Читать книгу Юнайтед. Роман - Александр Лобанов - Страница 5

В первый раз Артём ехал к Эликсу в «Золотые поляны» – Новорязанское шоссе, пятьдесят километров от МКАД – на такси. Он любил электрички и чаще всего ездил на них. Теперь его вёз нахмуренный азиат с длинным, нечитаемым именем на прикреплённой к ветровому стеклу карточке.

Эликса Артём знал с детства. Из прочих отцовских друзей он почти не выделялся в те годы – все они одинаково улыбались Артёму и одинаково немногословно шутили. Эликс, тогда ещё дядя Саша, а в разговорах родителей – Сашка или Шустилов, мог запомниться лишь длинными волосами и звучным высоким голосом. Жена Эликса даже в молодости была некрасивая – Артём скучал, когда на неё смотрел. Если Дмитрий и Ирина, взяв с собой Артёма, приезжали к Шустиловым в гости, Эликс непременно ставил фильм – как правило, боевик на английском языке. Артём не понимал ни слова, но досматривал его вместе со всеми до конца.

Когда в шестнадцать лет Артём начал, не стесняясь, вести со взрослыми мужиками осмысленные разговоры, Эликс с необычайной живостью реагировал – и отвечал, и спорил, и поддерживал. Другие отцовские товарищи, перестав искренне улыбаться Артёму как ребёнку, теперь натянуто улыбались ему как малоинтересному человеку без опыта жизни, а Эликс как будто уже предлагал дружбу. «Нашли друг друга два любителя почесать языком», – ворчал по этому поводу отец, но Артём с удивлением и гордостью замечал, что общение Эликса с самим отцом давно стало блёклым и почти бессодержательным. Позже открылось, что отец как чиновник из мэрии покровительствовал бизнесмену Эликсу, и, возможно, только за счёт этого их дружба держалась до сих пор. Сам же Эликс жаловался, что давно не находит общий язык с людьми своего поколения. Он любил молодёжь. Всегда, правда, отмечал, что молодёжь молодёжи рознь.

– Вот чем, скажите, гордиться сынку нашего Тимофея? Тем, что два соревнования по тайскому боксу выиграл? Тем, что гоняет с друзьями в Англию на матчи «Челси» и трясётся в клубах под электронную дребедень? А ваш Тёмка – мыслящий, – говорил Эликс Дмитрию и Ирине.

Когда Артём бросил институт, сближение с Эликсом ускорилось. Родители недовольно шипели, в сердцах заставляли устраиваться курьером или в call-центр – Эликс же уверял, что не всякий парень в возрасте Артёма должен въезжать в жизнь по прямой. Метаться, сомневаться в выбранном пути – нормальное свойство разумного человека. Нужно брать тайм-аут для размышлений, искать для себя что-то новое. Всякий раз Эликс отмечал, что у Артёма особый тип мышления, большинству неблизкий.

Артём и сам презирал пресловутое большинство. Забрав документы из вуза, он почти свёл на нет общение с приятелями – чувствовал себя выброшенным из жизни отщепенцем. Да и сами друзья, их разговоры, их интересы – комедии и интернет-приколы, компьютерные игры и видеообзоры на них – ему основательно наскучили. Он потянулся к Эликсу. Впервые в жизни у него появился взрослый друг. Эликсу тогда уже было пятьдесят, но он словно светился изнутри неиссякаемой молодостью – такое впечатление производят состарившиеся рок-идолы.

Вокруг Эликса была молодёжь. В основном творческая. Начинающие музыканты, дизайнеры, фотографы, иногда и случайные люди из юной богемной тусовки Москвы. Прежде необщительный, Артём довольно легко вошёл в их круг. Многие производили впечатление нестандартных и талантливых, и всех их объединяла глубокая привязанность к Эликсу. Подвижные, незанудливые, они редко вели с ним долгие беседы, как Артём, но хорошо знали его взгляды на жизнь и симпатизировали им.

Артёму же больше всего нравилось именно говорить с Эликсом. В его лице он обрёл первого в жизни единомышленника. Эликс излагал и блестяще доказывал почти всё то же самое, к чему приходил, приближался Артём в подростковых и юношеских раздумьях, в хаотичных попытках проанализировать и понять современную жизнь. Эрудиция и широта взглядов нового друга, начальника креативного агентства, бывшего музыканта, всю жизнь так или иначе связанного с искусством, обладающего редкой внутренней культурой и диковинным умом, вызывали у Артёма эйфорию. Про себя он с мстительным остервенением сравнивал его с родителями, прежде всего с отцом. Артёму всегда твердили, какой умница, какой всесторонне развитый человек, какой героический труженик его отец, Дима, а теперь, на фоне Эликса, он казался невежественным и ограниченным. Он не ведал огромных пластов культуры. Он ничем не интересовался в последнее время, кроме власти и денег. Не читал «Ожог» Аксёнова. Уолта Уитмена, любимого поэта Эликса, не знал вовсе. Не будучи верующим, дружил с церковниками, которые проповедуют мракобесие, зачёркивающее человеческую природу, налагают на жизнь человека множество идиотских запретов, мешающих свободной личности развиваться, учат жить в рабском смирении и страхе. Артёма за его юношеские метания и истерики он гнобил – избаловали, распустили в детстве, теперь пожинаем, – в то время как Эликс, тонкий психолог, помог Артёму во всём разобраться без разжигания в нём чувства вины.

Эликс давал ответы на вопросы, сути которых не понимали ни родители, ни скудоумные приятели-сверстники. Эликс помог Артёму открыть для себя свободу, открыть самого себя.

Сегодня ближе к вечеру в «Золотых полянах» должна была собраться вся молодая тусовка Эликса. Артёму он разрешил освободиться с работы после обеда, чтобы приехать раньше остальных. Наверное, хотел, как всегда, поболтать наедине, впрочем, Эликс часто баловал так своего зама по пятницам.

Таксист довёз Артёма до шлагбаума. Дома в посёлке утопали в хвое. Крыши авто были вечно присыпаны иголками, в зеркальных лобовых стёклах небесная синева отражалась сквозь переплетение сосновых и еловых ветвей. Здесь было больше тишины и свежести, чем в посёлке отца Николая. Несмотря на обширность уходящих в хвойную чащу участков и вычурное архитектурное обличье коттеджей, Артёму иногда казалось, что здесь царит атмосфера уютной советской турбазы.

Возле дома Эликса, переминаясь с ноги на ногу, курил Марат Сухоручка.

– Какие люди! – опешил Артём.

– Здорово, Тём, – с сосредоточенным лицом откликнулся Марат. – К Александру Иванычу?

– Ну да. – Артём достал сигарету, закурил рядом. Он с изумлением косился на черноглазого, черноволосого Марата, как всегда, непричёсанного, как всегда, в изношенном пиджаке и мятых брюках. Эликс не говорил, что он будет здесь.

– Меня Александр Иваныч вызывал, обсудить надо было кое-что, – пресно пояснил Марат. – Я сейчас обратно на электричку.

– Ясно.

– Как на работе-то?

– Да вот только с неё.

– Ну ладно, давай, Тём. – Марат Сухоручка докурил.

