Читать книгу Не только про любовь - Александр Спектор - Страница 7

Когда он подошел к своему дому, небо уже начало сереть. Под натиском рассвета звезды стали бледнеть и таять. Из темной шляпы ночь доставала новый день. Сергей пожалел, что не взял с собой ключ от квартиры и теперь придется будить родителей. Тихонько постучав он неожиданно слишком быстро услышал шаги за дверью, и удивился, что в это время в доме не спят. Дверь ему открыла мать. Как только он взглянул на ее лицо, сразу понял – случилась какая-то неприятность. Сергей мгновенно забыл, что хотел сразу показать свою медаль и рассказать, как прошли соревнования. Вместо этого он спросил:

– Что случилось?

– У нас обыск!

– Обыск?! – поразился Сергей.

Он вошел и увидел в квартире троих незнакомых мужчин. Один их них, довольно пожилой, с седыми волосами, сидел за столом и держал себя самоуверенно. По-видимому, он и руководил обыском. Двое других были моложе и стояли в разных концах комнаты. Высокий и худой, с прилизанными волосами, вынимал книги из книжного шкафа, перелистывал и бросал их на пол. Другой, в сером костюме, приземистый и лысый, брал с трюмо фарфоровые статуэтки, переворачивал их и внимательно разглядывал внутренние пустоты. Сергей не сразу понял, что они не просто рассматривали вещи, а что-то в них искали.

– Это ваш сын? – спросил седой, обращаясь к матери.

– Да, я вам говорила, что он на соревнованиях.

– Мы из комитета государственной безопасности, – седой повернулся к Сергею. – Постановление на обыск я уже предъявлял. А теперь, молодой человек, можно взглянуть на ваши документы?

Сергей вынул паспорт и протянул седому. Он был шокирован и никак не мог осознать, что все это происходит в действительности. Обыск. Ночью. Да еще КГБ. Все это напомнило тридцать седьмой год, о котором много говорили во времена правления Хрущева. Он пытался понять, в чем же их обвиняют. Но так ничего крамольного вспомнить не смог. Все же он решился спросить об этом у чекистов.

– И чем же мы обязаны вашему визиту? – он не смог скрыть неприязни.

Седой не торопясь полистал паспорт и возвратил его Сергею.

– Ваши родители подозреваются в укрывательстве материальных ценностей, похищенных у государства другими преступниками.

– Что за бред! – вырвалось у Сергея.

– Вот найдем ценности, тогда и узнаем, бред это или нет. А пока, – он повернулся лицом к отцу, – я еще раз предлагаю добровольно сдать деньги, драгоценности и другие ценные вещи.

– Нет у нас никаких ценностей. А из денег – вон только получка была два дня назад. Это всё что есть, – не сдерживая злости, резко и громко сказал отец.

Проведя всю войну на фронте, на передовой, неоднократно бывая в сложных, а порой и в критических ситуациях, он научился держать себя в руках, и оставаться спокойным при любых обстоятельствах. Сергей никогда не видел его злым или просто раздраженным. Он никогда не слышал, чтобы отец повышал голос, а тем более кричал. И вот теперь, первый раз в жизни, Сергей увидел, как он не может сдержать своих эмоций.

– Тогда нам придется искать самим. Но если найдем – для вас это кончится большими неприятностями.

– А давайте искать вместе, – с издевкой в голосе предложила мать. – Может, и я что-нибудь найду.

Небольшого роста, слегка располневшая с годами, с резким и властным характером, она всегда обладала острым, как бритва языком и часто пользовалась этим «холодным оружием». Все, кто был с ней знаком, старались не давать ей повода для его применения.

– Обойдемся без вашей помощи, – отрезал седой. – У нас работают профессионалы. А уж они, поверьте, искать умеют.

– Да вы и так уже ищете, – Сергей кивнул в сторону чекиста, стоящего у книжного шкафа. – С книгами могли бы и аккуратнее.

