Читать книгу Султан Мехмед Фатих - Алексей Чернов - Страница 8

Эдирне. Султанский дворец. Весна 1451 года.

Весна ворвалась в Румелию стремительно, хищно. Тёплые ветры срывали с горных вершин белые снежные шапки, превращая дороги в бурлящие потоки грязи. Природа просыпалась, жаждая жизни.

Но в тронном зале дворца в Эдирне царила вечная, ледяная зима.

Мехмед сидел на высоком троне, подперев щеку кулаком. Монотонный голос главного казначея звучал как надоедливое жужжание осенней мухи.

– …доходы от провинции Сарухан снизились на три тысячи акче, мой Повелитель. В то же время расходы на янычарский корпус выросли…

Цифры, налоги, подати. Всё это пролетало мимо, не касаясь разума молодого султана. Его взгляд, тёмный и неподвижный, был устремлён в пустоту.

Но в этой пустоте он видел не стены дворца, а бирюзовые воды Босфора, сжимающиеся, словно горлышко кувшина. Там, где Европа почти целует Азию.

Внезапно тяжёлые дубовые двери распахнулись. Громкий удар посоха церемониймейстера разорвал тишину, заставив казначея умолкнуть на полуслове.

– Послы Римского Императора Константина Драгаша!

Уголок рта Мехмеда едва заметно дрогнул. «Наконец-то. Сами пришли в ловушку».

Они вошли. Не так, как венгры семь лет назад – с грохотом кованых сапог и звоном шпор. Ромеи двигались мягко, почти бесшумно, шурша дорогими шелками, словно змеи, скользящие в высокой траве перед броском.

Их лица были густо напудрены, скрывая бледность, бороды тщательно напомажены, а в глазах… в глазах читалась та самая извечная византийская смесь высокомерия и липкого страха, которую Мехмед презирал больше всего на свете.

Главный посол, логофет с хитрым, заострённым лицом, отвесил поклон. Глубокий, но ровно настолько, чтобы не уронить достоинства угасающей империи.

– Великий Падишах, – начал он. Его османский был безупречен грамматически, но этот тягучий, сладковатый греческий акцент заставлял скулы Мехмеда сводить от раздражения. – Мой господин, Базилевс Константин, шлёт тебе приветствия и скорбит вместе с тобой по поводу кончины твоего отца, великого Мурада.

– Твой господин добр, – голос Мехмеда прозвучал сухо, как треск сухой ветки. – Но вы стоптали немало сапог по весенней грязи не только ради слов утешения. Говорите дело.

Посол выпрямился, расправив плечи. Он медленно обвёл взглядом присутствующих визирей, задержавшись на Великом визире Халиле-паше, словно ища у того немой поддержки. Халил сидел неподвижно, опустив глаза в пол, как и было приказано заранее, но его пальцы нервно теребили край халата.

– Верно, Падишах, – голос грека налился уверенностью. – Мы пришли напомнить о долге. О выплатах на содержание твоего дяди, шехзаде Орхана.

Мехмед подался вперёд, его глаза сузились.

– Разве я не плачу? Разве золото не течет в ваши сундуки рекой, пока мой народ считает каждый медный акче?

– Выплаты задерживаются, – с наглой ухмылкой заявил посол. Теперь он чувствовал себя хозяином положения. – Содержание принца османской крови – дело весьма затратное. Орхан привык к роскоши, достойной султана. К тому же…

Грек сделал театральную паузу, наслаждаясь моментом. Он искренне полагал, что держит молодого волка за горло.

– …к тому же, Орхан очень популярен среди твоих подданных. Многие анатолийские беи пишут ему тайные письма. Они спрашивают: «Когда же истинный Султан вернется домой?».

В зале повисла мёртвая, звенящая тишина. Визири затаили дыхание. Старый Заганос-паша стиснул рукоять кинжала так, что побелели костяшки. Это был уже не дипломатический шантаж. Это была открытая угроза гражданской войны.

Мехмед медленно, плавно поднялся. Он спустился с тронного возвышения, шаг за шагом, пока не оказался лицом к лицу с послом. Ромей, не выдержав тяжести этого взгляда, невольно отступил на полшага.

– Ты угрожаешь мне, посол? – голос Султана был тихим, почти ласковым, но от этой ласки веяло могильным холодом.

– Я лишь передаю слова Императора… – посол попытался сохранить остатки достоинства, но голос его предательски дрогнул.

– Если выплаты не будут удвоены… мы не сможем больше удерживать Орхана в стенах Города. Мы будем вынуждены… отпустить его.

Мехмед рассмеялся. Это был не весёлый смех юноши. Это был лающий, хриплый смех хищника, который видит, как глупая овца сама заходит в его логово.

– Отпустить его? – переспросил он, резко прекратив смеяться. – Ты думаешь, я боюсь Орхана? Ты думаешь, я боюсь вас?

Резким движением, нарушая все мыслимые законы дипломатии, Мехмед схватил посла за дорогой шёлковый воротник и рывком притянул к себе. Их лица оказались так близко, что грек почувствовал жаркое дыхание властелина.

– Слушай меня внимательно, грек. И передай своему Императору каждое моё слово. Мой отец был человеком мира. Он платил вам, чтобы вы сидели тихо, как мыши под веником. Но я – не мой отец.