Артём присел, аккуратно затушил окурок о плиточную дорожку, кинул под крышку мусорного контейнера и пошёл было к калитке, но вдруг развернулся и бросился догонять уходящего парня:

– Слышь, Марат! Погоди-ка! А мне чё, получается, в понедельник к вам теперь не ехать? Ты привёз деньги?

– Не-не, ты приезжай, как обычно! – отрицательно помахал рукой Марат. – Он меня по другому делу вызывал.

Артём пожал плечами и направился к дому.

Просторная и гулкая, словно теннисный корт, гостиная Эликса, раскинувшаяся на весь первый этаж, выглядела готовой к приёму развесёлой молодой компании. Обычно близко придвинутые к плазменной панели кремовые кожаные кресла либо встали, незаметные, в углах, либо прижались к бокам дивана. Светло-серый керамогранит был идеально вымыт – Эликс явно вызывал домработницу, убиравшуюся в его московской квартире. Затаившиеся среди высоких окон стеклянные двери, ведущие на веранду, были распахнуты в сумеречное сосновое пространство, невесомые занавески то взлетали от ветра, то замирали невозмутимой подвенечной фатой. С правой стороны гостиная сливалась с кухней, торцовую стену занимал гарнитур, сияющий серебром никелировки. Неярким лампадочным светом горела бесшумная микроволновая печь.

– Решил пирожком перекусить, вишнёвым, пока дамы не видят, хе-хе. – Эликс, какой-то неуклюжий, словно спросонья, нашарил в ящике штопор. – А раз ты приехал, так винца вместе выпьем. Я думал, ты опоздаешь, как всегда.

Артём умиротворённо осматривался. Телевизор работал без звука на канале Discovery, огромный экран с полавтомобиля длиной зеленел, подобно окнам напротив, – американские исследователи в штормовках сновали на фоне иноземных лесов.

– Сейчас с Сухоручкой столкнулся. – Артём дал Эликсу приглянувшуюся ему бутылку. – Что он у тебя делал-то? Мог бы и деньги захватить.

– Деньги, Артём, – твёрдо сказал Эликс, – возишь ты. Не хватало ещё, чтобы он такие суммы в своём дырявом пиджаке по электричкам таскал. И потом, до условленного понедельника ещё три дня.

– Ой, ладно, можно подумать, я в бронежилете инкассатора езжу, – проворчал Артём. – А так бы хоть не вставал в понедельник в такую рань.

Эликс налил себе и Артёму вина, они вышли с бокалами на выложенную плиткой ступенчатую веранду, где стояли стол и стулья из зелёного пластика. Ступени, как в воду бассейна, спускались в густую неподстриженную траву. Чуть поодаль, изогнув шеи, возвышались над травой стеклянные, точно сделанные изо льда, из сосулек, фигурки оленей. Артём смотрел на деревья. Если бы не пыльный зелёный пластик и не пол веранды под ногами, можно было бы почувствовать себя даже не на опушке леса, а в глубине, на сказочной поляне.

– Ты знаешь, что ты хиппи? – Артём поцокал ногтем по ножке бокала. – Чистый хиппи. Я уверен, американские бывшие хиппи, взявшиеся за ум и разбогатевшие годам к пятидесяти, выглядят так же, как ты.

– Американским дедушкам-хиппи уже давно за семьдесят. А про меня уж что говорить. В молодости я кем только не был.

– Не был разве что геем.

– Вот уж что миновало! – вздрогнул Эликс. – Женщин всегда как-то было достаточно.

Артём наблюдал, как светящееся крохотной радугой насекомое проползло по рукаву футболки Эликса, перескочило на бороду и затерялось среди нитей цвета инея.

– А на хиппи, знаешь, я бы и сейчас молился, если бы не их страсть к ЛСД и всякой наркотической дряни, – сказал Эликс. – Без этой дурной составляющей их движения они могли бы быть историческим образцом.

– Кстати, ты любишь Grateful Dead? – спросил Артём.

– Были в молодости пластинки, но не переслушивал. Слишком густо и психоделично для меня. Ты знаешь, я больше люблю те команды, которые, строго говоря, никакого отношения к хиппи уже не имели.

– Но сам ты всё равно хиппи.

– Движение умерло. В чём-то они были правы. Свобода. Свобода любви. Неприятие насилия. Я обеими руками. Почему-то всегда так бывает: появляется вдруг движение, молодое, прогрессивное, и одна половина их идей – просто шедевр! Именно то, что нужно новому поколению! Но другая половина отвратительна. И из-за неё рано или поздно всё движение загибается. В случае хиппи это как раз наркота, сделавшая их асоциальными и нежизнеспособными, какими бы светлыми и свободными в душе они ни были. И должен пройти, не знаю, наверное, ещё один век, чтобы появилось уже другое поколение, которое очистит эти идеи, отделит зёрна от плевел, возьмёт только самое лучшее от предшественников.

– То есть полная свобода, кроме свободы обращаться со своим организмом, как хочешь, – резюмировал Артём.

– Примерно так. – Эликс задумался. – Хотя я бы не сказал, что, отказываясь, например, от алкоголя или от нездоровой пищи, ты в чём-то ограничиваешь свою свободу. По-моему, таким образом ты, наоборот, бежишь от настоящего рабства… А вообще, ты никогда не задумывался над тем, как в нашем обществе понимают свободу? Все боятся этого слова.

– По-моему, для большинства свобода – это в лучшем случае противоположность тюрьме, – сказал Артём. – А в худшем случае – что-то опасное. Свобода преступления, короче.

– Каждый искажает это понятие по-своему, в меру своей внутренней ущербности.

Артём сбросил сыпучую палочку пепла в бокал. Выругавшись, встал, спустился на ступеньку, выплеснул вино в траву.

– Ну чего ты как свинья? – Эликс налил Артёму новые полбокала. – Нас веками учили, что каждый человек – потенциальный преступник. Какая, на хрен, свобода тут может быть? От этой изначальной установки и отталкиваются те, кого ты называешь большинством, когда начинают говорить о свободе. Потому что по себе судят. Проецируют свою ущербность на других. Я тебе рассказывал, люди очень удивляются, когда я им говорю, что у меня нет совести. Конечно, я ведь не похож на бессовестного в общепринятом понимании! Им почти невозможно объяснить, что мне не нужна совесть для того, чтобы не совершать дурного. Я прекрасно обхожусь без костылей и внутренних предохранителей. А вот моральным уродам эти предохранители, к сожалению, необходимы.

– Значит, большинство – моральные уроды, – не спрашивал, но соглашался Артём с лёгкой вопросительной интонацией.

– Чёрт их знает, скорее они просто остановились в развитии на детском уровне, когда надо непременно обещать конфетку или пугать ремнём, – сказал Эликс. – Возможно, это генетика. Для таких людей и существуют эти понятия – совесть, раскаяние и прочее. Но беда в том, что они любят навязывать свои рабские принципы абсолютно адекватным и здоровым людям.

– Отец, – произнёс Артём и коротко посмеялся в сторону, – когда мы с ним ещё много общались, любил меня подкалывать твоей фразой, что у тебя нет совести.

– Эх, папка твой… На самом деле с ним я давно стараюсь уходить от подобных разговоров. Как вы там с ним, кстати? – осторожно спросил Эликс.

