Читать книгу Республика Татарково – 2. Туманная зыбь - Александр Миронов, Александр Леонидович Миронов - Страница 15

Если позволяла погода, то по утрам и вечерам Геннадий предпочитал ходить и возвращаться с работы пешком. Три километра не такой уж и большой «крюк», как шутил он сам, и для зарядки полезно. С такой целью он проделал свой путь и этим утром. Настроение было праздничное, трудовое, поскольку после колхоза всегда на рабочих нападает дух созидания, свободы, даже радости к своему верстаку, к пульману, или арифмометру. Даже тех рабочих эти чувства охватывали, кого в трудовые будни своя-то работа не слишком радовала. Но по возвращении в цеха и заводы испытывали трудовой подъём к своему рабочему месту. С таким настроение Геннадий вошёл вначале в первый цех, чтобы осмотреть киповское оборудование, автоматику, затем во второй цех, поскольку они располагались именно в таком порядке на его пути, и уже после этих объектов направился в третий цех. За погожие два дня территория на ДСЗ подсохла, можно было среди раскисших просыпей щебня, отсева и «муки» найти сухую тропку. И не было на железнодорожных путях вагонов, в которые загружает щебень на погрузке. Это тоже положительно накладывалось на бодрое настроение, вызывало энтузиазм. Гена шёл, мурлыкая себе под нос чего-то из своих сочинений.

Первым тревожным звоночком стал вопрос Нины Притвориной, когда Гена вошёл в пультовую.

– Привет, Нина! – с подъёмом поздоровался он с оператором. – Как дела тут без меня? Ничего не глюкануло?

– Привет, привет, колхозник, – с шуткой ответила она. – Слава Богу, всё нормально обошлось. Всю картошку выкопал?

– Да ну, что ты. И тебе там хватит, и твоим детям, – отшутился и он.

– И детям, это точно. Мой старший сегодня после уроков поедет.

За разговором, Геннадий осматривал приборы на щитах. В некоторых из них, пишущих, закончились чернила в чернильницах. Он приступил к заполнению их ёмкостей.

– Слушай, вчера с чего-то Митрофаныч интересовался тобой?

– На предмет чего?

– Да с чего-то спросил, был ли ты пьяным в Москве?

– Да?

– Ну, я ему и ответила – в мат надрался. Целый час искали.

Гена вскинул на неё удивлённые глаза.

– Ну и шуточки у тебя… И что дальше?

– Да я ему так и сказала: приставал к бабёнкам прямо в автобусе, отоварить хотел, еле усмирили. Ты ж, когда напьёшься, совсем не управляемый.

– Ты говорить – говори, да чепухи не мели.

– Да, ладно, пошутила я.

Зазвонил телефон. Нина подняла трубку.

– Привет, Николай Митрофанович… здесь. – Она протянула трубку Крючкову. – Нá, тебя, – и задиристо усмехнулась.

Гена подошёл к столу и принял трубку.

– Да? Слушаю.

– Привет, Гена, – услышал он ровный голос. – Зайди ко мне.

– Сейчас?

– Да.

– Иду, – положил трубку.

Что-то тревожное отдалось в его сознании. Он внимательно посмотрел на Нину. Та в свою очередь на него.

– Что? – почему-то не в полный голос спросила она.

Он пожал плечами и направился к уличному выходу.

В кабинете были Дончак и Плюшевый.

– Здравствуйте! – поздоровался Геннадий и пожал руки обоим. – Вызывалы таваришшш нашальник? – шутливо спросил он.

– Да, садись? – ответил начальник цеха.

Плюшевый смотрел на Геннадия, и как ему показалось, с ехидцей.

Крючков сел.

– Слушаю, Николай Митрофаныч.

Дончак подал ему лист и сказал:

– На тебя тут письмо счастья пришло, ознакомься.

Крючков стал читать, и на его загоревшем за лето лице начала проступать бледность. Дочитав, вопросительно уставился на начальника цеха. Потом перевёл взгляд на парторга. «Вот это морковка! Не болит, а красная…» – пронеслась в голове шутка, но с мрачной иронией.

– Ну? И что скажешь? – спросил Дончак.

Крючков пожал плечами, ещё усваивая информацию.

– И сказать нечего? – с усмешкой спросил парторг.

Крючков кивнул, но тут же проговорил:

– Сразу и не сообразишь, что ответить на такое счастливое послание… Чушь какая-то.

– За этой чушью, ой-е-ёй какие неприятности стоят, Геннадий. Не мне тебе объяснять, – сказал Дончак. – У тебя уже и очередь на квартиру на подходе. И ты ещё на гараж стоишь. А на этой неделе утверждать будут список садоводов, я тебя вписал, и ещё двенадцать человек.

Крючков удручённо покачал головой.

