Читать книгу Не только про любовь - Александр Спектор - Страница 2

Трамвай остановился на окраине Одессы.

– Шестнадцатая станция! – объявила кондуктор.

Мужчина с небольшим чемоданчиком и щуплый подросток лет четырнадцати вышли из трамвая.

– Ну вот. Мы почти на месте, – обратился мужчина к мальчику. – Твой санаторий в квартале отсюда.

– Пап! А давай сначала посмотрим море. Хочется увидеть, какое оно, – попросил подросток.

– Конечно, посмотрим, Сережа. Давай прямо сейчас к нему и пойдем.

Они перешли трамвайные пути и пошли по дороге. Сначала она была асфальтированной, а затем превратилась в накатанную колею, ведущую к обрыву, перед которым начинался достаточно широкий и крутой спуск. А затем, метрах в пятидесяти, чуть внизу, сразу открылась огромная морская гладь. Сережа на мгновение замер от неожиданности. У него перехватило дыхание от восторга.

Море у берега было желтовато-зеленое. Сквозь прозрачную воду виднелось песчаное дно. Дальше от берега вода становилась более насыщенного зеленого цвета, плавно переходя к лазурному, а затем голубому. И уже совсем вдалеке была совершенно синей.

Сережа сбежал по спуску вниз и остановился у самой кромки воды. Над морем кружились чайки и мягкий шум слабого прибоя дополнял их крики. В вышине ярко сияло солнце, под ногами шуршал теплый песок. А там, далеко, у самого горизонта, где море сливалось с небом, медленно плыл белый пароход.

Сняв обувь и подкатив штанины брюк, он зашел в воду. В летнюю жару приятно было ощутить морскую прохладу. Сережа опустил ладони в воду, затем мокрыми руками провел по лицу. Он почувствовал запах йода, а на губах остался привкус соли.

Он всматривался в морскую даль, и ему казалось, что где-то в морских глубинах притаился Посейдон, бог моря, такой игривый и ласковый в минуты спокойствия и такой свирепый и неукротимый в своем гневе, когда он рушит мачты, крепкую обшивку кораблей и одним движением бросает их на таящиеся под водой мели или острозубые скалы.

В его воображении возникали и исчезали образы героев из прочитанных книг о морских приключениях. То это был юный Дик Сэнд на “Пилигриме”, или бесстрашный капитан Блад, на “Арабелле”. То он представлял идущую под всеми парусами яхту “Дункан”, или всплывший на морскую поверхность “Наутилус” с капитаном Немо.

***

Он был совсем маленьким ребенком, когда началось “дело врачей” и разнузданная антисемитская кампания, которая переросла в борьбу с «безродными космополитами». Ходили упорные слухи о том, что вскоре всех евреев выселят в Сибирь. А там для них уже построены бараки, обнесенные колючей проволокой. Уже был убит в Минске Михоэлс, уже были расстреляны активисты «еврейского антифашистского комитета», уже были арестованы ведущие медики страны, профессора с еврейскими фамилиями.

А отец Сергея в это время работал председателем большого колхоза и был единственным евреем среди колхозных руководителей. Почти каждый вечер, вернувшись домой, отец рассказывал матери о том, как ночью к кому-то приезжала машина, а наутро оказывалось, что человек просто исчез неизвестно куда. Впрочем, куда он исчезал, люди догадывались очень хорошо, но боязнь за себя и свои семьи заставлял их держать язык за зубами. Вокруг царила нервозная тяжелая атмосфера. Страх и подозрительность витали в воздухе. По ночам, заслышав звук автомобильного мотора, мать моментально просыпалась и бежала к окну. Убедившись, что машина проехала мимо, долго сидела в холодном поту, боясь прилечь.

Отец держался более сдержано, но и он, фронтовик, всю войну ходивший под пулями, нервничал. Лицо его стало серым, и напряжение чувствовалось в каждом движении. Он постоянно ждал ареста, хотя и не представлял, за что его могут арестовать. Ждал, когда закончится его обычная жизнь и он окажется за решеткой по надуманному обвинению. И только много лет спустя Сергею стало известно, каким образом отцу посчастливилось избежать ареста.

Случилось это в начале марта 1953 года, в конце рабочей недели, когда его срочно вызвал к себе секретарь райкома партии. Закрыв дверь кабинета на ключ, он вернулся к столу и вынув из папки с грифом «входящие документы» листок, протянул его отцу. Это был ордер на его арест. Молча прочтя бумагу, отец положил ее на стол.

– И в чем же меня обвиняют?