– Машину ему отремонтируют по страховке, – понурился Артём. – Всё, что нужно было сказать друг другу, мы сказали спустя неделю. Руки пожали, как положено. Сейчас всё нормально. Разве что видеться меньше стали.

– Мы с ним виделись недавно, разговаривали. – Эликс с задумчивой серьёзностью глядел на Артёма. – У него сейчас не самый лёгкий период в жизни. Это с работой по большей части связано. Как там Яна? Я, когда приглашал её, не стал, конечно, спрашивать…

– Нормально всё, – отрезал Артём. – Она будет сегодня.

Эликс, будто в нерешительности, отвернулся. Артёма это сконфузило сильнее, чем если бы он устремил на него пытливый немигающий взгляд.

– Я никогда не принимал твоего убеждения, что быдлом рождаются. Значит, если человек недостаточно развит в интеллектуальном и духовном плане, то он безнадёжен? И дети его обречены быть такими же?

– Может быть, дело и не в генах, – сказал Эликс. – Но вот воспитание однозначно играет решающую роль. Представь ребёнка, воспитанного отцом, у которого единственное дело в жизни – это его работа в офисе или у станка. Из развлечений – только телевизор, спорт и шашлыки. А единственный способ решать проблемы – это насилие. В том числе и по отношению к ребёнку. Вряд ли у такого ребёнка есть шанс вырасти в полноценную личность. Хорошо ещё, если его воспитывают дома, но нередко такие дети скрываются от родителей на улице, где встречают куда более крутых учителей, которые им всё чисто-конкретно о жизни разъясняют. Тогда и подавно дело пропащее. Тебе, Артём, с твоим отцом ещё очень повезло. Я разделяю многие твои претензии к нему. Он бывает резок, авторитарен. В чём-то он очень закомплексованный человек. Но он никогда, это я точно знаю, не пытался насильно перекроить тебя под стать себе. Он давал тебе возможность развиваться самостоятельно в том возрасте, в котором, извини меня, иные предки своих детей вообще за людей не считают. Он тебя не понимает, но, скажу по секрету, много раз пытался понять. Твои мысли, твои увлечения. Неизвестно, стал бы ты таким, как сейчас, с другими родителями. Из всех моих знакомых, у которых взрослые дети, Димка – самый либеральный отец. Если ему хотелось когда-нибудь проявить себя в качестве строгого отца, то у него это не получалось, согласись. По причине банального отсутствия времени. Из-за работы. Работа – это его ярмо. Да и характер у него не железный.

Не допив бокал, Артём встал, улыбаясь Эликсу, и ушёл с веранды в дом. В словах друга была магия. Соглашался Артём внутренне или нет, доводы Эликса всегда действовали благотворно.

– Я ведь и сам всё понимаю! – уже слегка пьяным голосом говорил Артём, меряя шагами гостиную. – Наверное, если бы я полжизни прожил с другим отцом, как раз таким, которого ты описывал, а другую половину жизни – со своим, я бы тоже так про него думал, про характер там и всё остальное. Но мне сложно сравнивать. Отец у меня один. И я вижу его таким, какой он есть. Он – кулак! Воевода! И знаешь, многие бабы таких любят.

Вошедший следом Эликс обогнул Артёма и неграциозно плюхнулся на диван, возмутив морщинистую кремовую кожу.

– Мне тут мама твоя рассказала по секрету, что Димка спонсирует Лигу против наркотиков. Не слышал про неё? Есть такая молодёжная группировка, не знаю, как иначе её назвать. Не напрямую, конечно, спонсирует – через одного православного бизнесмена. Я посмотрел в Интернете, что это за Лига. Знаешь, чем они занимаются? Не реабилитироваться наркошам помогают, а ловят таджиков, продающих курительные смеси, всячески унижают, поливают каким-то дерьмом и выкладывают видео в Интернет. Несколько таких роликов я у них посмотрел. Дивное зрелище. Просто паладины земли русской, новые Пересветы, сражающиеся с азиатским наркодилерским игом. Я зарёкся говорить твоему отцу, что знаю про эту сторону его деятельности. Учитывая его вспыльчивость и святую веру с собственную правоту в любой ситуации, это будет единственный способ сохранить дружбу. Вот подумай, до какой степени решения проблемы наркотиков дойдут эти молодчики? До отрицательной. Ничего нельзя решить через насилие. Насилие в любой форме породит только ещё большее зло. Чего они докажут этим несчастным таджикам? Они озлоблены, тупы и живучи, они не перестанут после этих унижений продавать дурь, поскольку у себя на родине с детства терпели куда большие унижения. Зато появится много подростков, которые, насмотревшись этих роликов, начнут думать: «Вау! Это же так офигенно – бить чурок!» И главное, во имя благородной цели, ведь наркотики – зло! Это точно такие же отморозки, как скинхеды, только с лозунгами не о расовой чистоте, а об оздоровлении общества якобы. Железобетонное оправдание.

«А я-то всё на Егорова гнал, что он болтает об этом направо и налево. Оказывается, и Ирка не смогла смолчать».

– Не, ну насилие иногда всё-таки необходимо. – Артём слушал, обняв шершавую колонну, стоя лицом к каналу Discovery и в профиль к Эликсу. – С этими барыгами в Москве в самом деле беспредел сейчас. Так можно дойти до того, что и ментам нельзя творить насилие в отношении преступников. Вот как раз из-за того, что менты бездействуют, прикрывают этих барыг за взятки и крышу, такие банды добровольцев и появляются.

– Тём, вот ты всегда так правильно критикуешь подрясников, – сказал Эликс. – А ты не задумывался, что насилие в нашем обществе – это порождение христианства? Той самой пресловутой христианской культуры? Неважно, православной, католической, протестантской. Если первые подрясники были затюканной сектой, которую всячески гнобила римская власть, то более могущественные последователи их учения постоянно делали легитимным насилие. Всегда с потрясающей уверенностью в своей правоте определяли, кто свой, кто чужой, кому позволить жить, а кого раздавить, подчинить, подмять под себя. Католики устраивали крестовые походы, колонизировали отсталых аборигенов, занимались работорговлей, пиратством. Сегодня потомки тех католиков бомбят Ирак, Ливию, и спроси любого религиозного американца-протестанта – он, ни секунды не думая, скажет о правоте своей страны и своей армии. Они чётко знают, где добро, а где зло, и эта абсолютная уверенность в праведности кровавой борьбы со злом вживлена в христианское сознание. То же самое и у наших православных. Так ведёт себя так называемая христианская цивилизация.

– Кстати, а можно жить, например, в России и не принадлежать к христианской культуре? – спросил Артём уже с противоположного конца гостиной, обходя по периметру длинный стол. – Даже будучи неверующим?

– Если ты человек думающий, человек самодостаточный, ты не будешь принадлежать никому, кроме себя самого. – Эликс машинально переключал беззвучные каналы. – С тобой я в этом плане никаких проблем не вижу. Хотя каким бы человек ни был умным, воспитание и окружение накладывают отпечаток. Вот потому я и говорю – повезло тебе всё-таки с отцом. Димка, несмотря на свою дружбу с подрясниками, не стал кастрировать тебя умственно, как делают со своими детьми религиозные родители.