Седой не отреагировал на слова Сергея, но взглянув на своего коллегу, сказал:

–Это только цветочки. Ягодки впереди.

Обыск, начатый еще ночью, продолжался почти до обеда. У Сергея создалось впечатления, что кгбешники и сами толком не знают, что искать. Они перерыли всю его библиотеку, перелистывая каждую книгу, заглядывали внутрь каждой статуэтки, отодрали заднюю стенку трюмо, отвинтили ножки у металлической кровати, двигали шкаф и диван, на котором Сергей всегда спал, прощупывали все мягкие стулья.

Сергей наблюдал за всем происходящим, сидя в сторонке. Когда дошла очередь до стульев, он не сдержался и нервно рассмеялся.

– И что тебя так рассмешило? – раздраженно спросил его седой.

– Просто вспомнил, как Остап Бендер безуспешно потрошил стулья, в надежде найти в них бриллианты мадам Петуховой, – Сергей не в силах был остановить приступ нервного смеха. – И у вас результат будет таким же.

– Смеется тот, кто смеется последним, – зло ответил седой. – А последним будете не вы.

К обеду, когда обыск был закончен, на столе лежали сто пятнадцать рублей денег – остаток зарплаты родителей, полученной ими на своих работах пару дней назад, да золотые часы, которые отец подарил матери в день их серебряной свадьбы.

– Да, богатый у вас сегодня улов, – съязвил Сергей.

– Тем не менее, мы все это изымаем до выяснения обстоятельств, – седой достал бумагу и начал под копирку составлять протокол.

– Между прочим, эти часы я подарил жене несколько лет назад, – пробовал возразить отец. – Там, в коробочке, еще сохранился техпаспорт со штампом магазина и датой продажи.

– Техпаспорт можете оставить себе. А часы мы изымаем. До выяснения, – седой был непреклонен.

– Вы забираете все деньги. Нам даже не на что будет купить продукты. А до аванса еще две недели, – возмутилась мать.

– Ничего. Одолжите у кого-нибудь взаймы, – он пододвинул протокол. – Вот ознакомьтесь и подпишите.

И мать, и отец поняли, что все аргументы и разумные возражения не действуют. По очереди они прочли протокол и подписали его. Кгбешники собрались и, уходя, седой сообщил:

– На этом этапе все! – и многозначительно подняв указательный палец, добавил, – пока все. А если понадобится, мы вас вызовем. И окинув взглядом квартиру, сказал:

– Можете наводить порядок.

Как только они ушли, Сергей вопросительно посмотрел на родителей.

– Теперь, может быть, объясните, что происходит?

Отец с матерью переглянулись.

– Не хотели мы тебе ничего говорить. Ни к чему тебе эти неприятные известия. Но теперь придется, – начал отец.

– Ты помнишь мужа папиной сестры из Одессы? – перебила его мать.

– Дядю Моню? – спросил Сергей.

– Да, его.

– Конечно, помню. Ну и что?

– А ты не забыл, как два года назад Хрущев со своей кукурузной кампанией довел страну до того, что начались проблемы с хлебом, да и с другими продуктами тоже? – продолжала задавать вопросы мать.

– И какая же связь между Хрущевым и дядей Моней? – не понял Сергей.

– Прямая, – вмешался отец. – Нехватку продовольствия Хрущев объяснял тем, что его расхищают шайки вредителей. И каждый день об этом шумела пресса. А во главе каждой шайки, почти всегда, оказывался какой-нибудь еврей. А если это был не еврей, то в прессе такого человека упоминали скромно. Например – Сидоров Н.И. Но уж если это был еврей, то его фамилию, имя и отчество смаковали с большим удовольствием. Что-то вроде – Гершензон Самуил Абрамович. Чтобы каждый советский трудящийся был уверен, из-за людей какой национальности он не может купить нормальных продуктов в магазине.

