Читать книгу Султан Мехмед Фатих - Алексей Чернов - Страница 5

Маниса. Дворец санджакбея. 1449 год.

Время в провинции текло иначе, чем в столице. В Эдирне его отмеряли неспешные заседания Дивана, дворцовые интриги и тихий шелест дорогих халатов визирей. Здесь, в Манисе, среди вековых оливковых рощ и согретых солнцем виноградников, время измерялось сменой сезонов да страницами прочитанных книг.

Минуло пять долгих лет с того дня, как униженный и сломленный мальчик покинул столицу.

Но тот мальчик давно исчез.

Его похоронили под грудой древних фолиантов, военных карт и загадочных чертежей. Из пепла восстал юноша, чьё имя в Эдирне влиятельные вельможи старались произносить лишь шёпотом, чтобы, не дай Аллах, не накликать беду.

В просторном кабинете дворца, чьи окна смотрели на величественную гору Сипил, царил густой полумрак. Воздух казался тяжёлым, пропитанным едким запахом серы, ароматом старинного пергамента и плавящегося воска.

За огромным дубовым столом, заваленным свитками, сидел семнадцатилетний шехзаде Мехмед.

Он разительно изменился. Ушла детская припухлость щёк, уступив место твёрдым, волевым скулам. Знаменитый орлиный нос династии Османов теперь хищно выдавался вперёд, придавая всему облику суровое выражение. А глаза… Когда-то полные слёз и горькой обиды, они превратились в тёмные омуты, на дне которых застыл холодный, колючий лёд.

Перед юношей лежал не священный Коран и не трактат по грамматике. Его пальцы скользили по страницам труда римского инженера Вегеция «De Re Militari» – «О военном деле». Рядом, словно горы, громоздились свитки с баллистическими расчётами невероятной сложности.

– Сера, селитра и древесный уголь, – пробормотал шехзаде, не поднимая головы. Голос его стал ниже, потеряв юношескую звонкость. – Смесь должна быть идеальной. Ошибка в пропорциях хоть на одну драхму – и ствол разорвёт. Мы лишь погубим своих же пушкарей, а не врага.

Из тёмного угла выступила могучая, широкоплечая фигура. Заганос-паша.

Верный Заганос. Албанец по происхождению, он стал для принца не просто наставником, но его тенью, его мечом и его совестью, когда почти все остальные отвернулись. Он был одним из тех немногих храбрецов, кто последовал за опальным шехзаде в ссылку, поставив на кон и карьеру, и саму жизнь.

– В Эдирне поговаривают, что вы лишились рассудка, мой Бей, – голос Заганоса был низким и рокочущим, словно далёкие раскаты грома. – Люди Халила-паши доносят Великому Визирю, что наследник престола, вместо постижения науки управления государством, дни и ночи напролёт возится с каким-то чёрным порошком и чертит диковинные трубы.

Мехмед медленно оторвал взгляд от рукописи. Уголки его тонких губ тронула едва заметная, холодная усмешка.

– Пусть говорят, Заганос. Пусть старый лис Халил считает, что я забавляюсь детскими игрушками. Он привык к войнам, где исход битвы решают блестящие сабли и стремительная конница. Его разум не способен постичь…

Юноша резко поднялся, широким шагом подошёл к огромной карте, занимавшей почти всю стену. Это была та самая, вывезенная из Эдирне карта Константинополя, теперь испещрённая бесчисленными пометками, цифрами и линиями.

– Стены Феодосия, – Мехмед провёл пальцем по линии древних укреплений. – Им тысяча лет. Они видели гуннов и аваров, арабов и болгар, они остановили наших великих предков. Все они разбились об этот несокрушимый камень. Знаешь, почему?

– Потому что стены неприступно высоки, а рвы бездонно глубоки, – пожал плечами паша.

– НЕТ! – отрезал Мехмед, и в голосе его прозвучал металл. – Потому что все они воевали прошлым! Катапульты, тараны, осадные башни… Сегодня это бесполезный хлам. Камень не одолеть камнем. Камень можно сокрушить лишь ГРОМОМ!

Он стремительно вернулся к столу и взял в руки чёрный, пористый кусок металла – образец нового сплава.

– Нам нужна пушка, Заганос. Не те жалкие бронзовые трубки, что есть у моего отца, которые едва способны плюнуть камнем на сотню шагов. Нам нужен МОНСТР! Огнедышащий дракон, чей огненный выдох обратит эти стены в пыль!

Дверь кабинета беззвучно отворилась. Вошёл ещё один человек – Шахабеттин-паша. Бывший главный визирь, евнух, также попавший в опалу и сохранивший преданность молодому принцу. В его тонких руках покоилась стопка писем, скреплённых витиеватыми печатями.