Артёму было неописуемо уютно в компании Эликса. Он чувствовал себя едва ли не хозяином в потаённом коттедже, скрытом от внешнего мира звукопоглощающим лесом, особенно сейчас, когда кроме него и Эликса никого ещё не было. Приглашая Артёма в гости, взрослый друг не всегда опекал его, не ходил по пятам – он мог продолжать заниматься делами в кабинете, а Артём один блаженствовал в пустых зеленоватых комнатах, брал с полок книги, пил вино и виски или лакомился на кухне объёмным, как парашют, слоёным мороженым, ингредиенты для которого у Эликса всегда находились.

В оставшееся до приезда гостей время Эликс совершал последние приготовления, перемещался от санузла на втором этаже, где был более удобный душ, до санузла на первом, где была более удобная раковина. Артём поднялся в рабочий кабинет и долго сидел за iMac в соцсетях. Пришло сообщение от Яны – она выехала, едет на юго-восток, где её возле метро «Кузьминки» подхватит на машине Алонзо, вернее, его подруга. Пообщался Артём и с сыном отца Николая Валерой. Раньше они даже не были друг у друга в друзьях, а после недавнего происшествия Валера каждую неделю писал: «Привет, как дела?» – и кидал песни из Comedy Club, которые казались ему весёлыми.

Затем Артём открыл страницу девчонки четырнадцати лет с именем Nastya Beskova, девятиклассницы, с которой не был знаком, но которая давно висела у него в разделе «Мои закладки». По ссылке он перешёл в её вопросник на сайте ask.fm. Под фотографией, где бледнолицая девочка с выпирающими, как острые геометрические углы, коленками позировала в коротком красном платье на фоне Оружейной палаты и куска Кремлёвской стены, тянулась нескончаемая лента анонимных вопросов.

«Как каникулы??? Где ты проподаешь??? почему ещё ни разу не была на даче?» – спрашивали её.

«Ахаха мы с юлей Настей К и Гришей с начала месяца висим на даче у Вани! – отвечала Настя. – Здесь так классно хотя скоро приедут его родаки и скорее всего неразрешат нам тут остаться!!! А до того я была с родаками на кипре -было классно!! правда я вся сгорела!»

«Привет детка! Как настроение? У меня к тебе пока только один вопрос: у тебя есть мч?»

«Дорогой аноним, см. моё семейное положение вк!»

Пробежавшись глазами по вопросам и ответам, которых ещё не видел, Артём написал в окошке для вопроса:

«Ты знаешь, что твоя якобы подруга Юля говорила о тебе за глаза ещё в школе? Что ты некрасивая, что ты дистрофик. А на последнем звонке, по словам Юли, у тебя под юбкой грязные трусы было видно. А ещё она всем говорит – я лично свидетель, – что Ваня рано или поздно тебя бросит. В школе она говорила об этом Тимуру, но думаю, он не единственный, кто сможет это подтвердить».

Тимур был ровесником Насти – скорее всего, одноклассником. Под каждой фотографией Тимура стоял «лайк» от неё, но встречалась она согласно семейному положению во «ВКонтакте» с Ваней.

Отправив анонимное письмо, Артём ещё несколько минут переходил из вопросника Насти в вопросник упомянутой Юли и обратно, смотрел на их страницах во «ВКонтакте» записи и фотографии, будто надеялся, что реакция последует сразу же.

– Вот скажи мне, зачем тебе в кабинете диван? – Артём вышел на крыльцо покурить, не закрыв входную дверь.

– Вообще-то это нормально для кабинета. – Эликс возился в прихожей. – Что, у меня на работе в офисе нет дивана?

– Одно дело – офис, другое дело – дом. Дома у тебя и так есть где лежать и куда девочек заваливать, – ворчал Артём. – Прости. Это моё, наболевшее. Мне просто мамка в моей квартире тоже диван в кабинет купила против моей воли. Типа, некрасиво, когда незанятая стена. А мне пространство было нужно. Она вроде и согласилась, а потом взяла и всунула мне его, пока я на работе был. До сих пор хочется нанять мужиков, грузовик, отвезти его к предкам в дом и оставить поперёк входа… Эликс! Отворяй ворота! Черномазый приехал!

Первой из заехавшего на бетонированную площадку BMW выскочила тёмно-рыжая Ната, шустрая, как лиса-огнёвка, – с недавних пор фаворитка Эликса номер один. Она слилась с хозяином в легкомысленном долгом поцелуе, обхватив его за шею. С водительского места поднялась девушка Ринатика, грузноватая грудастая Алина с кривой улыбкой на миловидном лице, обменялась с Артёмом птичьими чмоканьями в щёку. Последним из машины вышел сам Ринатик, сухощавый парень с девичьей наружностью: удлинённое каре цвета вороного крыла, длинные ресницы, иссиня-чёрные контуры больших глаз на бледном широкоскулом лице будто нарисованы, как на гжельском фарфоре.

– Здорово, черномазый, – протянул руку Артём.

– Привет. – Ринатик потянул носом. – Ты уже нахуярился, что ли?

Он был моложе Артёма на год, учился в театральном, но нашёл себя как стендап-комик и учёбу практически забросил. Порой вся компания собиралась на его выступлениях в клубах.

Хотя все молодые друзья Эликса имели небедных родителей, не у каждого была собственная машина. Карасей привезли таксисты. Это были трое неразлучных пацанов: один фотограф, раскрутившийся в Интернете, другой месяц назад получил диплом дизайнера интерьеров, а третий – просто их друг, учившийся последний год в Высшей школе экономики. Внешне они походили друг на друга только модными прилизанными причёсками, но Артём, почти с ними не общаясь, воспринимал их как единое целое, а Карасями называл, потому что у одного из них, дизайнера, была фамилия Карасёв. Сегодня каждый приехал с девушкой. Артём их не помнил – все три успели поменяться. Эликс как минимум с одной познакомился впервые.

Рядом с BMW Ринатика прочно встал массивный внедорожник Range Rover – это был Сабо, юрист из РА «Юнайт», единственный, кроме Артёма, сотрудник агентства в тусовке.

Раньше Сабо обитал в Санкт-Петербурге, учился на юрфаке ЛГУ. На четвёртом курсе решил заняться небезопасным бизнесом – экстремальными розыгрышами. Сколотив команду из друзей-азербайджанцев, он принимал заказы от состоятельных людей, захотевших круто прикольнуться, как правило, над своими приятелями. Дело пришлось прикрыть после того, как к парням обратились боевые товарищи одного пожилого питерского предпринимателя с еврейской фамилией и велели устроить ему похищение а-ля девяностые аккурат в юбилей. Они искренне хотели сделать день рождения друга незабываемым, приготовили и другие, поистине графские подарки, но когда вошли в гараж, куда обмотанного скотчем бизнесмена посадили Сабо и компания, то обнаружили его неестественно обмякшим, сражённым инсультом. Когда-то он, будучи мелким вороватым коммерсантом, имел большие проблемы с этническим криминалом – попросту кинул свою грузинскую «крышу» – и все последующие годы жил с неугасаемым страхом. От инсульта он не умер, но его деятельная жена взяла на себя инициативу засудить «оборзевших малолетних чурок». У Сабо был могущественный отец в нефтяной компании – он избавил сына от самых крупных неприятностей, но город пришлось сменить, а в Ленинградском университете доучиваться заочно.

