Читать книгу Республика Татарково – 2. Туманная зыбь - Александр Миронов, Александр Леонидович Миронов - Страница 14

В кабинете начальника цеха зазвонил телефон. Дончак поднял трубку.

– Митрофаныч, привет!

– Привет, Андрей Андронович.

– Ты заскочи-ка в управление.

– Зачем? – Николай Митрофанович поморщился, знал, что Подгузин просто так приглашать не будет. Два варианта: или какую-то подлянку ожидай в свой адрес, или за кого-то из его орлов «окучивать» будут. Что, в общем-то, одно и то же – без катка по начальнику цеха не обойдётся.

– Да есть зачем. Тебе понравится, – в голосе замгенерального директора по общим вопросам и начальника отдела кадров прорывались восторженные нотки.

– Хорошо, с обеда зайду.

– Ну и добре. Хотя… такое дело, я бы и на минуту не откладывал.

– Да что за дело-то?

– По телефону не буду. Приедешь, узнаешь. Скажу только – им очень заинтересовался Татарков. Очень. Так что, по возможности, приезжай побыстрее.

– Ну, хорошо. Я на мотоцикле, сейчас приеду, всё равно скоро на обед.

– Жду, – и в трубке послышались короткие гудки.

Дончак посмотрел на трубку с недоумением и положил на аппарат.

Прежде чем уехать из цеха, Николай Митрофанович спустился в цех, зашёл в «аквариум». В руке он держал мотоциклетный шлем, напоминающий котелок.

В пультовой находились Фрося Разина, Тоня Серёгина и Маша Константинова. Они пили чай. Из уличных ворот входил мастер Филиппов Вениамин, и кстати.

– Митрофаныч, давай, чайку попей, – предложили женщины.

– Некогда. В управление вызывают. После обеда буду.

Последнее относилось к мастеру, тот уже подходил. Филиппов кивнул.

– Сейчас мука стабильно идёт, наберите корыто. Пусть остывает.

– Что, опять затаривать мешочки? – удивилась Тоня.

– А с нас никто эту ударную работу и не снимал. Так что, готовьте.

– Как это всё надоело, – с раздражением проговорила Фрося.

– Михаил Иваныч со слесарями с силосов придут, после обеда, тоже пусть подключаются.

– Вряд ли мужики согласятся, – пожал плечами Филипп.

– Я тебе, о чем говорю? – передай. Одного-двух пусть выделит. Хотя ладно, я сам к тому времени вернусь, разберёмся.

Дончак вышел из пультовой и направился к воротам, неся в руке каску, внутри неё лежали краги. Каска была старого образца и, действительно, походила на котелок.

Тоня с сочувствием посмотрела ему вслед.

– На очередное промывание мозгом поехал. Достаётся же мужику.

Разина сочувствующе покачала головой.

«Юпитер», мотоцикл с коляской, видавший не единожды дождь, грязь и сырой снег за последние десять лет, ожидал своего хозяина на улице напротив ворот слесарной мастерской.

Как только за воротами протарахтел мотоцикл, Филипп сказал:

– Ладно, я пошёл с обходом. Зайду в транспортный цех, узнаю, будут – нет вагоны. Потом в третий цех.

– Ага, давай, – поддержала Фрося, – а то скоро останавливать цех придётся, силоса под завязку, сыпать некуда.

– И машины-бочки что-то редко хотят, – поддержала Тоня.

Филипп небрежно сунул сигаретку в губы и, выйдя из «аквариума», прикурил от зажигалки. В третий цех зайти обязательно надо, а в транспортный – походу, можно и позже.

Маша сидела за столиком у радиолы, понурив голову.

Дончак вернулся в цех и в удивлении и в недоумении. О том, что Крючков был в медвытрезвителе, по приезде из Москвы, ему никто не докладывал. Когда же он успел? Надо Авдеева спросить. Но он в ночную сегодня. Так, кто ещё ездил?..

Николай Митрофанович прошёл к столу, за которым занимались специалисты цеха и где ведёт профсоюзные дела Ананьин. Он составлял списки желающих посетить Москву. Найдя среди протоколов список, пробежал по нему глазами – семь человек. Так, Притворина, Чебертун, Крючков, Авдеев, Угарова, Угаров, Казачков. На смене сейчас только Притворина. И слесаря.

Дончак снял трубку телефона, набрал номер «аквариума». Ответила Серёгина.

– Тоня, не в службу, а в дружбу, сходи в мастерскую, попроси, чтобы Михаил Иванович ко мне поднялся.

– Хорошо, Митрофаныч, счас.

Дончак набрал другой номер телефона – домашний Авдеева. Послышался хрипловатый голос старшего мастера, видимо, спал после ночной.

