Читать книгу Кодексы Чарли - Алексей Егоров - Страница 9

* * *

Интересно что сейчас делает тот, для кого мы пишем с тобою весь этот сценарий погружения? Готов он к будущему?

– Почему тебя это так тревожит?

– Оно мне снится постоянно, как будто осуждающе как-то снится. В голове барахтается. Как знакомое что-то, но позабытое. Это можно сравнить с чем-то истинным, простым. Со смертью к примеру!

– Ты ждешь что после смерти тебя будут судить? Ты так считаешь только от того, что сам постоянно судишь. Осуждаешь, ходишь, всматриваешься в глаза людям. А зачем? Они просят тебя об этом? Прячут глазки свои, в пол тупятся. Боятся, что увидишь там правду какую-то. А вот кошки честно в глаза смотрят, заметил? А то что они немного прищуриваются, так это я тебе расскажу. Значит в голове у кошки между гипоталамусом…

– Вот я единственного Леша не пойму, – серый, уставший мужик в потертой фуфайке и грязных джинсах достал из-за пазухи отогретый шкалик спиртного и глотнул не морщась, – ты вроде не бухаешь, но тебя встретишь и как к психологу на прием сходил.

– А ты к нему ходил, к психологу? Он делает вид что у тебя в голове колупается, а сам пальчиком к твоей простате подбирается. Человеку и человечеству психологи не нужны, Лао —цзы об этом в свое время хорошо написал. Мир людей ясен и очевиден как говно на улице. Все проистекает из всего. Малое из большого, злое из доброго, великое из малого. Чем больше говна, тем более пытливее человек, чем более он пытливый, тем более находит счастье, чем счастливее человек, тем больше говна. Но когда понимаешь свою суть вот тут все и определяется. Во-первых, ты можешь осознать что все вокруг говно. Во-вторых, что ты и есть говно, а в-третьих, что говно только в твоем уме и оттуда ты им на мир мозгом и гадишь. Словами и мыслями. Осуждениями и рассуждениями. Разные стадии понимания говна сути говна не меняют. Кстати Петя об этом любит рассуждать. Это друг мой. Наш! Коллега мой бывший.

– А на самом деле, как?

– Ты лучше про кошку дослушай. У нее в голове есть железа, которая воспроизводит неземной свет. Для простоты твоего восприятия назовем его бластер. Луч инженера Гарина.

– Толстым то не козыряй, – серый мужик попытался причесать свою взъерошенную шевелюру, у него ничего не вышло.

Оппонент был одет чисто, но бедно. Старое драповое пальто цвета «папина победа» и фетровая шляпа внутрь которой он присобачил кусочек ондатрового меха. Мех слегка торчал из фетровых дырочек сверху, чем оттенял свечение вокруг головы. На ногах были старенькие, застегнутые на железную молнию и скрепленные скрепкой, войлочные туфли «прощай молодость». На руках вязанные черные перчатки. Мохеровый, клетчатый, облезлый от времени шарф дополнял общую картину сюрреализма.

– Так вот она этим своим бластером тебя насквозь просвечивает и все о тебе сукином сыне знает сразу. А чтобы не лопнул у тебя мозг как яичко в микроволновке не вспучило не повело, она глазенки – то и прищуривает.

– Вот бы мне Леша такую железу в башке, – серый мужик еще раз отглотнул и спрятал «мерзавчика» в укромное место, – я бы просветил всех их на хрен.

– И что бы понял?

– А кошки что понимают? Про говно и его уровень вокруг нашего ума?

– Не знаю, они же не говорят.

– А ты на этот раз зачем пожаловал, – серый извлек из кармана помятую пачку папирос и закурил, сплевывая попавшие на язык кусочки табака.

– Не за тобой на этот раз, не волнуйся. На первом этаже вон в том «хрущике» профессор один проживает. Социальную хухуендию воздействия внутреннего на что-то там во внешней политике в университете нашем преподает. Вернее когда-то преподавал. У самого «Зевса» заместителем был. Там на первом этаже морг старый, не действующий давно. Он там типа сторожит. Только кого и от кого не ясно. Раньше на вокзале ошивался. Кстати фамилия у него, по странному стечению обстоятельств именно Гарин. Пьет уже пятый день, а что у нас о запоях написано?

– Пять дней господь творил мир, а на шестой почил от дел своих, – сплевывая сквозь зубы процедил серый и вновь попытался уложить непослушные волосы грязной, обветренной ладонью.

– Вот я ему об этом сейчас и напомню. Тем более нога у него болит, да и воспоминания о вилах в горле у девочки не дают покоя. Я за ним, возвращать его буду. Выводить из прописанного нами с Петей мирка наружу. Хватит ему, напутешествовался вдоволь.

Оба рассмеялись. Алексей встал и протянул серому руку.

– У нас перчаточки-то сымают, – ухмыльнулся серый, но руку пожал.

– Ладно полетел я, – Алексей приподнял воротник пальто и хрустя по свежему снежному насту, направился в сторону нужного ему подъезда.

Серый уныло проводил его бесцветным взглядом и допил водку, подаренную Алексеем. Небо над городом нависло мерзопакостным лоскутным тряпьем. Небо и земля не источали любви. Казалось, что кто-то включил эту меланхолию и депрессию сговорившись заранее. Стадия перехода от желтого великолепия смерти и засыпания мироздания к белоснежному упокоению и фальшивой чистоте. Ногами еще можно было пошаркав отрыть остатки качественного сухого листа, царствующего здесь неделю ранее. Но было это и бессмысленно, и глупо.

Поежившись он устремил свой взгляд в даль. Всю ближайшую перспективу согреться убивал ноябрь. Впереди ждала холодная зима, ночёвки в теплотрассах и битвы за паек у мусорного бака сетевого семейного магазина. И еще нужно где-то найти книгу этого китайца и до следующей встречи с Лешей попробовать разобраться в этом говне.

Ну… и кошек у подъезда не забыть покормить. Бластер все-таки!