– Прямо как у Высоцкого: “…украли, я знаю, они у народа весь хлеб урожая минувшего года”, – процитировал Сергей. – Песню Высоцкого «Антисемиты» слышали?

– Нет, – ответил отец.

– А жаль. Оказывается, жизнь у нас как песня, – он всплеснул руками.

– Только эта песня могла очень грустно закончиться. Чем-нибудь вроде второго «дела врачей». Так что сняли его вовремя.

– Ну и что же дальше?

– А дальше вот что. Сейчас, когда настали трудности с продуктами, партия объявила кампанию по выявлению шаек расхитителей. Ну, а хлебозаводы – это такие места, где просто обязана быть какая-то шайка. Иначе никак. Вот на одном из таких заводов и арестовали директора, главного инженера, главного технолога и, понятное дело, кладовщика. А кладовщиком на том заводе работал дядя Моня. И оказался единственным евреем среди всех арестованных. Вот его наши бдительные органы и назначили главарем шайки. А дело получило широкую огласку в прессе. Ведь наша пресса всегда активно поддерживает и пропагандирует политику партии. Иначе она партии и не нужна вовсе.

– Точно тридцать седьмой год какой-то! – Сергей был поражен. – Дядя Моня боится собственной тени. Как он мог быть в какой-то шайке. Да еще и главарем. Абсурд!

– Это для тебя абсурд. А у «широкой советской общественности» кроме «справедливого народного гнева» никаких других чувств не бывает. Такая у нас действительность. Я еще помню сталинские времена. Стоило на кого-то указать пальцем и крикнуть “вот он – враг народа”, как толпы на площадях со злобной пеной у рта орали в экстазе: ”расстрелять, как бешеных собак”. И не надо было никаких доказательств. Никто их не требовал, и никто не предъявлял. Вот и Хрущев – наломал дров со своей кукурузой, довел страну до полуголодного существования, а потом пытался все свалить на вымышленных расхитителей. Да еще придумал термин – «экономическая контрреволюция против советской власти». Расстрельная статья. Поэтому КГБ этим и занимается. А с хрущевским антисемитизмом виноватыми всегда оказывались евреи.

– Но его это не спасло. Хрущева все равно сняли!

– А дело его живет. Государственную машину не так легко развернуть. Тем более что никто всерьез и не собирался ничего менять, – продолжил отец. – Была всего лишь подковерная борьба за власть. Хотели его сковырнуть – вот и нашли предлог.

– Так что, дядю Моню могут расстрелять?

– Уже нет. На его еврейское счастье ему повезло. Он умер в тюрьме.

– Печально.

– У него было больное сердце, – добавила мать. – Вот оно и не выдержало.

– А мы тут причем? Что они у нас ищут? – недоумевал Сергей.

– Несуществующие сокровища умершего дяди Мони. Что тут непонятного? – пожала плечами мать. – Он-то уже ничего не может рассказать. Вот и ищут по всем друзьям и родственникам.

– Откуда вам все это стало известно? – удивился Сергей.

– То, что дядю Моню арестовали и он умер в тюрьме, отцу написала его сестра. А когда эти бравые ребята вломились к нам и потребовали выдать спрятанные ценности, все окончательно стало ясно.

– Вот куда идут казенные деньги. На поиски сокровищ, – зло пробурчал отец. – Лучше бы на эти деньги больницы строили. Или дороги ремонтировали. Государство бездарно растрачивает миллионы, но сажает за решетку каждого, кто недодал ему пять копеек.

– Что ты так нервничаешь? Ты думаешь, это тебе поможет? – пыталась успокоить его мать.

– Знаешь, летом сорок второго, под Ростовом, когда прорвались немецкие танки и меня со взводом ПТР оставили прикрывать отход наших, я так не нервничал, как теперь. А ведь там нас посылали на верную смерть.

– Страшно было? – спросил Сергей.

–Если человек провел на передовой хотя бы полгода и после этого уверяет, будто никогда не испытывал страха, и он не знает, как от испуга стучит сердце, – значит, он либо ненормальный, либо попросту врёт.

