Читать книгу «Вокруг света» и другие истории - Александр Полещук - Страница 14

Занятий по специальности, которые вели преподаватели нашего факультета, было не так много: теория и практика печати, история русской, зарубежной и советской журналистики, организация и техника выпуска газеты, фотодело, машинопись, стенография. Параллельно шли спецкурсы и спецсеминары по освещению в печати идеологической, производственной и социально-культурной тематики, по газетным жанрам, журналистскому мастерству, творческому наследию выдающихся советских публицистов. Из-за неразвитости телевидения и скромных масштабов радиовещания они ещё не изучались как отдельные СМИ; видимо, считалось, что специфика радио и ТВ не столь значительна, чтобы перед ней спасовал толковый газетчик.

Хотя программа «партийного факультета» была идеологически заострена, учебный процесс не сводился к примитивному натаскиванию будущих партийных пропагандистов. Значительную часть учебного времени занимали гуманитарные и общественные дисциплины. В программе были представлены современный русский язык и практическая стилистика, языкознание, литературоведение, устное народное творчество, история отечественной и зарубежной литературы с древнейших времён до XX века, философские дисциплины (диалектический и исторический материализм, научный коммунизм, логика, этика, эстетика, история философии), политическая экономия, история КПСС, иностранный язык. По этим предметам читали лекции и вели семинарские занятия преподаватели других факультетов.

Мы не имели возможности слушать выдающихся столичных учёных, да и доктора наук, имя которым ныне легион, были тогда наперечёт. Однако среди преподавателей, которые занимались с журналистами, было немало талантливых лекторов и великолепных знатоков своего предмета. Назову античника Матвеева, историков русской литературы Базилевского и Дергачёва, литературоведа Шпаковскую, русистов Данилову и Вовчка, философов Архангельского, Льва Когана, Любутина, Бондарева.

Человеческая память избирательна, но то, что изучал с молодым азартом, запоминается надолго. Захватывающе интересным оказался курс диалектического и исторического материализма, прочитанный доктором философских наук Леонидом Михайловичем Архангельским. В отличие от филологических плантаций, где каждый произрастающий писатель ценен своей творческой индивидуальностью, в философских садах господствовали вечные законы и чёткие категории, и это завораживало. Бывало, в общежитской комнате затягивался за полночь отчаянный философский спор. У спорщиков, едва знакомых с азами науки, не хватало аргументов, зато было в достатке неофитского запала и желания ухватить истину, парящую в недоступной выси.

Помню, как обожгла меня мысль о грядущей самоликвидации человечества в результате накопления противоречий в его развитии. Ведь, согласно железным законам диалектики, ничего вечного нет, следовательно, земная жизнь и сам человек, возникшие благодаря случайной комбинации атомов косной материи в благоприятных условиях, обречены на гибель уже потому, что они когда-то возникли. С той же закономерностью, с какой распадается и превращается в щепотку минеральных веществ каждое живое существо, когда-нибудь исчезнет и вся биосфера (тогда, конечно, я не знал этого слова), вернётся к исходному состоянию, а потом и Земля превратится в какое-нибудь облачко космической пыли. Тем самым восторжествует гегелевский закон отрицания отрицания, но уже не будет свидетелей великого деяния Духа…

Что интересно, теперь подобные рассуждения уже не кажутся лишь игрой кипящего разума. Признаков того, что мировая цивилизация клонится к самоуничтожению, всё больше. Полвека назад погубителями жизни на планете могли считаться разве что ядерное оружие да какая-нибудь гигантская комета. Теперь же к нашим услугам широкий выбор возможностей: климатическая катастрофа, истребление природных ресурсов, отравление среды обитания, генная модификация, биологическое оружие, интеллектуальная деградация человека в результате повсеместного применения роботов. Наконец, может статься, что атланты, которые держат небо на каменных руках, когда-нибудь просто устанут… Так или иначе, но версия постепенного или катастрофического исчезновения жизни на Земле уже не потрясает воображение, а рассматривается как один из вариантов будущего.

Марксизм-ленинизм по умолчанию считался единственно верным инструментом познания общих законов развития живой и неживой материи, а все прочие учения – субъективный и объективный идеализм, позитивизм, ползучий эмпиризм, агностицизм, экзистенциализм и другие – подвергались поношению. Не думаю, однако, что та роль, которая была навязана диалектическому и историческому материализму в советское время, является оправданием осмеяния и отправки в утиль самого диалектического метода – лучшего средства против догматизма.

«Диалектика отрицает абсолютные истины, выясняя смену противоположностей и значение кризисов в истории», – этот ленинский постулат вряд ли понимали наши недавние политические лидеры, украсившие свои кабинеты собраниями сочинений классиков. На самом деле они были не марксистами-диалектиками, а заурядными управленцами, действующими в пределах непосредственного опыта по схеме «стимул – реакция». Вместо того чтобы вскрывать причины общественных противоречий и разрешать их, обеспечивая тем самым живучесть государства и его развитие, они предпочитали загонять противоречия вглубь, фактически отрицая даже само наличие существенных («антагонистических») противоречий при социализме. Вместо того чтобы создавать условия для развития и обновления учения, они довольствовались тем, что провозглашали его единственно верным и универсальным. Хранители чистоты марксизма-ленинизма не задавались простым вопросом: «Если мы руководствуемся самой передовой в мире научной идеологией, а капитализм находится во власти невидимой глазу рыночной стихии, то почему на Западе появляются теории и целые научные школы, которые анализируют новые явления и подсказывают тенденции развития общества и человека, в то время как мы из года в год повторяем застывшие догмы?»