Мехмед с силой оттолкнул посла. Тот едва устоял на ногах, путаясь в длинных полах одеяния.

– Вы хотите золота? Вы его не получите. Ни одной монеты! Вы хотите выпустить Орхана? Выпускайте! Пусть приходит! Я встречу его. И я встречу твоего Императора. Но не с золотом в руках. А с железом.

– Это… это война? – прошептал посол, бледнея до синевы.

– Это конец вашего мира, – отрезал Мехмед. – Убирайтесь! Вон из моего дворца! И скажите Константину: пусть он запрёт ворота своего города на все засовы. Потому что я иду. И я не буду стучаться. Я выбью дверь вместе со стеной.

Когда послы, спотыкаясь от страха и унижения, выбежали из зала, Мехмед резко повернулся к своим пашам. Его грудь тяжело вздымалась.

– Халил! – рявкнул он.

Старый визирь вздрогнул, словно от удара хлыстом.

– Да, мой Султан?

– Ты слышал их? Они думают, что мы слабы. Они думают, что могут доить нас, как старую корову. Больше этого не будет. Никогда.

Мехмед быстрым шагом подошёл к огромному столу, где была разложена карта.

– Заганос!

– Я здесь, мой Повелитель! – албанец вышел вперёд. Его глаза горели фанатичным азартом, он ждал этого приказа всю жизнь.

– Собирай лучших каменщиков. Собирай плотников, кузнецов, землекопов. Тысячу! Нет, пять тысяч! Мы едем на Босфор.

– Что мы будем строить, мой Султан? Дворец? Мечеть?

Мехмед ткнул пальцем в карту, в самое узкое место пролива, прямо напротив старой крепости Анадолухисар, построенной его прадедом Баязидом.

– Мы построим замок, Заганос. Не просто крепость. Мы построим нож, который перережет им глотку.

***

Берег Босфора. Лето 1452 года.

Жара стояла невыносимая. Солнце, казалось, сошло с ума, пытаясь расплавить сами камни. Воздух дрожал над водой, искажая очертания противоположного берега.

Но на европейском берегу Босфора, в месте, которое греки издревле называли Лемокопия, кипела работа, какой эти холмы не видели со времен античных богов.

Тысячи людей, словно огромный муравейник, сновали вверх и вниз по крутому склону. Стук молотков, скрежет пил, грохот падающих камней и крики надсмотрщиков сливались в единый, непрерывный гул, который был слышен даже в Азии.

Мехмед не прятался в прохладном шёлковом шатре. Он был там, в самом центре хаоса, среди пыли и известковой крошки.

Одетый в простую рабочую тунику, мокрую от пота, с закатанными рукавами, он стоял над огромным чертежом, разложенным прямо на плоском валуне.

– Эта башня, – он резко ударил ладонью по пергаменту, – башня Халила-паши. Она должна быть самой мощной. Стены в двадцать футов толщиной! Чтобы ни одно ядро не могло их пробить.

Халил-паша, стоявший рядом, судорожно вытирал пот с лица шёлковым платком. Он ненавидел эту стройку. Он ненавидел эту липкую жару, пыль, скрипящую на зубах. Но больше всего он ненавидел то, что эта крепость означала.

– Повелитель, – прохрипел он, пытаясь перекричать шум стройки. – Это безумие. Мы строим на земле ромеев. Это прямое нарушение мирного договора! Император Константин в ярости. Он шлёт гонцов каждый день.

– И что он говорит? – небрежно бросил Мехмед, проверяя отвесом кладку новой стены.

– Он говорит, что эта земля принадлежит Византии. Он требует прекратить стройку. Он… угрожает.

Мехмед рассмеялся, отбрасывая отвес в сторону. В его глазах сверкнули опасные искры.

– Угрожает? Чем? Своими стенами, которые рассыпаются от старости, стоит лишь чихнуть? Своими наемниками, которым он платит фальшивой монетой?

Он повернулся к проливу. Мимо, подгоняемый быстрым течением, величаво проплывал венецианский торговый корабль. Моряки с палубы с опаской и любопытством смотрели на растущие с невероятной скоростью стены.

– Смотри, Халил, – голос Мехмеда стал глубже. – Видишь этот пролив? Это горло Константинополя. Через него они дышат. Через него им везут зерно из Крыма, рабов с Кавказа, помощь из Генуи.

Он медленно поднял руку и сжал её в кулак, словно перекрывая невидимый поток воздуха.

– Я сжимаю это горло. Моя крепость, Румелихисар, и крепость деда на том берегу, станут челюстями стального капкана. Ни один корабль, ни одна лодка, ни одна щепка не пройдёт здесь без моего дозволения. Я назову эту крепость Богазкесен.

– «Разрезающий пролив»? – переспросил Заганос-паша, подходя с кувшином ледяной воды.

– «Разрезающий горло», – жестко поправил Мехмед. – Потому что именно это мы и делаем. Мы душим их. Медленно. Неотвратимо.

В этот момент к ним подвели группу людей. Это были греки – крестьяне из соседней деревни. Оборванные, испуганные, они жались друг к другу. Начальник стражи грубо подтолкнул вперед старейшину.

– Мой Султан, – доложил ага. – Эти неверные мешают работе. Они пришли жаловаться, что наши строители разобрали на камни старую, разрушенную церковь святого Михаила. Они пытались остановить повозки, кидали камни в рабочих.