– Свежие вести из столицы, мой Султан? – с особым почтением произнёс он. Шахабеттин всегда обращался к Мехмеду именно так, демонстративно игнорируя тот факт, что на троне всё ещё сидел Мурад. Для него истинным повелителем был этот юноша.

– Что пишет наш великодушный «друг»? – с лёгкой иронией спросил Мехмед, подразумевая Великого Визиря Чандарлы Халила.

– Халил-паша пребывает в безмятежном спокойствии, – доложил Шахабеттин, раскладывая письма. – Он сообщает, что Империя процветает. Мирный договор с венграми нерушим. Венецианцы исправно ведут торговлю. А Султан Мурад проводит дни в благочестивых молитвах и беседах с дервишами. Халил убедил всех, что вы, мой господин, здесь, в Манисе, окончательно превратились в безобидного книжника, которого латынь занимает куда больше, чем политика.

– Латынь… – задумчиво повторил Мехмед. – Да, я учил латынь. И греческий. И сербский. И даже иврит. Знаете, зачем?

Он отошёл к высоким стеллажам, уставленным бесценными книгами, привезёнными итальянскими купцами за баснословные деньги.

– Чтобы читать о них. Об Александре. О Цезаре. О Константине. Я хотел понять, как они мыслили. Халил-паша полагает, что знания делают человека мягким и нерешительным. О, как он заблуждается. Знания – это лучший точильный камень. И мой ум теперь острее любого ятагана янычара.

Здесь, в Манисе, вдали от столичной суеты, Мехмед создал свой собственный, закрытый мир. Свою «Школу Волков».

В ней не было места придворной лести и фальшивым улыбкам. Сюда стекались те, кого отвергла «старая гвардия» Эдирне. Инженеры, чьи проекты называли безумными. Учёные, чьи смелые идеи считались ересью. Воины, что жаждали настоящей, великой войны, а не мелких пограничных стычек.

Заганос был его несокрушимым кулаком. Шахабеттин – его глазами и ушами. А сам Мехмед являлся мозгом этого нового, смертоносного организма, что набирал силу в тишине.

– Халил думает, что выиграл время, сослав меня сюда, – продолжил Мехмед, его взгляд был устремлён в ночную тьму за окном. – Какая глупость. Он подарил мне самое ценное, что только мог. Он подарил мне тишину, в которой я смог наконец услышать ход своих мыслей.

– Но долго ли продлится эта тишина, бей? – с тревогой спросил Заганос, подходя ближе. – Ваш отец…

Мехмед мгновенно напрягся. Тема отца всегда была для него болезненной, как незаживающая рана.

– Что с ним?

– Вести недобрые, – тихо произнёс Шахабеттин. – Здоровье Султана Мурада слабеет день ото дня. Дают о себе знать старые раны, мучает подагра… и вино. Говорят, повелитель всё чаще ищет забвения на дне винного кубка, пытаясь заглушить боль от потери шехзаде Алааддина. Он всё ещё правит, но рука его на поводьях Империи заметно ослабла. Халил-паша фактически управляет государством.

– Халил… – имя визиря прозвучало как тихое проклятие. – Он ждёт ухода отца. Уже готовит нового кандидата на трон?

– Слухи ходят разные, – уклончиво ответил евнух. – Шепчутся о шехзаде Орхане, том, что находится в Константинополе под присмотром императора. Говорят, Халил шлёт щедрые подарки императору Константину. Ему нужен слабый падишах на троне, чтобы самому оставаться истинным правителем.

Мехмед резко развернулся. В его тёмных глазах полыхнуло такое ледяное пламя, что даже закалённый в боях Заганос почувствовал, как по спине пробежал холодок.

– ОН НЕ ПОЛУЧИТ ТРОН. Ни Орхан. Ни тем более Халил. Этот трон – мой. По праву крови и по праву силы, которую я здесь обрёл.

Он вернулся к столу и с силой ударил ладонью по чертежу исполинской пушки.

– Мы должны ускориться! Заганос, найди мне лучших литейщиков! Лучших во всём мире! Мне всё равно, кто они – турки, венгры или немцы. Плати им чистым золотом, обещай плодородные земли. МНЕ НУЖЕН МЕТАЛЛ! Шахабеттин, добудь самые точные карты течений Босфора. И разузнай всё о цепи, что перекрывает залив Золотой Рог. Из чего сделана, как крепится, кто и как её охраняет.

– Вы хотите… разорвать эту цепь, мой Султан? – с изумлением спросил евнух.

– Я хочу совершить то, чего от меня не ждёт никто, – загадочно улыбнулся Мехмед. – Если нельзя пройти через преграду… её нужно обойти. Даже если для этого придётся заставить наши корабли идти по суше.

