Читать книгу Вся история Фролова, советского вампира - Александр Семёнович Слепаков - Страница 44

Иевлева сама не очень хорошо поняла, каким образом она после сцены в медпункте оказалась на улице. Вроде бы она вместе с Фроловым выпрыгнула в окно, но теперь это выглядело совершенно неправдоподобно, как это – в окно? И одновременно очень смешно… «Представляю себе их физиономии», – пронеслось в голове. На улице Фролов ей сказал:

– Мне нужно одного человека увидеть, ты иди к себе. И участковому передай, пусть про следствие не беспокоится, я пули в речку бросил.

И ушёл. Спать ей не хотелось, и она, пройдя мимо общежития, пошла к реке. «Что-то со мной происходит, – думала Иевлева, – я стала лёгкая, из окон прыгаю, как кошка, усталости не чувствую, по ночам не сплю. Днём всё такое яркое, так красиво, ведь не в Альпах мы тут, а мне так нравится эта холмистая степь. Я стала острее переживать то, что вижу. Раньше, бывало, приедешь на море, выйдешь утром на берег, ну, красиво, конечно. Но… красиво и красиво. А теперь смотрю на кусок поля с бетонным каналом на краю и оторваться не могу. Какое это волшебное всё! Вот сейчас сижу себе под грибочком на пляже, смотрю на реку, и само дыхание, просто вдох и выдох кажутся мне чем-то необыкновенным, таким лёгким и радостным. И я теперь понимаю, что близость с ним меня изменяет, потому что он существо не обычное смертное, а он часть той природы, которая скрыта от нас, наверное, для нашего же добра. И неизвестно, не пожалею ли я об этих изменениях потом, но теперь это так чудесно. Я хочу остаться такой, как сейчас. Переживать жизнь с такой остротой – это всё, что мне нужно. Мне не нужно видеть будущее, уметь летать на метле, привлекать мужчин заговорами. Они и так закипают, стоит мне только подумать. Я просто хочу, чтобы всё оставалось, как есть. Но ведь время не задержишь, придёт осень, потом зима. Я уеду отсюда. В городе всё по-другому».

Вдруг она поняла, что вокруг неё стоит совершенно неестественная тишина. Не звенят комары, не шумят листья… Она подумала, что потеряла слух, и щёлкнула пальцами, чтобы это проверить. Нет, она слышит. Но щелчок упал в тишину так, как если бы камень упал в воду, а кругов от него не было.

И тут она увидела, как на поверхности реки показалась голова девушки. При луне отлично было видно, что девушка эта совсем юная, почти ребёнок, у неё полные приоткрытые губы, немного курносый нос и внимательные прекрасные глаза. Она стала выходить из воды, не отводя своего взгляда. На её лице была едва заметная улыбка, за которой пряталось смущение. Когда она вышла из воды, никакого рыбьего сказочного хвоста, конечно, не оказалось, а ноги у неё были вполне нормальные. Более того, не одна баба хотела бы иметь такие ноги. И всё остальное не хуже, хотя она и не была такая худенькая, как Иевлева, а в теле. Наверное, у каждой женщины бывает минута, когда она жалеет, что она не мужчина. У Иевлевой такая минута была, когда она смотрела, как девушка выходит из воды. «И ещё жаль, что я не лесбиянка», – подумала Иевлева.

Девушка подошла и опустилась на песок, сев на пятки, ровненькая, как степной зверёк перед норкой. Она всё так же улыбалась смущённой улыбкой, не веяло от неё никакой могильной сыростью, никакого холода от неё не чувствовалось. «Обычная девушка, – подумала Иевлева, – только живёт в реке». Причём эта глубоко парадоксальная мысль скорее удивила её, чем напугала.

– Ты сестра моя, – сказала девушка, – я тебя ждала. Тебе крылья не нужны, плавники не нужны. У тебя сила есть и власть над мужиками. Кто тебе такую силу дал?

Как ни странно, Иевлева почувствовала что-то вроде ревности. И говорить, кто дал силу, ей совершенно не хотелось. Она молчала.

– А я сама силу взяла, – сказала девушка. – Я пасечника молодого любила. А попала к старому. Он молодого в город услал, я пришла, а он говорит, подожди, он сейчас придёт. Села я ждать. Тут он меня схватил и *б, а рядом топор положил. Смотри, говорит, я топор рядом кладу. Я лежу, вою, а он долго так меня *б. Солнце село, а он всё *б и *б. Видит, как страшно мне, и аж ярится весь. Я прошу, молю – отпусти, дяденька. А он только пуще ярится. Я глаза закрыла, хотела про себя думать, что это молодой, а не получается. Молодой нежный был, любил меня. А этот всё норовил, чтоб побольней, да ещё бил меня кулаком. Я как глаза закрыла, он меня ручищами за шею схватил, стал душить. Тут я света невзвидела. Да, видно, заслабла. Потом смотрю, он меня тянет куда-то. Я вырваться хочу, а я связанная вся. Он только крепче меня схватил и в реку бросил. И я, когда кончалась, плохое ему пожелала. И так и вышло. У него сын с красными ушёл. Сын к нему пришёл, пасечник ему весь мёд отдал. А казаки пришли, мёда и нет. Они говорят: «Ты что ж весь мёд красным отдал? Как же ты так?» Взяли его и на кол посадили. Сами пчёл пожгли, ульи разломали, всё равно ещё немного мёда себе достали. А он на колу сидел и всё понимал. Ночью казаки самогонки напились и опять его упрекали: «Ты красным весь мёд отдал, не стыдно тебе?» А он моё имя говорил, прощения просил. Я ночью к нему пришла. «Не проси, – говорю, – прощенья. Что ты со мной сделал? За что? Я жить хотела, а ты меня связал и в реку бросил. Не будет тебе моего прощения, подыхай так!» Стою перед ним голая, косу себе заплетаю, смотрю, как он подыхает на колу. А он тоже смотрит на меня, видно, жалеет, но прошлого не воротишь. Утром казаки удивились, что он ещё живой, и вместе с колом его в речку бросили. Его раки съели, а меня не тронули, я себе силу взяла.

