Читать книгу Варенье из падалицы - Алексей Алёхин - Страница 34
1999
ОглавлениеСамолетная девица с брезгливым лицом разносила липкую газированную воду.
Читатель-гуманист.
На сцену вышла женщина с худым лицом и полным телом.
Промерзший троллейбус, скрипя, пробирался по Садовому кольцу, а у меня за спиной беспрерывно тараторили две матерые московские тетки, перескакивая с Лужкова и евреев на гречневую крупу и какую-то Нинку-стерву, не дающую сыну житья.
По набережным огромные самосвалы возят серый московский снег.
Г. Ноголь, романист.
Все цивилизации не случайно зародились в теплых краях. Это на ленивом юге возможно, подкрепившись горстью оливок и овечьим сыром, прилечь в тени и поразмышлять о похождениях богов или про то, что человек – мера всех вещей.
А полежи-ка на снегу под колымской сопкой!
Плоские невские пейзажи.
Небо в разводах светлой синевы, как потолок перед побелкой.
Каждую весну, копая огород, я вынимаю из земли один и тот же камень, похожий на косточку сустава. Нынче я его снова выбросил.
На панихиду в гробообразный Малый зал ЦДЛ пришло больше народу, чем бывало на поэтических вечерах покойника.
Под ногами хрустели коленчатые обломки гвоздичных стеблей.
Живые собратья по перу выискивали в толпе журнальных редакторов, чтобы, пользуясь оказией, всучить рукопись.
Женщины переживали неудобства от занавешенного по случаю похорон зеркала, не позволившего поправить прическу.
В церкви смог только разглядеть из-за спин маленькую женственную руку архангела Михаила.
Теперь мы все – жители разрушенного Карфагена. Ликуй, Рим!
На клумбах лениво зевали лилии.
Нынче поезда кричат высокими женскими голосами. В моем детстве у паровозов были зычные басы.
Поливку сада я поручил Господу, и Он меня не подвел.
Яблочный червячок – это теперешний формат змея-искусителя? Впрочем, и грешки измельчали…
За рулем громадного, в дымчатых стеклах, джипа, дежурившего у церкви, сидела, углубившись в газету, здоровенная монашенка-шофер с грубоватым угрюмым лицом вроде тех, какие носят обычно вахтерши общежитий.
Любил себя страстно, но без взаимности.
Говорил долго, но так непонятно, что нечему было возразить и не с чем согласиться.
Из полированных дверей выскользнул официант и беззвучно покатил по офисному коридору накрытую крахмальной салфеткой тележку с торчащей из ведерка опростанной шампанской бутылкой. Так из операционной вывозят готовый труп.
Пахнуло чужой богатой жизнью.
Древо Познания переработали на целлюлозу.
Все вещи в ее доме жили медленной, как бы восточной жизнью.
Заложив руки за спину, по двору прохаживалась ворона.
Это был один из тех людей, что обладают способностью заполнять собой всякое пространство: гостиную, зал собрания, дачный сад, если их опрометчиво пригласили за город. И даже целиком небольшие равнинные пейзажи.
И жили душа в душу – как Мазох с де Садом…
Что-то мелькнуло в памяти, подобно тонкой девичьей тени, прошелестевшей в дни его детства на велосипеде по дачной улице.
Старик брел по колумбарию, как по библиотеке, разглядывая корешки…