– Ты же знаешь – был бы человек, а в чем его обвинить всегда можно придумать, – секретарь положил ордер на место и захлопнул папку. Затем, сев в свое кресло, продолжил.

– Я тебя знаю уже несколько лет. И только с лучшей стороны. За это время ты сумел вывести свой колхоз в передовые. Стал бы враг народа такое делать? – задал он риторический вопрос и сам же ответил.

– Конечно, нет. А этот ордер – еще одна очередная ошибка. Но разбираться никто не будет. У них есть план, и они выполняют указания сверху.

Он вздохнул.

– Сколько людей пострадало безвинно.

– Ну а мне то теперь, что делать? – спросил отец.

– Что делать, что делать? – секретарь забарабанил пальцами по столу.

– Отменить ордер я не могу. Ты же понимаешь – это не в моей власти.

Он задумался. Затем решительным голосом произнес.

– Значит, сделаем так. Сегодня суббота. Я могу сослаться на то, что был занят и не успел просмотреть входящую почту. Завтра воскресенье – выходной. Но в понедельник я обязан буду реагировать, иначе и на меня придёт такая же бумага, – он указал на папку, лежащую на столе.

– Так что у тебя есть сегодняшний вечер и все воскресенье. Если до утра в понедельник ты еще будешь в колхозе, то ареста тебе не избежать. А как тебе поступать – решай сам. Тут я тебе не советчик.

Из детских воспоминаний Сергей смутно помнил, как однажды, в начале весны весной, отец рано вернулся домой и о чем-то долго говорил с матерью, усевшись на кухне за столом. Затем они достали какие-то чемоданы, баулы и начали складывать в них домашние вещи – теплую одежду, постельные принадлежности, и всякую утварь. Сергею почему-то запомнилась стопка газет, в которые мать заворачивала посуду. Газеты были получены накануне и в каждой были фотографии Сталина, лежащего в гробу.

К вечеру, когда все уже было упаковано, отец куда-то ушел, а мать уложила Сережу спать. Но среди ночи далекий шум, нарушивший тишину погруженной в сон сельской улицы, разбудил его. Это был еще отдаленный, но странно знакомый шум. Сергей соскользнул с постели и пододвинув стул к окну, взобрался на него. Улица лежала темная и молчаливая, под тускло мерцавшим звездами небесным куполом. Шум приближался, и вскоре Сергей отчетливо услышал звуки работающего автомобильного мотора. Затем он увидел смутные очертания остановившейся возле их хаты дряхлой колхозной «полуторки», намотавшей на свои колеса не одну тысячу километров во время войны.

Двери кабины открылись и из нее появились две темные фигуры – отца и колхозного шофера. Сережа хорошо его знал, потому что раньше тот часто приезжал к ним домой и отвозил отца в правление колхоза. Иногда он даже усаживал Сережу в кабину и катал его до околицы села. Но затем у отца появился колхозный мотоцикл, и «полуторка» перестала приезжать. И вот снова старый автомобиль остановился у их хаты.

Обе фигуры постояли у калитки, что-то обсуждая приглушенными голосами, а затем направились к дому. Звякнула щеколда и Сергей отчетливо услышал, как отец сказал матери.

– Собирай Сережу, а мы пока погрузим вещи в машину.

В детское сознание Сергея врезалось, как его, полусонного, вместе с матерью усадили в кабину, как они ночью тряслись в этой «полуторке» на ухабах раскисших мартовских дорог, как машина окончательно застряла в какой-то непролазной грязи, и шофер пошел в ближайшую деревню, в надежде раздобыть трактор. Как под утро, наконец, приехал трактор и вытащил их «полуторку» на сухой участок дороги, и они опять тронулись в путь. Что было дальше, Сергей уже не помнил, потому что крепко заснул на руках у матери. А когда проснулся, то они уже были в Днепровске, в квартире его тетки. Та снимала маленькую комнатку с кухней в темном и сыром полуподвале. В комнате, под потолком, было небольшое окошко. Но, кроме мелькания ног прохожих из него ничего нельзя было разглядеть. Кухня же была совсем без окон и к тому же микроскопических размеров.

А отец, отправив семью в город, в воскресенье сдал все дела своему заместителю и ночью просто исчез из села, оставив хату и все что в ней было на произвол судьбы. Вряд ли это бегство спасло бы их от вездесущих чекистов. Но Сталин уже был мертв и вскоре “дело врачей” рассыпалось, а евреев, на какое-то время, оставили в покое.