– Ты мне никогда не рассказывал. И что же произошло? – поинтересовался Сергей.

– Мы их задержали почти на сутки. Подбили шесть танков, и немцы отошли. Но и у нас из восемнадцати осталось только четверо, – отец махнул рукой. – Да кому это сейчас интересно? А ты еще хочешь поступать в юридический институт. Ты что, не видишь, что творится в стране?

– Вот поэтому я и хочу в юридический. Тираны и диктаторы приходят и уходят. А народ остается. В стране, рано или поздно, должна поменяться ситуация.

–Ты юный идеалист. А юность – это непрерывное опьянение идеалами. Лихорадка разума, – не выдержал отец. – Начитался своих книжек, где в конце всегда побеждает справедливость. В жизни такого, практически, никогда не бывает.

– И все же надо пытаться. Под лежачий камень вода не течет, – настаивал Сергей. – Вот ты скажи, – он перешел на другую тему, – ты всю войну был на передовой. И это при тиране Сталине. Вот за кого ты воевал? За Сталина?

– Это в кино воевали за Сталина. Я воевал за землю, где родился и где живет моя семья. За то, чтобы ты мог жить спокойно и задавать мне свои дурацкие вопросы, – разозлился отец.

– Извини. Я не хотел тебя обидеть. Но, вот видишь – ты и миллионы других проделали свою маленькую муравьиную работу, и когда это все сложилось – вы победили. Вот если мне удастся поступить и закончить юридический, то и я смогу хоть что-то маленькое сделать, чтобы жизнь стала лучше. А если миллионы, таких же как я, тоже будут стараться что-то поменять в лучшую сторону, то и страна изменится и станет другой.

– Ты будешь Дон-Кихотом, сражающимся с ветряными мельницами, – усмехнулся отец.

– Ты только начинаешь жить. И кроме школы и стадиона ничего не знаешь. И ничего в жизни не понимаешь. Но время меняет все. Особенно мысли. А я уже многое повидал. И многое понимаю. Да вот жаль, с опозданием. Но я знаю – ты в юридический не поступишь. Не те сейчас времена.

– Вы бы заканчивали свои споры о том, как наводить порядок в стране. Лучше начните с малого – наведите порядок в квартире, – предложила мать.

Она уже давно занялась раскладыванием вещей по своим местам.

– А как рулить в стране, разберутся без вас. И даже не спросят.

Сергей с отцом принялись за уборку. Вернули шкаф и диван на прежние места, привинтили ножки к кровати. Сергей стал расставлять в книжный шкаф книги, разбросанные на полу. При этом он пытался отстаивать свою точку зрения.

– Вот это и плохо, – не соглашался он с матерью. – В нормальной стране власти обязаны спрашивать народ.

– Так это – в нормальной стране. Ты видел, чтоб у нас власть спрашивала народ? – горькая усмешка скользнула по лицу отца.

– А ты что, народ? – иронично спросила мать у Сергея. – Евреи всегда были гражданами второго сорта. Мы чужие в этой стране. Для того, чтобы тебя принимали за равного, нужно быть хотя бы на голову выше остальных. А ты, пока что, и голосовать не имеешь права.

– Мне уже совсем скоро будет восемнадцать. И на следующих выборах буду голосовать. И я тоже часть народа.

– И за кого ты, «часть народа», будешь голосовать? За единственного кандидата? – допытывалась мать.

– Это у них называется «выборы». Вот я, допустим, когда иду в гости, выбираю, какое платье мне надеть – зеленое или голубое. Если бы у меня было только одно платье, то и выбирать было бы нечего. Надела то, что есть и пошла. А на ваших выборах там, наверху, договариваются друг с другом в узком кругу и назначают сверху своего человека. Народ вообще не спрашивают. Ну и между кем и кем я должна выбирать, если кандидат всего один? Кому отдавать свой голос? А если у народа нет голоса – это заметно даже при пении гимна.

