Читать книгу Кодексы Чарли - Алексей Егоров - Страница 10

* * *

Возможно это порядком удивительная штука, когда ты великий герой или мореплаватель, или путешественник. Самое неизъяснимое во всем этом, это то, что доказывать это самое геройство нужно ежегодно, ежечасно и ежесекундно. Только выпустил копье или весло из рук и про тебя забыли. И все; ты уже не Ахиллес и не Геракл и вообще ты никто и зовут тебя непонятно как. Ну, и умирать явно придется не в доме престарелых на кушетке под присмотром медицинской сестры с обворожительной керамической уткой в наманикюренных пальчиках. А в бою с мечом или луком и стрелами в спине или жопе.

Когда странным образом понимаешь, что смерть это не твое, можно уходить в запои и отрешенно балансировать между и между. Только в Санином случае это была не жизнь и смерть, а скорее жизнь и здравый смысл.

Его Александр Гарин уже не видел вокруг порядком давно. От того и пил, возможно?! Да еще нога все болела сильнее и сильнее.

За свое долгое, бесконечное бессмертие, Саша начал явственно делить все духовное и материальное. И получалось это у него просто замечательно. Но! Когда он пытался навязать свою теорию окружающим поколениям, так быстро сменяющим друг друга, что голова порой у Гарина шла кругом.

Еще вчера он, как ему казалось, ходил в бордель к знойным египтянкам, с выкрашенными в желтое и алое кукольными телами с небольшими и упругими попками. Но вот их уже сменили какие-то остервенелые сучки в бигудях с бородой. На руках и ногах у них были золотые змеи Вавилона и они все разговаривали на персидском. Потом девочки стали ходить в белых накидках и в моде стала девственность до сорока лет и анальный секс. После, девочки стали жирными и неповоротливыми как коровы. Все как одна болели диабетом и томно вздыхая, шарили в складках своего живота, долго пытаясь отыскать там промежность, пока кавалер увлекательно готовился к соитию с прекрасным. Потом начался прекрасный век. Женщины пошли высокие с длинными телами и благородными намерениями. Множество юбок, жёсткий корсет с миллионом завязочек и крючков, немыслимая башня на голове. Чтобы переспать с такой, требовалось редкостное терпение и умение. Там до трусов добраться было похлеще любого современного квеста в лабиринте, не говоря уже об остальном. Только он привыкал к молоденьким курсисткам, спешащим в смольный институт на занятия по этикету. Как, те же самые девчонки, которые еще вчера ходили в ажурных перчатках с увесистыми зонтами от солнца, прогуливаясь парами вдоль набережной, так сказать mon cher ami. И вот они уже лезли на ограду зимнего, стреляя в промежутках папиросы и отматывая подол собственной комбинации, пуская ее на флаги и бинты для революции. Зато поддать жару можно было прямо в перерывах между партийной работой и подрывной деятельностью. В наше же время, женщины Сашку Гарина стали интересовать все менее и менее. Он сошел с ума. Он сошел с ума?

Теперь он, склонный анализировать эпохи по женским прелестям, почти отказался от них. Потому и не всегда «втыкал» где он и что там вообще за окном происходит?

Гарин четко видел, что вечно под небом, а что приходящее. Это порядком его и губило. К примеру, он непонимающе мог смотреть в трамвае на человека, который пытался доказать ему что это его сидение. Саша точно понимал в такие моменты что материя обманывает этого чудака пассажира. Иллюзия ссала в глаза по полной программе.

«Разве он не понимает» – думал Гарин, – «что ничего в материальном мире никому из нас не принадлежит. Даже тело дано ему временно. Так сказать, „погонять“ до поры до времени. И каким же это образом его может быть сидение в транспорте или что-то иное»?

Диссонанс погружал мозг в полную прострацию чувств.