Весь это дикий кошмар она рассказывала спокойным, будничным – хотя это слово и не подходит к русалке – голосом, как будто это было описание обычных житейских событий.

Иевлева сама удивилась тому, с каким спокойствием она выслушала рассказ, при других обстоятельствах напугавший бы её до полусмерти. Страха не было, но было какое-то странное чувство; эта рассказывающая кошмары мёртвая девушка внушала недоверие, её надо было опасаться: все эти разговоры про сестру, и что надо вместе в реке жить и вместе над мужиками власть иметь – не нравились Иевлевой очень сильно. И когда девушка стала пытаться раздевать её и тянуть к реке, Иевлева довольно решительно вырвалась и сказала, что у неё другие планы и чтобы девушка шла к себе и не смела к ней прикасаться.

Тут у русалки лицо перекосилось, она снова схватила Иевлеву за руки и опять стала её тащить. Она была, конечно, физически сильнее и в конце концов затащила бы её в реку и утопила. Иевлева хорошо понимала, что этим кончится, и сопротивлялась изо всех сил, и как ни странно, не чувствовала особенного страха, как будто имела дело с существом такой же природы, как она сама. Она всё-таки надеялась вырваться, и ей это почти удалось, но девушка опять кинулась на неё и схватила за руки.

Вдруг хватка её ослабла. Иевлева увидела, что появившийся неизвестно откуда Фролов держит русалку за волосы.

– Вот откуда твоя сила, – сказала русалка Иевлевой.

Фролов, не отпуская волос, подтащил её к реке и пинком под зад сбросил в воду. Она отплыла на середину и крикнула:

– А ты не хочешь поплавать со мной, красавчик?

Фролов не ответил, отвернулся, подошёл к Иевлевой и сказал:

– Иди домой, спать пора.

– А ты проводи меня, а то ещё опять какой-нибудь леший на меня нападёт, – попросила Иевлева.

– Откуда тут леший, тут леса нет.

– А лесополосы? – показала Иевлева.

– Да ладно тебе, леший в полоску не бывает… Тебе страшно?

– Ну так, не очень, – ответила неуверенным голосом Иевлева.

– Ты, если что, за волосы её хватай, иначе ты с ней не справишься… Голод не просыпается в тебе?

– Нет, я понимаю, о чём ты. Нет, голода я не чувствую. Но ты правду сказал, я меняюсь. Ещё несколько дней, и я сама её оттащу, куда захочу. И мне вообще не страшно. А ты знаешь, что дальше будет?

– Откуда мне знать?

– Это ты меня такой сделал, тебе и знать положено, – сказала Иевлева.

– Ты всегда такой была, – возразил Фролов. – У баб природа такая. Только она спит. Баба работает, детей рожает, тупеет. И всё проходит у неё постепенно.

– А с мужиками не так?

– Нет, мужики – дневные существа, – объяснял Фролов. – Ну… пока не станут такими, как я. Но это редко бывает. Я тоже, если бы не ты, был бы другой. Я бы не мог себя сдержать. Это в меня часть твоей силы вошла.

– А какой бы ты был?

– Я убивал бы всех, – сказал Фролов. – Я и тебя сначала хотел убить. Как ты не боялась меня?

– Да я и боялась, – призналась Иевлева, – только… тебе сопротивляться было невозможно.

Фролов почувствовал, как Иевлева улыбается в темноте.

– Вот вышлем твою кровь на анализы, будет открытие века, переворот в науке, – сказала она.

– Лучше пойдём в медпункт и выльем её от греха подальше.

– Почему?

– Потому что глупость это.

– А мне интересно, – улынулась Иевлева.

– Глупая ты баба, будут у тебя неприятности. Зачем?

– Я пока на неё в микроскоп не посмотрю, не успокоюсь. Кстати, я завтра уеду в Ростов на день.

– Не нужно тебе ехать! – сразу сказал Фролов.

– Почему?

– Потому что тебе нельзя отсюда уезжать ещё несколько дней. Тебе и отсюда уезжать опасно, и в Ростов с этой кровью ехать опасно. Ты не езжай никуда.

– Я вечером вернусь, – сказала Иевлева.

– Если поедешь – ты вечером не вернёшься! – настаивал он. – А если ты не вернёшься, я могу ночью беды наделать. Тебе хоть несколько дней ещё надо здесь побыть!

– Хорошо, я не поеду… Уже ночь на исходе, а у меня сна ни в одном глазу.

– Да, скоро рассвет. – Фролов посмотрел в сторону востока.

Иевлева чувствовала, как в ней просыпается бесконечная нежность. Именно нежность, раньше это было по-другому. Раньше накрывала волна почти до потери сознания. Теперь сознание присутствовало, и оказалось, что нежность может быть тоже очень острой. Она взяла его за руки, прижалась к нему, потёрлась губами о его губы.

– А она будет смотреть. – Фролов кивнул на реку.

– Пусть смотрит, сколько хочет.

Девушка действительно высунула голову из воды и смотрела с большим интересом.