Читать книгу Султан Мехмед Фатих - Алексей Чернов - Страница 6

Февраль 1451 года. Дорога из Манисы в Галлиполи.

Мир превратился в размытую серую полосу, летящую навстречу.

Небо, стылая земля, призрачные силуэты деревьев – всё смешалось в едином бешеном вихре. Лишь неумолимый стук копыт, отбивающий рваный ритм, подобно ударам сердца исполинского зверя, возвращал в реальность.

Мехмед не ощущал ни ледяных игл пронзительного февральского ветра, ни свинцовой тяжести в затёкших мышцах. Душа и тело слились с конём, стали частью этой отчаянной, безумной скачки.

ВПЕРЁД! ТОЛЬКО ВПЕРЁД!

Впереди, сквозь пелену тумана и мелкой измороси, маячила могучая спина Заганос-паши. Рядом, почти припав к самой гриве своего скакуна, летел верный Шахабеттин-паша. А за ними, растянувшись по размокшей, чавкающей грязью дороге, мчался отряд «Дели» – «Безумных».

Эти воины, набранные из самых отчаянных румелийских рубак, в своих диких нарядах из шкур барсов и с орлиными перьями за спиной, походили на демонов, вырвавшихся из самой преисподней.

Вторые сутки в пути. Меняя загнанных лошадей на почтовых станциях, они не позволяли себе ни минуты на еду или сон.

«Быстрее! Ещё быстрее!» – единственная мысль, молотом стучавшая в висках Мехмеда.

Каждая упущенная секунда могла стоить ему Империи. Каждое мгновение, пока он здесь, в грязи анатолийских дорог, Великий визирь Халил-паша плёл в Эдирне свою ядовитую паутину из интриг и предательства.

Старый лис уже наверняка отправил тайных гонцов в Константинополь, к византийскому заложнику, принцу Орхану. Несомненно, он уже сыплет золотом перед янычарскими командирами, покупая их прославленную верность.

Готовит указ о том, что «в связи с малолетством и неопытностью» шехзаде Мехмеда, трон должен отойти к другому.

К кому? Неважно. Любая марионетка, ниточки от которой будут в цепких руках визиря.

– МОЙ ПОВЕЛИТЕЛЬ!

Крик Заганоса вырвал юношу из мрачных раздумий.

– МОРЕ!

И впрямь, впереди, за унылыми серыми холмами, блеснула свинцовая, холодная полоса Дарданелл. Пролив. Граница между Азией и Европой. Между изгнанием и троном.

Отряд вихрем ворвался в порт Галлиполи, распугивая сонных стражников и немногочисленных портовых рабочих. Кони, покрытые белой мыльной пеной, хрипели и дрожали всем телом, изнемогая от чудовищной гонки.

– Корабль! – прорычал Мехмед, спрыгивая с седла прямо в вязкую грязь причала. – Мне нужен самый быстрый корабль! НЕМЕДЛЕННО!

Навстречу выбежал начальник порта, тучный, заспанный ага, на ходу поправляя съехавший набок тюрбан. Увидев забрызганного с ног до головы грязью юношу с горящими, как угли, глазами и целый отряд вооружённых до зубов «демонов», он побледнел как полотно и рухнул на колени.

– Шехзаде… Мой господин… Но шторм! Взгляните на волны! Ни один капитан не выйдет в море в такую погоду!

Мехмед бросил взгляд на пролив. Море и вправду кипело. Огромные серые валы с оглушительным грохотом обрушивались на причал, осыпая всё вокруг ледяными брызгами. Ветер выл в снастях, словно раненый зверь.

– Шторм? – Мехмед усмехнулся, и от этой усмешки по коже начальника порта пробежал мороз. – Ты думаешь, меня остановит какая-то вода, когда на кону стоит судьба мира?

Он решительно подошёл к ближайшей галере, которую волны бросали из стороны в сторону.

– Этот корабль. Готовьте его к отплытию.

– Но капитан… – пролепетал ага, теряя дар речи от такой дерзости.