В окружении Эликса его за глаза называли «чёрной белой вороной». Плечистый накачанный горец с чёрной бородкой отличался от прочих не только нацпринадлежностью, но и кругом интересов. В агентство его привела банальная юридическая специальность, а в жизни на первом месте у него был спорт, на втором и третьем – дорогие машины и дорогие девушки. Как своего в тусовке его воспринимали немногие, Сабо чувствовал это, но не комплексовал – отвечал весёлым презрением. Дружба ему нужна была с одним Эликсом. Он рассчитывал, получив диплом, сразу стать в «Юнайте» начальником отдела – разъярившийся отец не желал пристраивать его в своей структуре.

В доме Эликса обычно не танцевали. Компания предпочитала отвязным танцам – оставляя музыку лишь в качестве фона – алкогольные возлияния и долгие эмоциональные беседы, подробности которых забывались на следующее утро. Сегодня же назревало иное. Три новые девушки направили на переговоры к Эликсу своих парней – они не представляли вписку в коттедже без дискотечной атмосферы. Эликс пожал плечами. Дискотечное оборудование в доме имелось.

Последняя машина – Яна, Алонзо и его спутница – прибыла на территорию «Золотых полян» в час насыщенно-кровавого, наливного заката. Он светил с той стороны, где лес обрывался; солнце пролезало сквозь деревья, и казалось, что оно садится невдалеке, на чьём-то участке, что нора его – в корнях сосны.

Своей машины у Гриши по прозвищу Алонзо не было, миниатюрный Opel Astra принадлежал его подруге. Яну, видимо из вежливости, они посадили на переднее сиденье.

– Ну, как у вас всё прошло? – радостно прижалась к Артёму Яна. На её лице читалась уверенность: разговор с Эликсом был о ней и только о ней.

– Тёмыч, Тёмыч! – Низенький ясноглазый Алонзо неизящно сжал Артёма в объятиях.

Владелицей «опеля» была скромная, не компанейская Настя – просто подруга Алонзо, не девушка. Она добродушно и доверчиво смотрела всем в глаза, но почти ни с кем не общалась. Алонзо она была издавна предана, следовала за ним на кутежи, где он мог бросить её, встретив приятелей или увязавшись за красоткой.

Застолье длилось немного времени. Еда на вечеринках у Эликса всегда была закусочной, символической – большинство приезжало пить и расслабляться. Разливалось вино, шампанское, ликёры. Для желающих умелая Ната, излучавшая эйфорию и готовая угождать сегодня всем и каждому, за несколько минут приготовила неслабые коктейли.

Люстры во всём доме скоро погасили. Двери на веранду оставались открытыми, сосны увязали в ночной тьме. Брызнуло из световых пушек, разноцветные блики с неуловимостью мошкары у фонаря забегали по керамогранитной поверхности пола. Танцующие тесной группой шевелились у колонны. Более сдержанные стояли или сидели с бокалами в стороне. Артём пил красное сухое, наблюдал из кресла за Яной, за её танцующими ногами на шпильках, за ритмичными движениями тела в узком серебрящемся платье. Пульсирующее техно, под которое колебались гости, бесило Артёма. Эликсу такие жанры тоже не нравились, но заказанная новоприбывшими современная клубная атмосфера с другим содержанием, с другими ритмами была бы невозможна.

На третьем бокале Артём чокнулся с присевшим рядом Алонзо:

– За наше и ваше!

– Ага-ага.

Людские скопления Артём с детства не любил, и в тусовке, подобной сегодняшней, ему требовались один-два человека, которых можно держаться. С Алонзо его объединяло болезненное пристрастие к алкоголю. Артём пьянел быстро, Алонзо же был, по его собственному выражению, бездонным сосудом, но это не мешало им напиваться в одной компании.

Курить выходили на веранду. Среди гостей было мало курильщиков, и не только потому, что Эликс отчаянно проповедовал здоровый образ жизни – просто так получилось изначально. Чаще других вместе с Артёмом вальяжным шагом выходил Сабо. Он прикуривал от позолоченной, с откидной крышкой зажигалки. Табачный дух лип к занавескам.

– Тебе же Коран запрещает, – попенял Артём азербайджанцу.

– Мне запрещает? – Сабо сощурил большие, словно у горной серны, глаза.

Иногда им составляли компанию Ринатик и Алонзо, за последним следовала неотступная Настя. Алонзо просил сигарету у Артёма.

– Ну как ты, Бухарин? – подмигнул Артём. – Флагами размахиваешь?

– Бля, так тухло, как сейчас, никогда ещё не было! – развёл руками Алонзо. – Последний раз первого мая митинг устраивали. В меня одно яйцо прилетело.

– Опять на провокаторов нарвались? – Артём дотянулся до пепельницы на столе.

– Ага, с нами просто ЛГБТ в одной колонне шли, а я был с Социалистическим движением, – невесело улыбался Алонзо.

– Понятно, они подумали, что и ты под радугой. Подальше от их флагов держись. – Артём кивнул появившемуся в дверном проёме Эликсу.

– Всё смолите, будущие импотенты? – Хозяин хлопнул по плечам Сабо и Артёма.

– А я два года назад в последний раз ходил, когда там Шевчук выступал, – сказал Ринатик. – Чё Шевчука на халяву не послушать?

– Знаете, почему Шевчук в политику полез? – вмешался Эликс. – Понял мужик, что ни вторую «Последнюю осень», ни вторую «Родину» он уже никогда не напишет – вот и решил поддержать былую известность таким дешёвым способом. Я скачивал последние его альбомы, это агония.

Стеклянные олени горели изнутри голубым светом, серебрили траву и плитку под ногами. Стояла ночь. Сквозь большие окна гостиная смотрелась мерцающим аквариумом.

– ЛГБТ, митинги, вот ведь делать им больше нехер! – доверил Сабо Артёму – тот уже отошёл в сторону – своё злое недоумение.

Артём приблизился к танцующим, коснулся голого влажного плеча извивающейся под музыку Наты. Показал пальцем в сторону кухни, затем, подняв его вертикально, изобразил единицу. Улыбаясь, Ната согласно затрясла рыжими кудряшками. Подплыла Яна и, ласково потрепав Артёма, крикнула:

– Поговорил с Эликсом насчёт отпуска?!

– Чё-чё?! – Артём осторожно приобнял Яну, не прекращающую дёргаться в такт механическому ритму.

– Поговорил с Эликсом насчёт отпуска?! – повторила она.

– Поговорю! – Артём попятился от источающих жар, отдающий духами и потом, девушек.

Ната поманила его за собой. Ловкими движениями бармена смешала в бокале водку и виски, прохрустела извлечённым из машинки льдом. Изящно раздвинула ледяные куски соломинкой, подала коктейль Артёму и упорхнула к своим. Артём с новым напитком развалился в кресле.

Парни и девушки то соединялись, то отталкивались друг от друга, как молекулы. Ринатик с Алонзо не возвращались – похоже, сцепились-таки языками на веранде. Когда подтаявший лёд в прозрачной жиже осел на дне, Артём обнаружил, что давно не смотрит на гостей, а смотрит то на колонну, то на чьи-то брошенные у телевизора босоножки – видимо, показавшиеся неудобными для танцев. На Артёма тоже никто не смотрел. На вписках в «Золотых полянах» ему случалось оставаться и одному. Многие чувствовали в нём не истинного друга Эликса, а карьериста-подчинённого, вроде Сабо. Кто-то, возможно, завидовал чересчур приближённому к Эликсу положению – всё-таки заместитель.