***

До того, как Сережа пошел в первый класс, их семья ютилась все в том же полуподвале, где у него начались проблемы со здоровьем. Он заболевал от малейшего дуновения ветерка. Кроме того, начала опухать кость под коленом и никакое лечение не могло остановить этот процесс. Со временем его родители нашли в городе работу.Когда Сережа начал ходить в школу, им удалось снять небольшую квартиру. В ней было две комнаты. Одна из них, та, что побольше, своими окнами смотрела на фруктовый сад. Летними вечерами сквозь эти окна Сережа любил глядеть на далекие звезды, а утром, едва проснувшись, он распахивал их, чтобы послушать щебетание птиц и вдохнуть свежесть прохладного воздуха, пронизанного солнечными лучами. Зимой, когда шел снег, он подолгу наблюдал, как с неба плавно опускаются снежинки, окутывая белым покрывалом деревья в саду, а в морозные солнечные дни с интересом разглядывал узоры, искрящиеся на замерзшем оконном стекле. Особенно ему нравилась весенняя пора, когда от земли начинал подниматься теплый воздух, и в саду цвели яблони, персики, черешни. А запахи белой акации, сирени и роз, росших у стен дома, смешиваясь, проникали через открытые окна, и наполняли всю квартиру необыкновенным ароматом.

Находилась квартира на окраине города, и район этот считался не очень благополучным. Соседи Гуровичей относились к евреям явно недоброжелательно. И эта неприязнь, по-видимому, передалась и их детям. Когда Сережа выходил на улицу гулять, они, в качестве развлечения, объединялись, чтобы поиздеваться над ним. Подростки передразнивали и высмеивали каждое его слово. Когда же мальчишкам становилось совсем скучно, и не хватало фантазии для издевок, то они просто поколачивали его без всякого повода. В такие моменты он иногда беззвучно плакал, и по щекам его текли слезы. Но плакал он не от боли, а от несправедливости и обиды.

При общении с этими ребятами у него постепенно выработалось чувство неуверенности в себе, недоверие к миру и к окружающим людям. Эти чувства уже никогда не покидали его, а присущая ему скромность перешла в болезненную застенчивость. Он выработал привычку продумывать негативные последствия каждого слова, которое собирался произнести вслух. И это заставляло его мало говорить и больше слушать. В конце концов, Сережа решил, что общаться с этими ребятами он не будет и перестал выходить к ним на улицу. Телевизора в доме не было, и единственное, чем можно было заняться – это чтением книг.

Едва научившись читать, он с яростью, как голодный на пищу, набросился на книги. Вначале это были сказки: русские, украинские, грузинские, сказки народов мира. Затем, когда он стал на пару лет старше, и со сказками было покончено, настал черед Вальтера Скотта, Рафаэля Сабатини, Майн Рида, Жюля Верна, Джеймса Фенимора Купера, Луи Буссенара и еще многих других писателей.

Серёжа неосознанно присоединился к сообществу людей, посвятивших свой досуг раздумьям о справедливости и смысле жизни. Погружаясь в мир книг, он утопал в радужных грезах, не имевшими ничего общего с реальностью. До какого-то времени он жил, довольствуясь тем миром, что был внутри него, и лишь нехотя возвращался к действительности, в тот мир, который существовал вокруг.

Как у всех людей с обостренной восприимчивостью, у Сережи легко менялось настроение. Он бывал печален или весел, в зависимости от погоды или времени года. Он мог шумно ликовать, а через минуту им уже овладевало глубокое уныние. Любое, случайно оброненное слово, могло вызвать в нем резкую перемену настроения. Он привык вкладывать в свои слова больше, чем они значили. И был уверен, что и другие люди также воспринимают не просто фразу, а спрятанную за ней иную мысль. Ему казалось, что и собеседники вкладывают в свои слова какой-то сокровенный смысл, и его редко удавалось убедить в обратном. Он постоянно пытался уловить во всем, услышанном от людей, какие-то другие скрытые мысли. Сережа не мог поверить, что другие, говоря самые обычные слова, ничего больше не имеют в виду.

Он очень рано привык пользоваться иронией как средством самозащиты. И при этом, иронизируя, мог, как будто и невзначай, смеяться над всем, что его окружало. Он принимал существующий порядок и свое место в нем как нечто данное, раз и навсегда установленное. И всегда стремился побыстрее вернуться в другой, более интересный мир – к любимым книгам.