– Привет, Николай Михалыч.

– Привет, Николай Митрофаныч, кха…

– Коль, тут вот какое дело…

– Слушаю.

– Вы когда в Москву ездили, Крючковка не теряли?

– Да нет. Правда, опоздал он где-то на час. Говорил, что в милиции с каким-то родственником был.

– Он трезвым был? Ничего такого за ним не заметил?

– Да вроде трезвым. Дыхнул на меня, когда нашёлся. Да он, вроде не пьющий. А что?

– Да вот, на него бумага пришла из медвытрезвителя.

– О-о… И что там?

– Задержан в пьяном виде. Проведена профилактическая беседа. Рекомендуют принять меры воспитания и воздействия на гражданина Крючкова Геннадия Мироновича.

– Хм, ну лихо завернули. И что будем делать?

– На комиссию выносить.

– Так он же сам её председатель.

– Ну так и что? У нас незаменимых людей нет. Профорг или парторг проведут. Да и ты в состоянии.

– Тогда уж пусть Ананьин. И когда?

– Думаю, завтра. Тебе надо будет приехать и кто там ещё с твоей смены ездили – Чебертун, Угарова. Вот, на стыке двух смен и проведём комиссию. Свидетелей опросим, его послушаем.

– Хорошо. Я и мои свидетели – приедем.

– Договорились.

В кабинет вошёл Ананьин.

– Вызывали, Николай Митрофанович?

– Да. Присаживайся и вот, нá, ознакомься, – Дончак подал механику письмо из медвытрезвителя.

Пока Михаил читал, он позвонил в третий цех. Трубку сняла Притворина.

– Нина, ты ездила в Москву за колбасой?

– Ездила, Николай Митрофанович.

– Крючков с вами ездил?

– Да, ездил.

– И что о нём скажешь?

– Не поняла?

– Ну, как он себя вёл? Пьянствовал, дебоширил, приставал, в частности к тебе?

– Да что вы! – она хохотнула. – Спрятался где-то, еле отыскали.

– И где отыскали?

– Да сам проявился. Михалыч его где-то выловил.

– Пьяного?

– Да нет, трезвого.

– Ну, ладно. Шутки в сторону. Завтра после смены останешься.

– Хорошо. А зачем?

– На суд. Судить его будем, пропойцу! – и Дончак бросил трубку.

Ананьин поднял на начальника недоуменные глаза.

– По-моему, тут какое-то недоразумение. Да не был он пьян. Мои были, сами рассказывали, как они по бутылке заглотили. А его с ними не было.

– Ну, был – не был, теперь доказывай, что ты не верблюд. Завтра его надо от колхоза освободить.

– Вообще-то, Николай Митрофанович, рискуете. Нельзя киповца из цеха отрывать в колхоз.

– Ясно, что нельзя. Да кого посылать? Все уже побывали, и не по разу.

– А если автоматика не сработает, кто тогда окажется крайним? Вас же и обвинят. Родион Саныч не будет вникать в наши тонкости. Обдерёт по полной программе. А если с жертвами, то и во все – тёплые края на Калыме.

Дончак досадливо поморщился. И, словно оправдываясь, проговорил:

– Он парень ответственный, хорошо автоматику отрепетировал. Надеюсь, не взорвёт цех. Если что, байпасами на газе продержимся.

– В прошлый раз – бункера пересыпали. Без догляда остались. Еле течки пробили.

– Ты вот что… – вспомнил Николай Митрофанович, – пойдёшь домой, зайди к Крючкову, тебе по пути. Предупреди жену или детей, а лучше вот, записку передай, – он взял лежащий на столе лист бумаги и размашистым, на зависть всем работникам цеха, ровным каллиграфическим подчерком стал писать распоряжение. – Пусть в цех завтра выходит. А вместо него пошли кого-нибудь из своих архаровцев.

Расписался и подал лист механику.

– Ну, кого ж я пошлю? Сварщик и два слесаря остались. И так с ремонтами не успеваем. У электриков тоже один Волковичев остался да Плюшевый. Эти колхозы уже все кишки вытянули. Цех на ладан дышит. С ранней весны до поздней осени…

– Ты мне-то, зачем это выговариваешь?

– Да наболело. Какая-то порочная система сложилась. Тут малый вместо восьми часов вечера, пришёл домой аж в пол-одиннадцатого ночи. От самого Дурнево всем классом пешком шли. Со школы детей гоняют в колхозы, а транспортом не обеспечивают. По холодку, по дождичку, да с ветерком – самая подходящая трудотерапия.

– А что гараж?

– Да говорят, высылали автобус. Сломался, назад на буксире притащили. В гараже слесаря тоже где?.. Некому ремонтировать.