Он даже как-то пытался сформулировать свое мировоззрение. Что-то записывал в перерывах между запоями. Пытался анализировать, не углубляясь в религиозные догмы или учения. И вот что он четко понял для самого себя:

Жизнь – это полное дерьмо. Все, кто живет не хотят его хавать. И жизнь без дерьма вполне себе возможна. Если найти дорогу, по которой от этого дерьма можно уйти. Все вещи не постоянны по своей природе. И дерьмо не исключение.

Сначала Гарин хотел даже придумать свою религию. Но потом понял что заново изобретает Буддизм. И запил еще сильнее, явно понимая все причины и следствия своего существования.

В дверь позвонили. Саня укоризненно посмотрел в сторону коридора и подумал что дверь открыта. И спокойно наполнил оба стакана до краев. Кто-то зашел и аккуратно прошел по коридору. Гарин поднял голову и увидел гостя.

– Проходи Лешка, сто лет в обед.

– Знаешь я сейчас Серегу встретил, он так и не узнает меня до конца. Но я дал ему наколочку. К вечеру он почитает немого китайской философии и обязательно придет к тебе. Тем более я Саша, сказал ему куда иду. Точнее не к тебе а сюда, в точку выхода.

– А зачем идешь? – Гарин протянул Алексею стакан водки и второй рукой пригласил присесть. Леша прошел и уселся прямо на грязный пол напротив. Принял стакан и немного поморщившись залпом засадил его. Выдохнул и с силой сдавил его рукой. Стакан захрустел в пальцах и рассыпался на сотню крошечных осколков.

– Сильно братан, – Саша тоже выпил свою порцию и последовал примеру старого соратника. Его стакан так же рассыпался в дребезги.

– Хватит бухать герой, – Леша улыбнулся, – я за тобой. У тебя в связи с этим последним погружением все в голове как в колоде карт перемешалось. У нас в лаборатории показатели такие, все ахнули. Владимирович как на работу с утра прискакал, сразу орет: «Немедленно вытаскивайте его, он же умом тронется»

– Интересно что сейчас делает Петр? – Сашка встал и закурив подошел к грязному окну.

– Я, Гарин к тебе только поэтому и пришел. Ты же в придуманном мною с Петей мире, вспоминай. Мы эту точку в этом районе проекции и прописывали чтобы герои после погружения именно здесь все и вспоминали. А у тебя какие-то бабы пошли из разных эпох? Давай очухивайся.

– Каждый раз вспоминаю когда на небе вижу созвездие близнецов, – Гарин сильно затянулся и сплюнул, – но я то живу а он вот того…. Он еще раз сплюнул и сильно ударив по раме, распахнул створки наружу, – а ведь весь ваш мир придуман тоже кем-то!

– Людям всегда зачем-то нужна трагедия. Толи счастье тяжелое, толи горевать веселее? – Леша выбросил зажжённую спичку в проем окна так и не прикурив. Захотел повторить фокус, но в коробке уже было пусто.

– Знаешь, у нее реально светлеют глаза, – Александр посмотрел еще раз на тусклую лампочку под потолком, одиноко повисшую на куске черного провода и усмехнулся, – чем дольше мы не видимся, тем глаза у нее становятся все светлее и светлее. Ты конечно можешь относится к этому моему заявлению с сарказмом. Как, впрочем, ко всему что я когда-либо говорил или говорю, но это правда. Изначально у нее глаза, цвета очень выдержанного древнего и не дешевого напитка. Этакий симбиоз дуба и алкоголя. И все это сквозь паутину времени пугающе завораживает. Это как смотреться в заколдованный колодец.

– У нее простые карие глаза это во-первых. И хватит алкоголя, это во-вторых, – попробовал парировать Лешка. Голос у него теперь был усталый и тянулся как паста из скомканного жизнью тюбика.

Но Саша как будто не слышал товарища и продолжал:

– Я как-то не видел ее четыреста лет. Я даже писем ей не писал. Не звонил, когда телефоны появились. Просто исчез из ее жизни и все. Знаешь, женщина может за один миг понять, что ты ее мужчина. Ты к ней подходишь чтобы как-то начать разговор. Попробовать взять номер телефона, познакомится. А она уже точно знает ее ты мужик или нет. Нужен ты ей и для чего. И это все за какой-то миг. Что тогда можно говорить о дне, неделе или более долгом промежутке времени. Вот он миг, и она влюблена. Вот он другой, и она про тебя даже не вспомнит. А тут четыре века, твою то мать!