Но главным было не то, сколько он читал, но – как читал. Во всём мире не было человека, которому он мог бы рассказать о том, что накопилось в его душе. А как много ему хотелось узнать и о многом спросить! И поневоле он снова и снова обращался к книгам. Единственными его друзьями были писатели и поэты.  Это они объясняли ему правила и законы жизни и защищали ту скрытую в нем жизненную силу, которую он, сам того не подозревая, яростно отстаивал.

Читая эти книги, Сережа полностью уходил в этот удивительный мир захватывающих приключений, полных опасностей, в мир настоящих, мужественных людей – тех, в ком была искра живого огня и кто не позволял загасить ее в себе; тех, кто знал, что истинные ценности – это ценности живые и жизненные, а не золото, драгоценности, рубли или выгодная работа.

Ему хотелось вместе с героями этих книг бороздить моря, скакать по прериям, сражаться с пиратами, пробираться сквозь джунгли. Но когда он закрывал очередную книгу и возвращался в реальный мир, то с горечью понимал, что при своем болезненном состоянии вряд ли ему под силу преодолевать жизненные препятствия, как это делали книжные герои. А как ему хотелось стать здоровым и сильным! Тогда эти злые мальчишки перестанут его обижать и сами станут искать дружбы с ним.

Но как этого добиться? Во-первых, нужно быть здоровым. Конечно же, он смотрел фильмы “Вратарь” и “Первая перчатка”, где настойчиво утверждали, что для укрепления здоровья ничего нет лучше закаливания и спорта. Но как заняться спортом, если даже в школе врачи освободили его от занятий физкультурой? Он решил не обращать внимание на запреты врачей. И начал с закаливания.

Осенью, по утрам, перед тем, как отправляться в школу, он выбегал в сад и делал зарядку. Затем, раздевшись до пояса, обливался водой из-под водопроводной колонки, установленной во дворе. Дни становились прохладнее, а вода холодней. Но он не прекращал занятий. Наконец, наступила зима. Вода в колонке была уже ледяной. После обливания он быстро насухо вытирался полотенцем и надевал теплый свитер. Когда выпал снег, Сережа стал обтираться снегом и тот ему показался гораздо теплее ледяной воды.

Простуды отступили, болеть он перестал. Вот только кость под коленом все время давала себя знать. Иногда больно было ходить. Врачи настоятельно советовали родителям заняться лечением Сережи. Отец каким-то образом раздобыл для него путевку в санаторий, на берегу моря, где лечили подобные проблемы.

И вот теперь они приехали сюда.

***

– Смотри, море утащило твой носок! – рассмеялся отец.

Сережа увидел носок далеко в море, качающимся на волнах. Достать его можно было только вплавь. Но плавать Сережа не умел.

– А знаешь, давай мы подарим морю и второй. У тебя в чемодане их достаточно.

– Давай! – согласился Сережа.

Они бросили во второй носок пару мелких камушков и зашвырнули его далеко в море. Раздался всплеск, и носок сразу исчез в морской лазури. Несколько секунд они видели круги на воде, но потом исчезли и они.

– Будем считать, что принесли дань Посейдону, – Сережа рассмеялся.

Его двоюродная сестра Рахиль, живущая в Одессе, только накануне подарила ему книгу “Мифы Эллады” и он за вечер успел прочесть легенду о странствиях Одиссея, в которой о Посейдоне, этом повелителе морей, упоминалось неоднократно.

– Посейдон – это какой-то греческий бог? – спросил отец.

– Да. Древние греки считали, что от него зависит успех морских путешествий. И они приносили ему жертвы перед плаванием.

– Ну, тогда вряд ли ему понравится твоё подношение. Он наверняка привык к чему-то посерьезней, – усмехнулся отец.

Они собрались и отправились в санаторий. Сережа первый раз в жизни на целые две недели оказался оторванным от дома, среди незнакомых людей. Завести дружбу или хотя бы приятельское знакомство со сверстниками ему не удавалось, да и не хотелось. Он предпочитал уединение.

Просыпаясь утром, ещё до подъема, он прислушивался к шуму ветра, смотрел, как за окном, над морем восходит оранжевый шар солнца, как голубые и оранжевые бабочки кружатся над душистыми кустами лаванды, цветущими напротив санаторного корпуса, а серые чайки с криком мечутся над выбеленным солнцем берегом. Он дышал полной грудью и чувствовал, как запах моря и водорослей наполняет его лёгкие.

Две недели, проведенные там, пролетели быстро и не принесли особых результатов. Нога по-прежнему болела. Но зато, к концу второй недели пребывания в санатории, он научился плавать и уже мог соревноваться с ребятами, пытаясь быстрее всех добраться до буйков, качающихся на волнах.