– Так другой бы выслали.

– Кому это надо? Забыли.

– Да-а… – покачал головой Дончак. Но дальше обсуждать эту тему было утомительно, и он согласился: – Ладно, возьмём из второго цеха Константинову. Да и наверно Филю пристегну. Пусть, пока у него дневная смена, потрудится во благо сельскому хозяйству. Если что, я подменю мастера.

Дончак потянулся к телефону и, набрав номер, спросил:

– Нина, Филя у вас?.. Передай ему трубку. – Поджидая ответ мастера, переложил трубку в другую руку. – Так, Вениамин Михайлович, завтра и до конца этой недели поедешь в колхоз к Кульманову. Заменишь Холодцова, и будешь там за бригадира цеховой бригады. Передай Константиновой, чтобы и она тоже туда поезжала. Что с собой брать, мне вас учить не надо. Всё.

Положил трубку. И призадумался.

Ананьин, словно угадывая его мысли, проговорил:

– Кажется, попал наш Крючков на притюжальник Родиону Санычу. Припомнит он ему фельетончик. Будет наш Геннадий сам ходить с «шоколадным загаром».

– Да, директор такое не упустит. Он не любит, когда его критикуют. Не любит. Словом, завтра комиссия, будем разбираться.

– Как он в вытрезвитель попал? За что?

– А ты что думаешь, у нас ни за что нельзя? – усмехнулся Дончак. – Ещё как можно. Кстати, элеваторный узел закончили в первом цехе?

– Да. Но всё на соплях. Серьги надо, цепи. Оборудование старше нас вдвое, уж и запчасти к нему не выпускают.

– На Пятовской обещали от своих старых шаровых мельниц кое-что подогнать.

– Там модернизируют, а мы всё на старье крутимся.

– Ладно, не ворчи, иди в цех. И готовься к комиссии.

– Хорошо.

– Да, и помоги со своими хлопцами кульки затаривать.

Ананьин чертыхнулся и стал собирать разложенные бумаги в папку. Папку положил с края стола.

– Вот работа! Почти вся мехслужба в колхозе, и так ремонт проводить не с кем, тут ещё эти кульки.

– Гордись высоким доверием.

– Да пошёл бы он с таким доверием… – и направился к двери.

– Увидишь Плюшевого, скажи ему, чтобы завтра был на антиалкогольной, – догнал его голос начальника цеха.

– Хорошо, – голос послышался уже с лестничной площадки.

Галина была рада, что её мужа наконец-то сняли с колхоза. Она сама отработала в нём всю прошлую неделю, на уборке картошки. Погода выдавалась разной – и жаркой и холодной с моросящим дождём. И они, работники комбината, ходили за картофелекопалкой, чавкая резиновыми сапожками по осклизлому полю, собирали за ней сырые клубни. Работа на вольном, чистом воздухе, но безрадостная. О том, что она важная, едва ли не государственного значения, как-то не захватывало, не вдохновляло. Больше похожая на каторжную, принудительную и бестолковую, так как эту же картошку, уже весной, им приходится выбирать из буртов, но прогнившую наполовину. Перебранная картошка частью шла в магазины, им же на продажу в республику Татаркова или в районные и областные торговые точки, а часть на посадку. Преимущественно на последнюю стадию, так как продавать-то было почти нечего, набрать бы на посадку. И для чего нужно затрачивать такие усилия со стороны шефов – шефам было непонятно. Но – партия сказала, комсомол, то есть руководители предприятий, ответили – есть! И в большинстве своём – в ущерб своему предприятию и вопреки здравому смыслу. После такого ударного труда многие уходили на «больничные», но не на долго. По устному и негласному приказу Татаркова, медики заболевших удерживали на «больничных» не более трёх дней. И «отдохнувшие» вновь вливались в дружный коллектив «колхозников». Кстати, и самих медиков не обходили эти трудовые будни, если не самих врачей, то младший медперсонал обязательно.

Галину Крючкову выручил квартальный отчёт. Наступали конец месяца и квартала, и на мехзаводе нужно было подбивать «бабки», как говорит директор их завода Машков. Сама она перебаливала простуду и даже при выпавших последних двух дней теплой погоды не снимала с себя шерстяную кофту и носила с собой жаропонижающие и обезболивающие таблетки. Теперь болела душа и за мужа: как бы и он не простудился…

И вот радость – начальник цеха распорядился Геннадия снять с колхоза. Надолго ли? И Галина с благодарностью приняла записку от механика цеха «Муки» Ананьина. Чему немало порадовался и сам Крючков Геннадий Миронович, приехав на автобусе в восемь часов вечера из колхоза. И, слава Богу, здоровым.