– Ну вот, сама видишь, сколько перемен должно произойти, чтоб жизнь стала нормальной, – не сдавался Сергей.

Закончив наводить порядок с книгами, он открыл свою спортивную сумку. И вдруг рассмеялся.

– Что случилось? – спросила мать.

– Я только сейчас вспомнил про сумку. И эти рыцари плаща и кинжала тоже про нее забыли и не проверили, что внутри. Вот тебе и профессионалы. А если бы она была набита деньгами и бриллиантами.

– Дай Бог! – произнесла мать на идиш и рассмеялась.

– Кстати, можете взглянуть, – Сергей вынул из сумки золотую медаль чемпиона и диплом.

– Поздравляю! – мать взяла медаль в руки. – Хорошо, что ее делают не из золота. А то бы тоже забрали.

– Это вряд ли, – ответил Сергей. – Вот документ на нее. – Он протянул ей диплом за первое место.

– На мои часики тоже был документ, – не выдержала мать. – Но это не помешало, как они выражаются, «изъять» их. Теперь все ценное, что у нас осталось – это память.

– Слушай, твою медаль надо обмыть, чтоб не заржавела, – шутливо предложил отец.

– Ты же знаешь – у меня режим. Но вам я кое-что привез из Крыма, – Сергей вытащил из сумки бутылку вина, завернутую в газету.

Отец развернул сверток.

– О, «Красный камень». Отличное вино. Как ты его достал?

– Достал? Купил в Ялте, в магазине.

– И что, так свободно продается? – удивился отец.

– Не совсем свободно, – рассмеялся Сергей. – Валера понравился продавщице. И она ему вынесла из подсобки. Вот. Даже в газету завернула, чтоб никто не видел.

– Валера милый мальчик. Он всем нравится, – отозвалась мать из другой комнаты. – Он тоже с вами ездил?

– Конечно, мы же в одной команде.

Сергей взял газету, в которую была завернута бутылка вина, и хотел выбросить ее в мусор. Но одна из заметок в ней привлекла его внимание. Он остановился.

– Папа, помнишь, как-то ты рассказывал, что на фронте служил с одним чемпионом Союза по борьбе. И тот на спор, один, вытаскивал пушку сорокопятку из грязи.

– Да был у нас такой. А в чем дело?

– А фамилию его помнишь?

– Конечно помню. Соколов.

Сергей протянул отцу газету.

– Вот, почитай. Наверное, это про него.

Отец взял газету и начал читать.

– Да, точно! – обрадовался он. – Это про него. Оказывается, он и после войны продолжал заниматься спортом. И снова был чемпионом Союза. А теперь он живет в соседней области и заведует спортивной кафедрой в юридическом институте.

– Где? – встрепенулся Сергей.

– В соседней области, – повторил отец.

– Где кафедрой заведует? – нетерпеливо переспросил Сергей.

– А, ты про свое, – разочаровано сказал отец. – В юридическом институте. Вряд ли тебе это поможет.

– Но все-таки попробовать можно. Как говорил товарищ Берия «попытка не пытка», – Сергей попробовал произнести это фразу с грузинским акцентом. Но тут же про себя отметил, что у Валеры это получилось бы лучше.

– Да я и не знаю, как с ним связаться. Нет ни адреса, ни телефона, – вяло отнекивался отец.

– Адрес института и рабочий телефон кафедры я тебе найду. Это все должно быть в справочнике для поступающих в вузы, – не унимался Сергей. – Ты ему хотя бы позвони. Узнай, какие нужны документы. Какие условия приема. Может, там какие-то особые требования.

– Ладно, найди телефон. Попробую позвонить, – нехотя согласился отец.

Они закончили наводить порядок в квартире только под вечер. Бессонная ночь и стресс от пережитого сморили Сергея. Он прилег на диван и моментально уснул.