– Если капитан откажется, я поведу галеру сам! – отрезал Мехмед. – А ты, ага, если через час мы не отчалим, будешь болтаться на рее вместо флага!

Ага испарился, будто растворился в воздухе. Не прошло и получаса, как галера, отчаянно скрипя снастями и зарываясь носом в ревущие волны, отвалила от берега.

Переправа через пролив была сущим адом.

Корабль швыряло, как щепку. Волны перехлёстывали через борт, заливая палубу потоками ледяной воды. Гребцы, несмотря на угрозы и удары надсмотрщиков, выбивались из последних сил.

Мехмед стоял на самом носу, вцепившись в мокрые, скользкие канаты. Солёные брызги били в лицо, разъедали глаза, но он не отводил взгляда от едва различимого, туманного берега Европы.

– Мой бей, укройтесь! – кричал Заганос, пытаясь перекричать оглушительный вой ветра. – Если вас смоет за борт…

– МЕНЯ НЕ СМОЕТ! – прорычал в ответ Мехмед, и в его голосе было столько силы, что он, казалось, перекрыл рёв стихии. – САМО МОРЕ ЗНАЕТ, КТО ЕГО БУДУЩИЙ ПОВЕЛИТЕЛЬ!

Он верил в это. Верил с фанатичной, безумной убеждённостью молодости. Аллах не для того сохранил ему жизнь в бесчисленных опасностях, не для того даровал этот шанс, чтобы бесславно утопить, как слепого котёнка, в проливе.

И море, словно услышав его внутреннюю ярость, начало постепенно стихать.

Когда галера подошла к европейскому берегу, шторм улегся, сменившись мелким, холодным дождём. На берегу их уже ждали свежие кони – гонцы Шахабеттина сработали безупречно.

И снова скачка. Снова бешеная гонка со временем. Мимо проносились деревни, поля, виноградники. Крестьяне, завидев жуткий отряд, в ужасе разбегались, осеняя себя крестным знамением и шепча молитвы. Они принимали всадников за шайтанов, проносящихся по их земле в преддверии конца света.

Они ещё не знали, что это мчится их новый Султан.

***

Эдирне. Дворец Топкапы.

Великий визирь Чандарлы Халил-паша стоял у окна своих роскошных покоев, созерцая серый, плачущий дождём город.

В его руке был зажат свиток с печатью главного лекаря. Султан Мурад II был ещё жив. Пока жив. Но это был вопрос нескольких часов.

Халил был абсолютно спокоен. Всё шло в точности по его гениальному плану.

Гонцы с вестью о болезни Султана были ловко перехвачены. Дороги, ведущие из Манисы, перекрыты верными людьми. Командир корпуса янычар получил столь щедрый подарок, что без колебаний заверил визиря в своей вечной преданности.

А Мехмед? Мальчишка. Сидит в своей провинциальной Манисе, уткнувшись в книги покойных философов. Пока до него дойдут слухи, пока он соберётся, пока доедет… Во дворце уже будет новый правитель. Послушный, обязанный Халилу всем. Султан Орхан. Или, быть может, малолетний сын Мурада от последней жены, которого мудрый визирь возьмёт под свою опеку…

Визирь довольно улыбнулся своим мыслям. Империя будет спасена от безумных идей этого мальчишки. Никаких разорительных войн. Никакого немыслимого штурма Константинополя. Только мир, процветание, торговля. И он, Халил, у самого руля великой державы.

Внезапно его внимание привлёк нарастающий шум у главных ворот дворца.

Крики. Лошадиное ржание. Звон стали.

Халил недовольно нахмурился. Кто посмел нарушить священный покой дворца, где угасает сам Султан? Неужели янычары взбунтовались раньше условленного времени?

Он вышел на резной балкон, нависающий над внутренним двором.

И замер, словно поражённый ударом молнии.

Ворота были распахнуты настежь. Стражники, сбитые с ног, валялись в грязи, пытаясь прийти в себя.

Посреди двора, на взмыленном, чёрном как сама ночь жеребце, кружился всадник. Его одежды превратились в грязные лохмотья, тюрбан сбился набок, открывая спутанные волосы, но лицо…

ЭТО ЛИЦО ХАЛИЛ УЗНАЛ БЫ ИЗ ТЫСЯЧИ.