– Нет, ну вот люди! Забрали в вытрезвитель, продержали почти час, даже не извинились. И телегу накатали… – Геннадий хлопнул по коленям руками.

– Наверно допинг был. Иначе, чтобы на тебя такую бумагу представлять?

Крючков посмотрел на Плюшевого, угрюмо хмыкнул и повернулся к Дончаку.

– И что теперь?

– Что теперь? Как и положено: заседание комиссии, протокол, и ответ в эту заботливую организацию. А тебе соответствующее наказание – лишения дачи, квартирной очередности, может быть, перенесут её, если прогнёшься перед Татарковым. Ну и моральный аспект: на доску «Почета», стенгазета, – перечислил начальник цеха. – Словом, сам понимаешь.

Крючков ухватился за голову и заплёл пальцы в волосы. Перед глазами предстали хмельные рожи дядиных собутыльников и виноватое и в тоже время подпитанное внутренним огоньком алкоголя добродушное лицо Николая. «Ну, дядюшка, ну, спасибо!»

– Так что получилось там, в Москве, c тобой? – спросил Дончак.

Крючков сжал зубы, на его скулах заходили желваки. И, сам не понимая зачем, процитировал:

– Вот и верь после этого людям… Я призналась ему при луне. А он взял мои девичьи груди и узлом завязал на спине.

Дончак вдруг расхохотался. Не сдержался и парторг, хмыкнул сдержанно.

Крючком посмотрел на них недоуменным взглядом, потом поняв, что ляпнул не то, что хотел – пришли на ум под настроение эти строчки, – и тоже усмехнулся.

– Ты долго сочинял? – спросил Дончак.

– Да это не я. Нашёлся умный человек. Услышал ещё в армии, запомнился стишок. Эх-хе… Теперь вот, веселит душу.

– Ну, если и дальше так будет веселить, то не пропадёшь. И мы с тобой повеселимся. А теперь, давай по существу, – Дончак придвинулся грудью к столу.

– По существу… – вздохнул Гена. – Собственно, поехал я в Москву по просьбе тётушки. Ей сделали операцию – рак груди. Ну, а дядюшка в ознаменование этих трагических событий ударился в пьянку. Естественно, за её здоровье. Попроведать надо было их, с дядей провести собеседование. Да приехал неудачно – никого дома не застал. Как потом узнал от дядьки, тётушка находиться в больнице на химии-терапии. Прождал у подъезда часа два, потом пошёл в магазин – перекусить надо было чего-нибудь. А там и они, алкаши крутятся. Собственно, не так уж и пьяные, но вмазанные. Купили «коленвал» и за углом магазина пристроились. А там добровольных дружинников как собак нерезаных. С балкона вначале кулаками махали, потом милицию вызвали, или наоборот.

– Сам-то пил?

– В том и дело, что нет. Уговаривал и дядьку угомониться, уж домой хотели идти, а тут эти на воронке – здрасте-пожалуйста! Подхватили под руки, и разговаривать не стали. Лишь где-то через час, наверно, вызвали на собеседование. Убедились, что трезвый, выпустили. Я думал, всё так культурно и обойдётся. А они вон что… Вот и верь после этого людям… – вновь процитировал Гена первую строчку стишка и грустно усмехнулся.

Усмехнулся и Дончак. Но сказал серьёзно:

– Так если посмотришь – дело и выеденного яйца не стоит, но… без комиссии, без протокола тут не обойтись. На стыке смен проведём её, и тебе надо быть, как штык, в обязательном порядке. Только уже не в качестве председателя. Вести будет кто-нибудь из них, – кивнул на парторга, что означало: парторг или профорг. Спросил: – Представляешь, в каком сейчас настроении Родион Александрович?

Крючков кивнул.

– Не только представляю, но и чувствую.

– Да-а, большие тебя неприятности ожидают. Словом, готовься к комиссии. Иди, работай.

– Какая к чёрту работа… – проговорил Геннадий, поднимаясь со стула.

– Ну-ну, без пессимизма только. Не вешай носа. И верь другим людям, коль в тех разочаровался.

Геннадий выходил из кабинета, охваченный тревожными и тяжёлыми предчувствиями. Жить им в этой однокомнатной и сырой квартирке на улице Октябрьской до морковкиной заговены… Ещё этот фельетон! Как Галя предупреждала, чтобы не лез он во внутриполитическую игру республики Татарково – себе дороже выйдет. Не послушал, сделал по-своему. Хоть бы квартиру получил! И лицо его потемнело…

…Комара

За что не любят, за укус? Нет, за жужжанье.

И рабочий день показался долгим. Наверное, так бы не устал в колхозе или от работы грузчиком на складе, куда зачастую направляют работников цехов за неимением своих грузчиков – они являются постоянными работниками сельского хозяйства, только числятся на складах. И дума и обиды на непорядочность работников медвытрезвителя легли тяжёлым грузом на сознание и связывали руки в работе.