«Брежневский застой», о котором так часто говорят, есть прежде всего застой мысли, обветшание идеологии. Экономика при Брежневе всё-таки развивалась, уровень благосостояния населения медленно рос, культурная жизнь продолжалась. А потом всё рухнуло. Сработал вечный закон: противоречия накапливались, набухали и в конце концов взорвали систему.

«Дремлющий и инертный Восток» оказался проворнее по части диалектики. Компартия Китая не побоялась впустить под марксистско-маоистскую крышу конфуцианскую мудрость и опыт мирового рынка, оставив за собой руководящие функции. Ошеломительные результаты развития Китайской Народной Республики за последние десятилетия общеизвестны.

Столь же интересна была политэкономия капитализма. «Капитал» Карла Маркса открыл тайные пружины капиталистического производства. Разумеется, то были всего лишь упражнения мысли, потому что капиталистическая стихия бушевала далеко, за кордоном. Но вот настали времена, когда специфическая терминология, знакомая по работам Маркса, вышла из академической сферы на просторы СМИ, а денежные интересы пронизали все области нашей жизни, включая культуру и семейные отношения. В 2008 году, когда страна ощутила толчки финансового кризиса, братья-журналисты вспомнили студенческие занятия по политэкономии: что-то такое, кажется, предрекал этот бородатый пророк в «Капитале». Полезли в Интернет за цитатами. Эврика! Оказывается, Карл Маркс ещё в 1857 году, в пору первых экономических потрясений капиталистического мира, заметил: «Именно появление банд безудержных спекулянтов и фальшивых векселедателей стало источником отравы». Надо же! Точь-в-точь о сегодняшних наших ловкачах, надувающих финансовые пузыри…

Вот ещё одна красноречивая цитата из Маркса: «Потери частных капиталистов надлежало компенсировать за счёт богатства всего общества, представителем которого является правительство». Опять в самую точку. С наступлением кризиса наше правительство поспешило компенсировать из бюджета убытки частного капитала, в первую очередь банков. Заскучавшие было акулы бизнеса приободрились и даже стали плодиться. В эфире прозвучало радостное сообщение: «Москва обошла Нью-Йорк и стала первым городом мира по числу проживающих здесь миллиардеров».

Нет, не зря проводил я долгие часы над томами классиков, конспектировал их мудрые сочинения. Твёрдо усвоив, что «сущность является, а явление существенно», всегда ищу за нарядными одеждами словес истинную подоплёку очередного «судьбоносного» проекта или пропагандистской кампании.

Куда хуже складывались мои отношения с историей КПСС. Этот предмет считался едва ли не базовым для будущих «подручных партии». Хотя мы занимались не по сталинскому «Краткому курсу», а по новому увесистому учебнику, подход авторов к изложению материала не претерпел в нём больших изменений: схоластика и догматизм цвели пышным цветом. По идеологическим, политическим и конъюнктурным соображениям в учебник не вошли многочисленные «неудобные» страницы партийной истории, а оставшиеся были приведены в согласие с господствующей в данный момент на партийном Олимпе точкой зрения. Вместо мотивировки партийных решений и действий, анализа позиций противоборствующих сторон и взглядов политических деятелей студенту преподносилось варево из ленинских цитат, неаргументированных оценок, набора событий, дат, цифр и фамилий. Получить на экзамене хотя бы «хорошо» можно было единственным способом – механически заучив материал, чего я не умел делать. Поэтому в дипломе итог моих занятий партийной историей оценён лишь на «удовлетворительно».

Александр Иванович Курасов, читая курс истории большевистской печати, не раз напоминал, что этот предмет является составной частью истории КПСС. То же определение прилагалось и к истории советской печати. Конечно, и Александр Иванович, и другие лекторы знали о своём предмете в разы больше, чем позволяли им говорить строгие партийные границы. Но что оригинального мог привнести преподаватель в свою лекцию? Разве что оживить её остроумным замечанием или пересказом какого-нибудь забавного эпизода.

В первую очередь от нас требовалось знать ленинские работы и многочисленные партийные резолюции по вопросам печати. По наивности я поначалу не понимал, почему мы не видим самих большевистских изданий. Причина же была проста: в партийных газетах и журналах в разное время сотрудничали Мартов, Троцкий, Парвус, Малиновский, Каменев, Зиновьев, Бухарин и прочие деятели, ставшие позднее по разным причинам неупоминаемыми. (Троцкий даже был редактором в дореволюционной «Правде»! )

Более интересными дисциплинами исторического цикла оказались история русской журналистики и история зарубежной печати. Что ни лекция – то новые имена, коллизии, хотя и здесь круг знаний был ограничен. В русской журналистике XIX века рассматривалась преимущественно линия революционно-демократическая, а в зарубежной печати, ведущей начало с новостных листков Древнего Рима, наиболее подробно прослеживалась линия, идущая от «Новой Рейнской газеты» того периода, когда её главным редактором был Маркс.

Из университета я вышел твёрдо уверенным в том, что история – не мой конёк. Но вот во второй половине 1980-х годов, расцвеченных флагами перестройки, в печати стали появляться исследования и документы, с той или иной степенью полноты воссоздающие утаённые страницы истории Отечества, в том числе истории КПСС. Событием беспрецедентным стало появление журнала «Источник», целиком заполненного прежде недоступными архивными документами. Оказалось, что история политических движений и партий в России невероятно увлекательна. Какая битва идей, героика и низость, какие столкновения характеров, грандиозные свершения и сокрушительные провалы! Читал, не отрываясь, взрывные публикации, делал вырезки и выписки. Разрозненные факты, знакомые по школе и университету, обретали вторую жизнь, складывались в драму, пережитую Россией/СССР в XX веке.