– Чужая сторона, – пробормотал Артём, не услышав себя.

После рюмки водки, первозданной, без примесей, он выбрел на улицу. Уже краснолицый Эликс обнимал Нату и подружку Ринатика Алину. Тихоня Настя, взявшая с собой увесистый, как семафор, фотоаппарат, снимала их. Ринатик и Алонзо разговаривали на ступенях.

– Слушай, мы сейчас с тобой поссоримся! – таращил свои близко посаженные грустные глаза Алонзо.

– Ну ты же не можешь внятно объяснить, с какого хрена он узник совести. – Высокий, словно у подростка, голос татарина оставался насмешливо спокоен. – Есть статья – сопротивление полиции.

– Этот полицай избивал старика с плакатом! Избивал! – Алонзо щекотал воздух мелкой гневной жестикуляцией. – Он заступился за пожилого человека! А ему впаяли нападение на полицейского!

– Хорошо, а какое отношение это имеет к институту семьи, который ты собираешься разрушить? – подошёл с другой стороны Ринатик. – Тебя ведь только благодаря твоему отцу отпустили тогда. Сидел бы в СИЗО, как чмошник, вместе со своими любимыми узниками совести.

– Не пытайся переубеждать конформистов, Алонзо. Переубедить их можно только товарищем маузером. Пиу-пиу! – Артём пострелял из пальца в грудь Ринатику.

– Не собираюсь я его переубеждать, – сказал насупленный Алонзо, – и доказывать ничего не буду, бесполезно.

– Нет, ты просто знаешь, что я тебя троллить начну, – ехидничал Ринатик.

Два-три года назад, когда страна кишела протестом, Алонзо был завсегдатаем оппозиционных гуляний. Ходил, как правило, в колоннах анархистов и антифашистов, называл себя левым. Молодые любимцы Эликса в политике разбирались мало, и гражданская активность Алонзо делала его звездой тусовки. Артёму рассказывали, с какой синхронностью упал интерес к уличному протесту в России и к личности Алонзо в компании Эликса. Многих также начало смешить, что Алонзо, сын генерала, чиновника МВД, ходил кричать против власти и пихаться с полицией. Только Артём, относительно подкованный в новейшей истории, теперь общался с ним на эту тему да Ринатик, любящий всех провоцировать и оспаривать. Эликс, тот ни в ком не одобрял увлечение политикой. Любых протестующих, хоть либералов, хоть националистов с Манежной, он опасался, что естественно для бизнесмена, крышуемого чиновником.

Захмелевший, раскованный Эликс вряд ли был намерен вернуться к мужским разговорам. Когда все парни, кроме Артёма, ушли с веранды, они с Натой уселись в тесно сдвинутые пластиковые кресла и, не думая о дополнительных удобствах, вцепились друг в друга. Артём курил у ближайшей сосны, в пяти шагах от них, и иногда оглядывался – рыжеволосая огнёвка Ната в задранной клетчатой юбке сидела, положив ноги Эликсу на колени.

– У милой рыжей девочки Наташеньки зазвонил смартфончик. – Ушедшие в дом захлопнули дверь веранды, и сквозь приглушённую музыку Артём хорошо слышал игривый, с интонациями искусителя-сатира голос Эликса. – «Ал-лё!» – томным голосом говорит Наташенька, а в трубке страшный голос: «Девочка, чёрная-чёрная рука уже в твоём городе, на пути к твоей улице!» Наташенька бросила телефон и скривила губки. Раздаётся новый звонок, и тот же страшный голос: «Девочка, чёрная-чёрная рука уже на твоей улице, на пути к твоему дому!» Наташенька сбрасывает вызов, но телефон звонит снова: «Девочка, чёрная-чёрная рука уже в твоём доме, на пути к твоей квартире!» Испуганная Наташенька звонит своему парню, но вместо парня в трубке: «Девочка, чёрная-чёрная рука уже в твоей квартире!» Наташенька в ужасе зажмуривается, а страшный голос продолжает: «Девочка, чёрная-чёрная рука уже в твоих трусиках, на пути к твоей вагине!» – Артём услышал, как Эликс возится с юбкой и нижним бельём. – «Девочка, чёрная-чёрная рука уже в твоей вагине, на пути к твоей матке!» Девочка… девочка…

Артём подошёл к ним, несколько секунд давил окурок в пепельнице на столе, сосредоточенно наблюдая за искрящимся и гаснущим пеплом – видимое краем глаза шевеление тел продолжалось, только Эликс больше не произносил слов – наслаждался сопением и стонами Наты. Артём спустился с веранды и ушёл в сосны.

Хвойная тьма колола глаза. Артём шёл, огибая стволы, думая, что идёт ровно по прямой, но сколько он ни оглядывался, голубоватое клубное мерцание не удалялось, и сколько ни светил телефоном впереди себя, участок не заканчивался. Артём стал вспоминать, сколько соток занимает Эликс в этом лесу. Мысли не слушались, голова стремительно тяжелела, начинала кружиться. Артём прислонился лбом к дереву. С упругостью мячика для гольфа проскакала по земле сорвавшаяся шишка. Захотелось вернуться, и он побрёл, сильно качаясь, на мигающий свет, но не мог приблизиться к нему так же, как прежде не мог от него уйти. Вместо веранды он пришёл к забору, за которым одинокий жёлтый фонарь проливался на угол соседского дома с угрюмо-янтарной обшивкой. Артём сел, привалившись к забору, забегал пальцами по вспыхнувшему экрану. Из динамика рванула музыка, та же, что доносилась издалека.

– Алонзо, я заблудился.

– Где?! – перекричал техно Алонзо.

– В лесу!

– О-ой, ну ты мудак!

Артём не заметил, как Алонзо подошёл – он смотрел в рябой мрак стволов и корней, боясь сомкнуть веки и отрубиться.

– Алонзо, – сказал Артём, – кем надо быть, чтобы свалить власть?

– Музон этот тупой уже всех заебал. – Алонзо сорвал можжевеловую ветвь, стал отрезвляюще тыкать ей Артёму в лицо.

– Ты мне скажи! – Артём удивлялся, что может связно говорить. – Кем надо быть, левым или правым, чтобы свалить такого человека, как мой отец?

– А отец-то твой что тебе сделал? – Алонзо осторожно всмотрелся в сидящего Артёма.

– Отец мой – власть! – рявкнул Артём и, оттолкнувшись локтем от забора, встал на ноги. – Мы перед ним – никто! И я – никто! И ты – никто!

– Если ты про борьбу с властью, то я всегда за левых. – Алонзо на всякий случай придержал Артёма за руку. – Правые в оппозиции – это хуйня. Они хотят лишь поменять аппарат, элиту. Они сами за такое же подавление, за такую же власть – определённой нации, клана или крупного капитала.

