Читать книгу «Вокруг света» и другие истории - Александр Полещук - Страница 4

Призыв судьбы отнюдь не напоминал бетховенские громовые раскаты. Скрипучим голосом пожилой женщины в ватнике и стоптанных кирзовых сапогах судьба объявила, что меня вызывают в редакцию. «Зачем?» – «Почём я знаю? Сказывали быть завтре к четырём».

Так я впервые оказался в особнячке на Советской, 39. Этому событию предшествовал следующий случай. Я встретил на улице школьную учительницу английского языка Марину Григорьевну, у которой пребывал в любимчиках. Узнав о том, что серебряный медалист, потерпев неудачу на вступительных экзаменах в институт, сколачивает тарные ящики в столярном цехе завода, она заохала и озаботилась моим будущим. И вот муж Марины Григорьевны, заместитель редактора районной газеты Александр Фёдорович Поздняков, посылает за мной редакционную уборщицу Фросю. На следующий день он представляет меня редактору Николаю Фадеевичу Иваненко, а тот предлагает работу в редакции.

Поразмыслив и посоветовавшись дома, я согласился. И 5 ноября 1958 года Иваненко назначил меня литературным сотрудником Петуховской районной газеты «Трудовое знамя» Курганской области с окладом 550 рублей в месяц (в январе 1961 года денежная реформа ликвидировала нолик).

Литературный сотрудник поставлял в газету статьи и заметки. Но мои служебные обязанности оказались гораздо скромнее: я стал подчитчиком, то есть помощником корректора Нины Сидоровны Грушецкой. Такая специальность в государственном реестре давно не значится, но в ту пору обойтись без подчитчика в издательском деле было невозможно.

Со времён Гуттенберга и почти до середины XX века книги, газеты и журналы набирали в типографиях вручную, используя свинцовые и деревянные литеры, из которых состояли шрифты разного начертания и кегля. Ручной набор господствовал и в нашей районной типографии до начала 60-х годов, когда там смонтировали наборную машину – линотип. Однако редакционный процесс и после этого почти не изменился.

Каждый материал (так я называю любой текст, предназначенный для публикации или опубликованный) до появления на газетной полосе неоднократно трансформировался. Сотрудник редакции создавал своё произведение при помощи перьевой ручки, нёс его машинистке, потом вычитывал и сдавал редактору. Тот мог сделать в нём существенную правку и даже отдать на перепечатку. Собрав запланированные в очередной номер оригиналы, ответственный секретарь размечал шрифты, вычерчивал макет и тащил весь этот ворох бумаг в типографию. Там наборщицы, приколов оригиналы шилом к реалу (деревянному наборному столу) и мельком заглядывая в текст, быстро выхватывали из ячеек наборной кассы нужные литеры и составляли из них в металлическом пенале (верстатке) строчки, из строчек – абзацы, из абзацев – будущую заметку или статью.

После этого наступал час корректуры. Оригиналы и гранки – узкие полоски бумаги с оттиснутым текстом – поступали на наш рабочий стол в жирных пятнах типографской краски и в дырках от шила. Мне нравился их боевой вид. Я размеренно читал вслух машинопись (отсюда и название должности – подчитчик), а Нина Сидоровна, вооружившись ручкой, внимательно следила по гранкам, соответствует ли набор оригиналу, не наделали ли ошибок наборщицы, имевшие привычку во время работы громко судачить о чём попало. Потом мы делали сверку внесённой правки и вторую корректуру, авторы вычитывали свои материалы, а дежурный редактор – все четыре полосы. На исходе дня номер в виде двух тяжёлых свинцовых блоков-разворотов уходил в немецкую печатную машину с огромным маховым колесом. Если вдруг прекращалась подача электричества, печатнице приходилось браться за рукоять и крутить колесо, чтобы привести машину в действие. Ведь тираж (3 000 экземпляров) к утру непременно должен быть отпечатан и подготовлен к экспедированию.

