-то неслышно пробормотав, Марат расстегнул верхние пуговицы рубашки, рухнул ничком обратно на раскладушку и застыл, уронив на пол сжатый кулак.

Артём долго искал в прихожей свой кейс. Потом обнаружил, что его повесили на ручку входной двери.