– Я тебе не про нацию и не про капитал. – Артём встал лицом к соседскому коттеджу. – Я про политику вообще. Нужно ли приманивать народ, вести за собой толпы, или же проще…

– Блядь, никто никого не приманивает, мы верим в людей, представляем их интересы! Мы-то знаем, что среди них есть те, для которых слово «свобода», блядь, не пустой звук! – несмотря на не меньшее, чем у Артёма, опьянение, почти продекламировал Алонзо.

– Ты мне про интересы людей, а я про свои собственные. Вот посмотри на этот дом. Представь, что это дом моего отца. Дом чиновника. Людей ты не проведёшь через охрану. А мы волею судеб оказались друзьями Эликса, оказались на соседнем участке. Врубаешься? Лезь.

Алонзо отпил из припасённого мерзавчика. Вместе, хохоча над спонтанно выдуманной глупостью, они перелезли через забор. Деревьев у соседей Эликса, на первый взгляд, было меньше, зато там и тут среди стволов стояли скульптуры мифологических персонажей и обнажённых дев. В темноте трудно было понять, из чего они, – стоявшие близко к фонарю вроде отливали бронзой.

– Что здесь сделает, блядь, толпа простого народа? – Артём благоговейно трогал кору сосны, словно по эту сторону забора деревья росли особые, диковинные. – Повалит сосны, сука, изнасилует служанку и сожжёт дом! Народ ненавидит моего отца, хотя он и не ахти какая публичная фигура! Всех чиновников народ ненавидит! Но ненависть народа – не моя ненависть.

– В новом веке революции будут происходить по-другому, и народ не зверь. – Алонзо стоял, склонившись над скульптурой русалки, и, как ребёнок, разглядывал её половые признаки.

– Революций вообще больше не будет в ближайшие века, как когда-то давно их веками же не было. Но всегда были и будут парни с соседнего участка. Которые сидят под забором, выжидают и, как только хозяин заснёт или его не будет дома… – Артём указал на пустые тёмные окна, в которых лишь отражался свет фонаря. – Эти парни не бедны, не обделены. Как мы с тобой. И если этот вельможа нам гадок и мы имеем возможность перелезть через забор, то почему бы не перелезть?

Угомонили их не сразу. Матерясь и улюлюкая, они ходили пьяным маршем по чужой земле, выбрасывали вперёд ноги, натыкались друг на друга и с весёлыми ругательствами друг друга отталкивали. Точно копытами, портили землю и нещадно пинали драгоценные фигуры. Даже пребольно ушибив ногу о клюв бронзового грифона, Артём продолжил безобидный вандализм, а осознав его безобидность, стал прикидывать, как можно вскопать землю вокруг постамента скульптуры, чтобы стащить её совсем. Тем временем Алонзо, не тратясь на раздумья, наломал с кустов веток и развёл костёр.

– Та-ак! – приговаривал он, поднося зажигалку то к одному, то к другому прутику.

Костерок словно оживил побитого грифона, в его тусклых бронзовых глазах заплясали тени. Но огонь быстро опустился, догорая разбежавшимися змейками. Последние глотки из мерзавчика ударили Алонзо в голову. Он достал из поясной сумки пистолет Макарова своего отца-генерала и прижался к Артёму:

– Видишь эти сосны? Нахуя здесь эти сосны?! Давай разъебашим их! Сейчас будет из чего разжечь!

Звук выстрела показался пьяному Артёму ударом новогодней хлопушки. Алонзо пальнул по ветвям ближайшей взрослой сосны, но попасть, конечно, не мог. Выстрелил во второй раз, в третий, в четвёртый.

– Так по ним, так, – шипел он. – По крестам. По виселицам.

После четвёртого хлопка одна ветка, точно сбитый зверёк, появилась в свете фонаря и упала на землю рядом с грифоном.

– Ты совсем долбоёб?! – смеялся Артём.

– Чем занимаетесь, красавцы? – Возле дома показалась массивная фигура.

Артём и Алонзо, съёжившись, встали плечом к плечу, но серьёзной опасности не было: за ними пришёл не хозяин дома, а пожилой амбал в чоповской униформе с мужественным изношенным лицом ветерана Афгана.

– У нас тут это, перформанс, символическое действо… Ваши камеры ведь зафиксировали?

– Ещё как зафиксировали! Хозяин ваш где?

– А мы в соснах заплутали.

– Ага, хорош в дурку-то играть…

К Эликсу возвращались через передние ворота. Сопровождаемые твёрдым шагом грозно примолкшего охранника, парни пересекли разноцветный полумрак гостиной. Пьяные девушки смотрели с тревогой.

– Това… товарищ старший лейтенант! – козырнул вслед охраннику парень с плавающим, укуренным взглядом.

Эликс всё сидел на веранде, уже в одиночестве. Изрядно накачанный своим любимым виски, он был разговорчив и добр, на обвинительные тезисы охранника отвечал шутками, согласился заплатить любой штраф.

– Парни, не в тот лес вы ходите! – Едва охранник ушёл, Эликс затянулся тонкой женской сигаретой.

– Кто это там пятнадцать лет не курит? – поддел его Артём. – Кто нам про будущую импотенцию рассказывает?

– Фу! – Эликс с сожалением посмотрел на дымящийся огонёк. – Наташку попросил дать парочку. Я иногда позволяю себе после выпивки.

– Хорошо вы тут время провели? – улыбнулся Алонзо.

– Эх вы, не знаете ничего! – Эликс сломал о край пепельницы палочку Vogue и протянул руки к парням. Алонзо опустился на стул, на котором недавно сидела Ната, Артём присел на четвереньки. Эликс закинул ногу на ногу и положил руки на плечи друзей. – Не знаете вы, какая это сучка. Постоянно ко мне приезжает. Просит флакончики из-под туши ей в задницу всовывать. А извивается как! Не женщина – сказка! Сказочница!

– Сказочница! – хохотнул Алонзо. – Да, не в стоге сена! Дай пять, Эликс!

– Эликс, Яна в октябре поехать куда-нибудь хочет, – вставил Артём, – как насчёт пары неделек? А то всё лето ни шагу от домны.

– Тёма! – с хмельной торжественностью сказал Эликс, жестом приглашая Артёма подняться в рост. Артём встал. – У нас договор! Был? Когда захочешь! Хоть в октябре, хоть в ноябре, хоть в мае!

– А я в октябре в Вильнюс уезжаю, буду с дядькой на тракторе кататься. – Алонзо вдохнул воздух прокуренной ночи.

– В славном городе Пенисоглебске есть трактир «Старый педераст»! – провозгласил Эликс и закрыл глаза.

Они переместились внутрь, на диваны. Танцевавшие расползались по углам, скрывались на верхних этажах – гостиная наполовину опустела. Рядом с Артёмом сидел Ринатик. Положив ему голову на колени, Алина в задравшейся до основания груди футболке вытянулась вдоль дивана. Ринатик брал губами из её пальцев мазутные квадратики шоколада, запивал коктейлем. Не сразу увидев Артёма, Алина упёрлась босыми ногами ему в бедро. Уже с минуту разглядывавший людей в гостиной, Артём вопросительно посмотрел на Ринатика. Ринатик ответил взглядом, полным растерянного незнания. Артём потянул на себя бокал с коктейлем.

– Хорош-хорош! – воспротивился Ринатик.