Понятно, что на каждом этапе материал поджидала опасность: в нём могла материализоваться фактическая, грамматическая или «глазная» ошибка. Редактор неустанно добивался их полного искоренения. Так рачительный огородник очищает свои грядки от сорняков. Но в данном случае более уместно другое сравнение: наверное, ошибки представлялись Николаю Фадеевичу, служившему в послевоенные годы оперуполномоченным по борьбе с бандитизмом, чем-то вроде опасных преступников или даже диверсантов. Поэтому он и усилил корректорскую службу, пожертвовав ставкой литсотрудника для подчитчика.

Ляп в свежем номере газеты, о котором обычно сообщал редактору какой-нибудь доброжелатель, становился предметом разбирательства на планёрке. Даже если это была орфографическая или «глазная» ошибка, редактор дотошно выяснял, кто и почему допустил брак, после чего устраивал виновным головомойку, грозил карами и требовал «усилить контроль». Если же ошибка оказывалась более серьёзной (например, путаница в фамилиях, цифрах, фактах), то виновным объявлялось взыскание; бывало и так, что в очередном номере приходилось публиковать извинительную поправку, набранную мелким шрифтом.

Ответственный секретарь Сергей Михайлович Буров, в 40-е годы служивший редактором «Трудового знамени» (газета называлась тогда «Сталинский путь»), делился со мной воспоминаниями о суровых временах, когда одна неверная буковка в слове могла стоить виновному свободы. Однажды он вполголоса назвал самые опасные из «политических» слов – Ленинград и Сталинград, где второпях можно было не заметить пропущенную при наборе «р».

Полученный в молодости заряд бдительности Буров сохранил на всю жизнь. Он придирчиво сопоставлял расположенные рядом на газетной полосе заголовки: не возникает ли на стыке нежелательный политический смысл или комический эффект? Обязательно прочитывал по вертикали первые буквы стихотворных строк: не составляют ли они акростих непотребного или провокационного характера? (Рассказывали, что в одной районной газете прошляпили акростих ХРУЩЁВ БАНДИТ.) И даже просматривал газету на свет, опасаясь, что какой-нибудь важный фотоснимок окажется перерезанным неподходящим заголовком, расположенным на обратной стороне страницы.

Эпоха ручного типографского набора продолжалась пять столетий, а переход с машинного набора на компьютерный совершился стремительно, буквально на глазах. Издательское дело не просто изменилось, а стало принципиально иным. Цифровые технологии преобразили работу редактора и корреспондента, сблизив её с полиграфическим производством. Типографиям стали не нужны наборщики и линотиписты, редакциям и издательствам – машинистки и подчитчики. Некоторые издатели из экономии обходятся и без корректора, уповая на грамотность автора и бдительность туповатого компьютерного подсказчика. Поэтому в газетных и журнальных статьях и даже в серьёзных книгах то и дело натыкаешься на ошибки и опечатки. Правда, к ним теперь относятся снисходительно.

В свободные от вычитки дни (газета выходила три раза в неделю) я обычно сидел за ничейным столом в отделе писем. Почитывал центральную и областную прессу, листал газеты, присланные по взаимному обмену из соседних районов. Одинаковыми словами районки воспевали успехи и вскрывали недочёты в работе колхозов и совхозов; призывали читателей встать на трудовую вахту в честь какого-нибудь события; объявляли о начале очередной политической или хозяйственной кампании; печатали рассказы передовых тружеников о своём производственном опыте и портреты самих тружеников, напряжённо глядящих в объектив фотоаппарата.

Ничем особенным не выделялась и наша газета. Заведующий сельхозотделом редакции Юрий Захаров и литсотрудник Александр Биисов ежедневно собирали по телефону вести с полей и ферм. Без телефонной связи издавать газету было бы невозможно. Редакция не имела своего транспорта, а район не имел автобусного сообщения. Не было смысла добираться на перекладных до какого-нибудь отдалённого села, а потом дожидаться там обратной попутки, чтобы привезти для газеты обычную информационную заметку. Другое дело, если кто-нибудь из руководящих работников выезжал на «газике» в район по своим делам: он мог прихватить с собой и корреспондента.

