Читать книгу Вся история Фролова, советского вампира - Александр Семёнович Слепаков - Страница 53

По мере того как спор с поэтом разгорался и приводились всё новые аргументы по поводу предмета, хорошо нам известного, то есть загробной жизни, фельдшер участвовал в разговоре всё меньше и меньше, голова его клонилась, и в конце концов он уснул на диване, сидя, и мы с поэтом уложили его, подложив под голову подушку и сняв с ног сандалии. Накрыли его каким-то одеялом и вышли, у нас с собой была ещё целая бутылка вина.

Мы сели на мотоцикл, я посадил поэта сзади, и поехали по ночной улице. Мотоцикл подпрыгивал по неровностям улицы, в лицо бил горячий ночной воздух, пьяный поэт в коляске на ходу опять кричал от восторга – и так мы подъехали к строящемуся коровнику. Стройку сторожил Вася, хорошо знакомый мне человек.

С Васей мы быстро нашли общий язык, и за стакан вина он не только разрешил взять щебёнку, но и сам нашёл для неё мешок. Он хотел нам дать ещё кирпичей, цемента и шифер, но мы не взяли. Мы насыпали в мешок столько, чтоб можно было поднять, погрузили в коляску, поэт пожал Васе руку, и мы отъехали.

Мы ехали спасать мир, спасать свою страну, народ, засыпать проход из загробного мира. Потому что если этого вампира Иевлева взяла на себя, то что ещё оттуда вылезет, совершенно неизвестно. А вдруг что-то ещё пострашнее?

Мы свернули с дороги, проехали по стерне и дальше прямо на косогор. «ИЖ» – мощный мотоцикл, и мы без труда заехали почти на самый верх.

Поэт стал на корточки и отважно заглянул в дыру, которая была явно естественного происхождения, в том смысле, что появилась сама, а не в результате человеческой деятельности. Он сказал, что не видит там никаких глаз, и это хорошо, так как сыпать щебёнку на чьи-то глаза, даже если это сверхъестественные глаза, он не будет.

Мы сели на землю, я достал сигареты, и мы закурили. Спешить нам было некуда, перспектива вытаскивать мешок со щебёнкой из коляски не очень привлекала. Нам было весело, и разговор пошёл такой.

– Вот ты мне скажи, как журналист, – поинтересовался поэт, – кто страшнее, повешенные или утопленники?

– Я так считаю, – ответил я, серьёзно подумав, – утопленники всё же будут пострашнее. Они, во-первых, синие, и у них кожа отваливается кусками. Конечно, повешенные тоже не подарок.

– Повешенные ещё хуже, – сказал поэт, – у них выпученные глаза, а это хуже всего.

– Ну, не скажи, утопленники – очень-очень страшные. Они берут тебя за горло холодными своими руками и говорят: пойдём с нами в воду. У-у-у-у!

– А повешенные пританцовывают и душат. А-а-а-а-а! – воодушевился поэт.

– Ужас какой-то, надо бы выпить.

Мы выпили и опять закурили. Отсюда сверху вся деревня была видна, вот там спят в домах люди, а мы тут не спим, спасаем их от нечистой силы. Сейчас перекроем ей путь в нашу родную деревню, а люди даже никогда не узнают, кто их спас. Если только Вася не разболтает про щебёнку, а он точно не скажет. Зачем ему рассказывать, как он за стакан вина отдал совхозный стройматериал? Хотя это можно представить, как помощь в деле спасения села, а про вино вообще не упоминать…

Вдруг поэт сказал:

– Никакой это не выход из загробного мира. Обычная яма. И нечего туда сыпать щебёнку. Там какие-нибудь тушканчики живут или просто мыши. Зачем мы будем их засыпать? Это бесчеловечно.

– Ты уверен? – спросил я, меня тоже стали мучать сомнения. – А вдруг это и вправду обычная яма? И зачем её засыпать? Вон сколько мы тут сидим, а из ямы никто не вылезал.

– А если там заяц? – продолжал поэт. – Что тогда? А вдруг у него зайчата, в смысле, у неё? Или маленькие ежата? А мы их щебнем? Ну разве не долбо*бы мы будем после этого?

– А если это всё-таки выход из того мира, тогда что?

– Тогда и засыплем.

– Когда – тогда?

– Ну… когда выясним, – объяснил поэт.

– А как мы выясним? – спросил я.

– А очень просто. Я туда сейчас залезу и зажгу спичку. И всё станет ясно.

– А ты не боишься? – испугался я за него.

– А чего бояться? – пожал плечами поэт. – Обычная яма.