Артём спихнул ноги Алины, встал и направился к лестнице с прямыми, как рельсы, металлическими перилами. На середине первого пролёта его догнали Ринатик и Алонзо. В их глазах блестело злорадное любопытство. Словно обрадовавшись компании, Артём рукой поманил их дальше. Он споткнулся о предпоследнюю ступеньку, боль в ушибленной о клюв грифона ноге вспыхнула снова, и в коридор второго этажа Артём впрыгнул в горбатом поклоне стартующего бегуна.

– Тихонечко! – тонюсеньким голосом пропел сзади Ринатик.

Трое шли по коридору, и, несмотря на ухающую снизу музыку, их лёгкая летняя обувь стучала об пол не хуже звучных офисных ботинок. Артём толкнул дверь спальной Эликса.

На фоне окна высился силуэт долговязого голого парня. Он стоял спиной, говорил по телефону. Кровать была пуста и даже застелена.

– Чё? – Парень повернулся, беззастенчиво мотнув органом между ног.

– Будем считать, что ошиблись.

– Тихонечко!

Дверь в гостевую была открыта настежь. Артём не сразу смог вглядеться в дышащий тряпичным конопляным смрадом серый мрак и различить свалку из трёх тел. Поперёк разорённой постели лежал парень. Голый, как и его приятель в соседней комнате, он с закрытыми глазами подносил к кайфующему лицу косяк. Две девушки – в одной Артём узнал рыжую Нату, – сидя у парня в ногах, поочерёдно ласкали его член ртом и пальцами. Артём приметил на столике у кровати непочатую бутыль шампанского.

– Эх, была пора, наш праздник…

– Тихонечко!

Последняя дверь на втором этаже – дверь в кабинет Эликса, в неё ударил ногой Алонзо – оказалась заперта.

– Тихонечко!

Оставив позади Алонзо и Ринатика, Артём прошагал в гостевую. Взял шампанское, раскрутил проволоку, глядя мёртвым взглядом в полное блаженства лицо парня с косяком. Пробка, чпокнув, взлетела. Увлечённые телом друга, девушки не повернулись. Парень приподнял голову, мутно посмотрел на Артёма.

– Будешь? – Артём поднял бутылку.

– Не-е.

– Тогда пошёл на хер отсюда! – Он попытался стащить парня за руку с кровати. Тот не особо сопротивлялся, но Артём быстро прекратил агрессивный напор и стал пить.

Парню продолжали делать остервенелый петтинг. Это был студент Вышки. Вторая девушка, с длинной вишнёвой чёлкой, в светлых джинсах, голая выше пояса, вся оббитая пирсингом, была, кажется, Надей, и приехала она, кажется, не с этим парнем, а с Карасёвым, но могло ли это иметь значение? Глаза Артёма привыкали к темноте. На столике, словно полоски крема или зубной пасты, белели нетронутые кокаиновые дороги.

– За наше и ваше! – приговаривал Артём после каждого глотка.

Он не видел, как парень кончил, – тот просто потерял в какой-то момент интерес к девушкам и, передвинувшись к стене, словно впал в оцепенение. Косяк догорал на полу. Девушки убрали кокаиновые дороги и продолжили без парня. Так и не расставшаяся с клетчатой юбкой Ната, поджав под себя ноги, подалась навстречу готовой ко всему Наде и впилась ей в губы. Надя обхватила её разгорячённое тело коленями. Артём отчётливо видел татуировки, чернеющие, как буквы иврита, у Нади на плечах и на шее, видел, как пальцы Наты щекочущими движениями теребят её сосок, как затем опускаются на пояс и нетерпеливо расстёгивают джинсы.

Когда Артём с запрокинутой головой допивал бутылку, чьи-то фигуры мелькнули в коридоре, кто-то на секунду осторожно заглянул в дверь. Не без труда определив, где дверной проём, Артём вывалился из комнаты, столкнувшись с голым парнем, поговорившим наконец по телефону.

Кабинет Эликса был открыт. Внутри никого не было, в жарком воздухе висели сгустившиеся ароматы парфюма. Артём перевёл взгляд с кожаного дивана на iMac, за которым он несколько часов назад сидел во «ВКонтакте». Что-то удержало его, и он не потрогал диван.

Спустившись, Артём сразу увидел бросавших на него хихикающие взгляды Ринатика и Алонзо. В размытом световом пятне кухни – кто-то зажёг лампочки, идущие понизу шкафов, – стояла, расслабленно пританцовывая, Яна и пила простую воду из пластиковой бутылки.

– Где? – Артём подошёл к Ринатику и Алонзо.

Ринатик показал рукой на веранду, в сосновую ночь, подёрнутую серебристым свечением оленей.

Когда Артём вышел, азербайджанец спустился в траву. Он курил и лениво разминал тело.

– Тихонечко. – Артём достал сигарету, но после первой затяжки поплыл и едва не растянулся на ровном месте. Он вытряхнул в траву окурки из металлического бублика пепельницы. В гостиной раздался девичий визг и отдающий истеричным старческим фальцетом хохот хозяина.

Сабо медленно шёл, уже поравнялся с первыми соснами. Артём метнул пепельницу. Со звоном топора она ударилась о ствол метрах в трёх от Сабо – тот громко и испуганно выругался.

Музыки в доме уже не было. Сзади к Артёму подбежали Алонзо и Ринатик, схватили под руки, повели назад. Не дошагав до двери, ноги его подкосились.

Открыв глаза, Артём обнаружил, что лежит навзничь на холодной плитке, и ощутил мучительное желание перевернуться со спины на живот, куда-нибудь свеситься и блевать, блевать долго. Когда он закрывал глаза, его подхватывало, несло, качая и переворачивая, поэтому он, не моргая, смотрел в лица склонившихся над ним Сабо и Ринатика.

– Встанешь? – спросил встревоженный азербайджанец.

– Мы встретимся в славном городе Пенисоглебске, Сабо! – протянул Артём.

– Эликс, этот уже готов! – Сабо выпрямился.

– Разбитые олени – твоя работа? – Теперь над Артёмом повисла борода Эликса. – Попу хату разнёс, теперь у меня то же самое хочешь устроить?

– Эликс, олени – это я, нечаянно! – отдалённым писклявым эхом донёсся голос Ринатика.

Артёма отдали в руки Эликса, он поволок его через гостиную к туалету:

– Верно говорят: умный пьёт, пока не станет хорошо, дурак – пока не станет плохо.

– Вызывай мне такси, Эликс.

Проблевавшись, выйдя из туалета с прижатым к губам бумажным полотенцем, Артём повторил свою просьбу. Рассерженный случившимся маленьким погромом, Эликс не возражал.

«До сих пор не понимаю, что между ними тогда произошло. Ладно азербайджанец, но Сашка-то тут при чём? Похоже, мой урод прознал, что Сашка рассказал азербайджанцу про случай у Николая, про то, что Янка слаба на передок и её, в общем, несложно… Сашка признался мне, когда всё открылось, когда его уже таскали в прокуратуру. На этой версии мы и сошлись, хотя главным, что ударило Тёмке в голову, подозреваю, были зависть и его природное паскудство».

Такси, оказывается, уже ехало – парню, говорившему нагишом по телефону, срочно понадобилось в Москву.