– И что?!

– А потом я встретил ее случайно на улице. Нет, в ее городок я конечно приехал специально. Специально чтобы увидеть именно ее. Но встретил случайно. И ты знаешь, глаза у нее были очень светлого кофейного оттенка. Как будто все тот же виски очень сильно разбавили водой из-под крана. Пошленько по дешевому забулыжили на вот такой же зачморенной жизнью кухне или комнате. Кто-то увлеченно заворачивал ее стены в этот немыслимый серый кафель. Чтобы он годами, веками торчал из ее стен и давил нам, или таким как мы на уши.

– Это не кухня, это морг! Очка твоего невозврата. Очухивайся давай!

– Без разницы, – Саша сплюнул и огляделся. Кафель отсвечивал прохладой. Дверь была закрыта, окно распахнуто настежь. День крался по подоконнику серой тенью. С улицы тянуло холодом, но он не торопился закрывать его. Все смотрел в белое безмолвие недавно выпавшего снега и смотрел. Мимо шли какие-то люди. Мимо текла какая-то жизнь.

– Как картина неизвестного и нелюбимого художника, -прошептал Гарин, -Одни смотрят на произведение долго и мучительно, пытаясь зацепиться взглядом за что-нибудь. И если находят это, начинают выстраивать вокруг понравившегося объекта на общем, совершенно непонятном и неказистом полотне, что-то свое. Вернее, облагораживают своей фантазией существующий хаос произведения. Такие индивиды потом даже рассказывают автору о том, что он сам хотел изобразить, но зарыл тайный помысел под тремя слоями масла. Так вот такие люди раскапывают то хорошее и чистое, во что можно влюбиться, ценить это и восхищаться. Они так любят мир. Они так любят друг друга. В вечных поисках иллюзорности себя в другом. Хотя по мне, по большему счету половина таких отношений просто придуманы искателями тайных смыслов. И разочарование в своей второй половинке – это разрушение иллюзорных замков и мостов, водруженных самим же архитектором иллюзий. Это прежде всего разочарование в самом себе. Другие, – увидев картину останавливаются у нее как вкопанные. Они не как первые. Они не задумываются часами, «а что же меня остановило у этого полотна?!». Они точно знают, что это их, и это красиво и это прекрасно. Это жизнь братан, такая жизнь!

– Ты всегда, когда выходишь из погружения, такой рассудительный становишься Саша! Может хватит уже, нам с Петей работать нужно.

– Она смотрела на меня не моргая, – Александр будто не слышал критики с вопросами Алексея и продолжал, – Потом аккуратно закрыла свои большие глаза и так же аккуратно открыла. Как будто ресницами как лезвиями могла поранить окружающий ее мир. Я подошел. Я дотронулся пальцами до ее сухих губ. И ее глаза тут же стали темнеть. Прямо на глазах. Это потрясающе дружище!

При этом Саша остервенело улыбнулся и протянул ему зажигалку.

– Сам то как? – Саша взял бутылку с табуретки и допил из горла остаток водки.

Леша посмотрел на старые наручные часы и улыбнулся:

– Сейчас у тебя закружится голова и все начнет исчезать. Я буду выводить тебя быстро. Просто вижу что иллюзия поглотила тебя через чур сильно. Ты как будто и правда живешь на какой-то там земле и любишь каких-то там женщин. Тебя послушаешь так и поверишь во все что сам пишешь с Петром?!

– Я когда сюда пришел у меня нога просто волочилась за мной, – произнес Гарин и привстал, – теперь уже совсем не болит.

– Конечно не болит, – усмехнулся Алексей, – как там говорил Гагарин, поехали!

– Я Гарин, – поправил его Саша.

– Уже нет, – рассмеялся Алексей и растворился в воздухе. Вместе с ним исчез и Саша.