Паши ошеломлённо переглянулись. В глазах Шахабеттина читался откровенный страх: уж не сошёл ли юный принц с ума? Но Заганос… Заганос вдруг оскалился в хищной улыбke.

– Корабли по суше… – пророкотал албанец. – ВОИСТИНУ БЕЗУМНАЯ ЗАТЕЯ! Но это именно то безумие, которое мне по душе.

– Мы создаём не просто армию, – голос Мехмеда стал тихим, почти гипнотическим. – Мы строим Новый Порядок. Nizam-ı Alem. Там, в Эдирне, они цепляются за прошлое. Они боятся перемен. Они боятся Европы. А я… я её не боюсь. Я её изучаю.

Он снова подошёл к окну. Свежий ветер с Эгейского моря донёс солёный запах близкой грозы.

– Я изучал историю Рима, – произнёс он, глядя во тьму. – Римская империя пала не потому, что варвары были сильнее. Она пала, потому что сгнила изнутри. Византия – это бездыханное тело, которое просто забыли предать земле. А Халил-паша и его прихвостни – это стая стервятников, которые боятся приблизиться к падали, страшась её призраков.

Мехмед обернулся к своим верным соратникам. В его глазах горела несокрушимая уверенность.

– Но мы – не стервятники. МЫ – ВОЛКИ. И мы придём забрать то, что принадлежит нам по праву.

В этот самый миг в дверь раздался условный стук – три коротких, один длинный. Сигнал личного осведомителя Шахабеттина.

Евнух метнулся к двери, приоткрыл её, принял крохотный свиток и тут же задвинул тяжёлый засов. Он торопливо развернул послание, и его лицо, обычно бледное, стало белым как пергамент.

– Что там?! – резко спросил Мехмед.

– Эдирне… – голос Шахабеттина предательски дрогнул. – Султану стало хуже. Очень плохо. Лекари говорят… они говорят, что это может быть конец. Халил-паша отдал приказ перекрыть все выходы из дворца Топкапы. Он скрывает состояние Повелителя.

В комнате повисла звенящая тишина, плотная и наэлектризованная ожиданием.

Вот он. Момент настал.

Мехмед не ощутил скорби. Скорбь была непозволительной роскошью. Вместо неё по венам хлынул ледяной, кристально чистый адреналин. Тот самый, что он чувствовал на поле битвы при Варне, но тогда он был лишь наблюдателем. Теперь же он был главным игроком.

– Халил пытается выиграть время, – мозг Мехмеда заработал с точностью часового механизма. – Хочет подготовить почву. Подкупить янычар. Заключить тайный договор с Византией. А может, даже привезти из Константинополя Орхана.

Он подошёл к стене, где висела его сабля – не парадная, усыпанная камнями, а простая боевая, из смертоносной дамасской стали.

– Готовьте коней! – приказал он властно. – Самых быстрых и выносливых! Мы не станем ждать гонца с траурной вестью. Мы должны оказаться в Эдирне раньше, чем Халил успеет произнести «Бисмиллях»!

– Это безумный риск, мой бей! – предостерёг Заганос, но его рука уже сама легла на рукоять ятагана. – Если Султан ещё жив, Халил немедля обвинит вас в попытке захвата власти. Это верная гибель.

– Опоздание – тоже гибель, – отрезал Мехмед.

Он окинул прощальным взглядом свою тайную лабораторию. Книги, чертежи, модели орудий. Пять лет он провёл здесь, впитывая знания, копя ярость, оттачивая свой ум до остроты кинжала.

Школа окончена. Начинается экзамен.

– Мы выступаем на рассвете. Соберите отряд «Дели» – моих личных сорвиголов. Ни одна душа не должна знать, что я покинул Манису. Пусть все думают, что шехзаде всё так же мирно читает свои книги.

Мехмед подошёл к столу и одним движением задул свечу. Комнату поглотила непроглядная тьма, но его глаза, привыкшие видеть в сумраке, уже смотрели далеко вперёд. Через пролив. Через холмы. Прямо к воротам столицы.

– Халил-паша думает, что держит судьбу Империи в своих старых руках, – прошептал он в темноте. – Но он держит лишь горстку песка, утекающего сквозь пальцы.

Завтра начнется его великая гонка. Гонка со временем, гонка с Великим Визирем, гонка с самой Историей.

И на финише этой гонки его ждал не просто трон. Там его ждала Судьба.

И имя ей – ФАТИХ. ЗАВОЕВАТЕЛЬ.

– Выступаем, – бросил он в звенящую тишину.

И ночная мгла над Манисой, казалось, вздрогнула от незримой поступи будущего покорителя миров.