Орлиный профиль. И тёмные, горящие нечеловеческим огнём глаза.

Мехмед.

Он был здесь.

КАК?! Как он мог узнать? Как сумел добраться так быстро? Это было немыслимо! Невозможно! Это было чистое колдовство!

Рядом с Мехмедом, на огромном боевом коне, возвышался Заганос-паша с обнажённым ятаганом в руке. А вокруг них, заполнив весь двор, гарцевали «Безумные» в своих звериных шкурах, скалясь на опешивших дворцовых стражников.

Мехмед поднял голову. Их взгляды встретились.

В глубине глаз юноши Халил увидел тот же холодный огонь, что и пять лет назад в тёмном дворцовом коридоре. Только теперь это была не затаённая угроза.

Это был приговор.

«Я здесь, Лала», – кричали эти глаза без слов. «Я пришёл за своим троном. И за твоей головой».

Халил почувствовал, как ледяная рука страха мёртвой хваткой сжала его сердце. Он пошатнулся и инстинктивно схватился за холодные перила, чтобы не упасть.

Его идеальный, выверенный до мелочей план рухнул в одно мгновение.

Волк вернулся в своё логово.

Мехмед спрыгнул с коня, не глядя бросив поводья подбежавшему перепуганному конюху.

– Где он? – коротко бросил он начальнику дворцовой стражи, который, трясясь всем телом, склонился в глубоком поклоне.

– В… в своих покоях, мой Султан… Лекари…

Не дослушав, Мехмед вихрем взбежал по широкой лестнице, перепрыгивая через ступени. Заганос и Шахабеттин не отставали ни на шаг, их руки лежали на эфесах сабель, готовые снести голову любому, кто посмеет встать на пути.

Но никто не посмел. Слуги, придворные, евнухи – все в ужасе расступались перед этой стремительной, яростной силой, вжимались в стены, падали ниц.

Каждый в этом дворце в этот миг почувствовал: власть сменилась. Здесь и сейчас.

Мехмед резким движением распахнул тяжёлые двери в покои отца.

Тяжёлый, сладковатый запах угасающей жизни, смешанный с приторным ароматом благовоний, ударил в нос. Окна были плотно занавешены, и в комнате царил вечный полумрак.

На огромном, утопающем в подушках ложе, лежал Султан Мурад II.

Как же он постарел. Лицо осунулось, некогда смуглая кожа приобрела жёлтый оттенок старого пергамента. Глаза были закрыты. Дыхание с тяжёлым хрипом вырывалось из груди.

Вокруг ложа суетились лекари, в углу имамы тихо шептали молитвы. Увидев ворвавшегося Мехмеда, все в испуге отпрянули и замолчали.

Мехмед медленно, шаг за шагом, подошёл к ложу. Вся ярость, вся спешка, весь огонь гонки внезапно ушли, оставив после себя лишь гулкую, звенящую пустоту.

Перед ним лежал его отец. Великий Гази. Человек, который когда-то казался ему несокрушимой скалой. Человек, который отверг его, унизил, сослал… но любил ли он его хоть когда-нибудь?

Мехмед опустился на колени у самого изголовья.

– Отец… – едва слышно прошептал он.

Веки Мурада дрогнули. Он с неимоверным усилием приоткрыл глаза. Взгляд его был мутным, блуждающим, но, сфокусировавшись на лице сына, вдруг обрёл поразительную ясность.

– Мехмед… – голос Султана походил на шорох сухих осенних листьев. – Ты… пришёл.

– Я здесь, отец. Я успел.

Мурад попытался улыбнуться, но губы лишь слабо дёрнулись в подобии улыбки.

– Я знал… знал, что ты придёшь. Халил… он говорил, что ты не готов. Что ты слаб. Но я-то знал…

Он с трудом поднял исхудавшую, почти невесомую руку и коснулся щеки сына. Пальцы были холодными, как лёд.