С этими словами поэт и вправду полез в яму и стал её осматривать. Он зажигал спички, что-то напевал, бормотал какие-то стихи, а я курил и ждал результатов осмотра прохода в загробный мир. Вино мы перед этим уже допили.

Вдруг сзади раздались шаги, я обернулся и увидел двух незнакомых молодых милиционеров. Я подумал, что их прислали, наверное, из Багаевки, так как наш участковый временно отстранённый. Наряд, видимо, обратил внимание на какое-то движение недалеко от кладбища и пришёл проверить, что происходит. Но я на вампира не очень был похож, поэтому разговор начался обыденно.

– Распиваем в общественных местах? – спросил один из милиционеров.

Вопрос меня, говоря по-городскому, изумил. Мы были за деревней, недалеко от кладбища, да ещё ночью. Назвать это место общественным могла только милиция.

– Нет, – сказал я, – я тут по важному делу.

– Да? – удивилась в свою очередь милиция, они оба как будто обрадовались, что вместо нечистой силы имеют дело с привычным материалом, и так просто отцепиться не собирались. – По важному делу, а выпивши.

– Представьте себе. Я немного выпил для храбрости, но, если вы узнаете, какое у меня дело, вы тоже захотите выпить для храбрости, потому что дело у меня очень страшное.

– Ну-ну! – сказала милиция, но уже с меньшей уверенностью. – Что же это за дело?

– Ну вы же слышали про вампира? – спросил я. – Так вот, он приходит из потустороннего мира. И я этот его лаз нашёл. И хочу его засыпать. А из него каждую минуту может вылезти вампир. Лучше идите отсюда, пусть я один пострадаю, в случае чего.

– Да брось, – сказала милиция, но уверенности в её голосе прозвучало ещё меньше.

Слухи по деревне ходили упорные, милиция про них знала и хоть и храбрилась, но в душе с непривычки побаивалась.

– Да, – сказал я, – не нужно мне мешать. Я сейчас буду Богу молиться, а милиции присутствовать при этом не полагается. Милиция должна бороться с проявлениями религиозности.

– Молиться не надо, – ещё менее уверенно ответила милиция.

– Если я молиться не буду – вампир из ямы вылезет и у вас кровь выпьет, – пообещал я.

– Из какой ямы? – не поняла милиция.

– Да вон из той, – показал я.

Милиция осторожно приблизилась к яме, и вдруг оттуда раздался жуткий вой, и высунулась голова с взлохмаченными волосами и дико вытаращенными глазами. Милиция закричала, отскочила и кинулась бежать. Поэт же выскочил из ямы и с диким криком погнался за ними вниз по косогору. Но поскольку трезвым поэт не был, с ним случилось то, что часто случается с теми, кто бежит вниз по склону, не умея этого делать. Тело его понесло вперёд так, что ноги за ним не поспевали. Он грохнулся на землю, и милиция на бегу услышала исходящее от вампира отчётливое слово – б****!

Тут милиция слегка приостановилась, поскольку матерная ругань не до конца соответствовала возвышенному образу мистического существа. Милиция повернулась и осторожным шагом приблизилась к лежавшему поэту. Даже беглого взгляда было вполне достаточно, чтобы понять, что это охающее существо вампиром быть не может.

Поэт же поднялся с земли, потирая ушибленные бока. Он поднял руки, протягивая их ладонями вперёд, прямо к милиционерам, и продекламировал с лёгким завыванием и слегка заплетающимся языком:

Милиция выслушала стихи довольно тупо. Поэт хотел было продолжить, но милиция, подойдя к нему почти вплотную, нанесла три коротких удара милицейской палкой. Поэт со стоном повалился на землю.

Я кинулся по косогору вниз с криком:

– Не трогайте вампира – он поэт!

Конечно, я казак, и справиться со мной не так просто, как с человеком, обладающим поэтическим дарованием. Но, видимо, милиция крепко обиделась, что её обратили в позорное бегство. А поскольку я был выпивши, а они с палками, продержался я недолго и вскоре оказался рядом с поэтом.

Били нас какое-то время, потом вдруг перестали. Я так понял, что они просто запыхались. Тогда поэт сказал:

– Как вы смеете так обращаться с вампиром? Дайте сигарету.

– Я тебе сейчас дам сигарету, – ответила милиция и, повернувшись, приступила к патрулированию деревни.

– Поэт, – спросил я, – ты живой там?

– Нет, – ответил поэт, – меня убили.

– Тогда поехали отсюда, – сказал я. – Раз мы не засыпаем выход из загробного мира, вернём щебёнку Васе, это будет честный поступок.

– Давай вернём, лично мне она не нужна, – высокомерным тоном отозвался поэт.