Производственная тематика преобладала, но не исчерпывала всего содержания газеты. Поздняков вёл рубрику «Партийная жизнь», писал фельетоны, подбирал стихи и рассказы местных творцов для «Литературной страницы». Заведующий и единственный сотрудник отдела писем Михаил Омельченко занимался проверкой и подготовкой к печати писем читателей, а также освещал жизнь города. Рубрики «Меры приняты» и «По следам наших выступлений» свидетельствовали о действенности печатного слова. Приятное разнообразие придавали газетным полосам корреспонденции о районной художественной самодеятельности, о жизни сельскохозяйственного техникума и средней школы, о хороших людях, заслуживших делами уважение земляков.

Сотрудникам «Трудового знамени» приходилось поставлять в газету и так называемые организованные материалы за подписью специалистов и рядовых тружеников. Надо было поговорить с нужным человеком, набросать в блокноте конспект его рассказа (до диктофонов было ещё ой как далеко!), а потом соорудить текст за его подписью и – в идеале – согласовать с будущим автором хотя бы по телефону. В советских газетах неукоснительно соблюдалось правило «60/40». Согласно этому правилу, 60 процентов гонорарного фонда должно было расходоваться на оплату материалов нештатных авторов и только 40 процентов предназначалось для штатных. Примерно таким же было и соотношение объёмов опубликованных материалов, что должно было подтверждать: советская газета – это трибуна масс, а не рупор узкой группы журналистов.

Насмотревшись, как легко коллеги ваяют материалы для газеты, я подумал: отчего бы и мне не попробовать? Поделился своим намерением с Поздняковым; он посоветовал написать о том, как встречают 1959 год труженики птицекомбината. Я побывал у директора, прошёлся по цехам и заполнил цифрами, фамилиями и специфической терминологией обработчиков куриных тушек едва ли не половину блокнота. Все, с кем я разговаривал, охотно и с уважением к представителю прессы рассказывали о своей работе, и мне это понравилось.

В редакции я быстро изложил свои впечатления на бумаге и отдал машинистке. Две восторженные страницы с трепетом отнёс редактору. Через короткое время Николай Фадеич вызвал меня и вернул безжалостно исчёрканные странички, велев перепечатать.

Такого позора я не переживал никогда раньше. За школьные сочинения получал не ниже «четвёрки», да и то из-за какой-нибудь жалкой запятой. Иной бы корзинировал неудавшийся опус и на том прекратил свои творческие притязания. Но на столь простое решение я не имел права, поскольку пообещал работникам птицекомбината, что о них будет статья в газете. Или мной руководило провидение? Так или иначе, но я с пламенеющими щеками отправился к машинистке.

От двух моих страниц осталось меньше одной, и в таком виде заметка была опубликована. Её заголовок, придуманный редактором, мог бы дожить до конца восьмидесятых: «Птицекомбинат на пути перестройки». А под заметкой красовалась моя фамилия! Потом она появилась в газете ещё раз, другой, третий… И настал день, когда редактор не поправил в моей заметке ни единого слова и написал в верхнем левом углу листа замечательную резолюцию: «В набор».

Cладковатый дурман славы районного масштаба с примесью запаха типографской краски и ежемесячный гонорар в размере трёх-четырёх рублей постепенно отравляли мою невинную душу. И весной (когда же ещё!) 1959 года я совершил главный поступок: отправил документы в Свердловск, на заочное отделение факультета журналистики Уральского государственного университета (УрГУ) *.

Мне пришлось поступить на заочное отделение, поскольку на очное брали только тех, у кого за плечами был двухгодичный трудовой стаж или служба в армии. Видимо, кто-то решил, что будущему журналисту следует поближе познакомиться с жизнью, прежде чем браться за перо. Вроде бы благая затея в конце концов не оправдала себя: среди студентов стало расти число обладателей «хорошей» биографии, не очень способных к журналистской работе, и через несколько лет прежний порядок приёма восстановили. Правда, теперь сетуют на инфантильность мальчиков и девочек, вылетающих в жизнь из журфаковского гнезда, не зная, как эта жизнь устроена.

Слушая лекции во время установочной сессии, я пребывал в счастливом возбуждении оттого, что обрёл себя, окунулся в свою стихию. На языке психологов этот момент называется самоидентификацией личности.

* Привожу географические названия, наименования событий, учреждений, должностей, органов печати и т. д. такими, какими они были в описываемое время. (Здесь и далее – прим. авт.)