– Ты похож… на голодного волка, Мехмед. И это хорошо. Этому миру… нужны волки. Овцы… овцы не строят Империй.

– Я не отдам Империю, отец, – твёрдо, глядя прямо в угасающие глаза, сказал Мехмед. – Никому.

– Знаю… – прошептал Мурад. Его взгляд снова затуманился, устремляясь куда-то вдаль, сквозь сына, сквозь стены дворца. – Алааддин… мой лев Алааддин… он был слишком добр для этого трона. Аллах пожалел его. Забрал к себе раньше времени.

Сердце Мехмеда кольнула привычная с детства ревность к старшему брату, но тут же отпустило. Теперь всё это больше не имело никакого значения.

– А тебе… – Мурад вдруг с неожиданной силой сжал руку сына. – Тебе Аллах уготовил иную судьбу. Тяжёлую. Великую.

Он слегка приподнял голову, и в его глазах на мгновение вспыхнул прежний огонь непобедимого завоевателя.

– Возьми его, Мехмед. Возьми то, что не смог я. Возьми… Красное Яблоко.

Мехмед всё понял. Красное Яблоко. Мечта всех правителей. Константинополь.

– Клянусь, отец.

Мурад выдохнул. И этот выдох был долгим, полным облегчения. Рука его разжалась и безвольно упала на шёлковое покрывало.

– Теперь… я могу отдохнуть. Маниса… сады… там так тихо…

Глаза Великого Султана Мурада II закрылись. Грудь его поднялась в последний раз и замерла навсегда.

В огромной комнате воцарилась абсолютная, мёртвая тишина.

Мехмед смотрел на лицо отца. Оно разгладилось, исчезла печать вечной усталости и тревоги. Султан Мурад-хан, победитель при Варне, спаситель Империи, ушёл к своему любимому сыну Алааддину и обрёл покой.

Медленно, с хрустом в коленях, Мехмед поднялся.

Он ощущал странное, новое чувство. Не горе. Не радость.

Всепоглощающее одиночество.

Теперь он был абсолютно, совершенно один. Над ним больше не было никого. Ни отца, ни наставника, ни судьи. Только безмолвное небо и Всевышний.

Он обернулся к замершим в благоговейном страхе придворным.

В дверях, тихий как тень, стоял Халил-паша. Он вошёл, пока Мехмед прощался с отцом, и теперь смотрел на нового Султана, бледный, сгорбившийся, словно постаревший на десять лет. В его глазах больше не было ни капли прежней насмешки. Только первобытный, животный ужас. Он всё понял. Его многолетняя игра была проиграна.

Мехмед впился в него долгим, тяжёлым, немигающим взглядом.

– Султан Мурад Хан, да освятит Аллах его душу, покинул этот бренный мир, – произнёс Мехмед. Его голос звучал спокойно и холодно, как воды зимнего моря.

Он обвёл взглядом комнату, и каждый, на кого падал его взор, падал ниц.

– ТЕПЕРЬ ИМПЕРИЯ – ЭТО Я.

Он сделал шаг к Халилу-паше. Великий визирь невольно попятился.

– Ты хотел видеть меня слабым, Лала? – тихо, почти шёпотом, но так, что услышал каждый, спросил Мехмед. – Ты хотел, чтобы я вечно сидел в Манисе и читал свои книги?

Халил молчал, низко склонив голову, не смея поднять глаз.

– Книги прочитаны, – отчеканил Мехмед. – Уроки окончены. Теперь начинается экзамен. И ты, Халил, будешь первым, кто его сдаст.

Он резко развернулся к начальнику стражи.

– Объявить о кончине Султана! Пусть глашатаи трубят на всех улицах Эдирне! Немедленно собрать Диван! Созвать всех командиров Янычарского корпуса!

Мехмед на секунду замер, его взгляд устремился в окно, на восток. Туда, где далеко за горизонтом, в утренней дымке, лежал Город его мечты. Город, который ждал своего истинного завоевателя.

– И… – он сделал паузу, и в этой паузе была судьба. – Готовьте пушки. Время мира закончилось.