Читать книгу Прозрачный дом - Алексей Левшин - Страница 5

Я не знаю, куда мы стремимся с утра

И на чем ошибаются руки,

Но была штукатурка в подъезде, как Босх и как страх,

Искажая пространство, они образуют у нас нищету в духе.

Виден беккеровский рояль, хрустали баккара, Христиании

                                                                                              улицы,

Принадлежность чернильная, угол письменного стола,

Человек перед ним – то ли Диккенс, а то ли… сутулится —

что-то пишет, еще со вчерашнего что осталось, к чему еще

                                                                                   боль не прошла,

Что вернулось:

Треск обшивок каретных и радость базедовых лож,

Цокот выстрелов, астра в петлице великого князя С.А. за

                                                                              минуту до смерти,

Креп, бурнус или гарус, стерляжьего воздуха дрожь,

Голословный покой номеров меблированных имени Кая

                                                                                          и Герды —

Все, чем стала она, золотая отчизна, блесна

Устаревшего навзничь и чем-то богатого мира,

Через опухоль памятников в черный глянец окна

Возвращаться и тихо дрожать с половицами в области щелок

                                                                                             и дырок,

Вспоминать, как используют щелочь для добра-серебра,

Знать, когда-нибудь эта умная жизнь возродится!..

Удивляться, что малым голландцем природа прошла

И оставила все, что полно даже в руки пока что не взятого

                                                                                            смысла —

Это Андерсен, это его утомленный разбор

Дела, дела и дела, и заделанной страсти

В мире, сиречь в душе. Это Чехов, забывший к несчастью

Довершить только начатый о тишине разговор —

О тишине человеческой масти.

Это – помнивший и Самотеку с Тишинкой, и деревянный Щипок

И по степени мылкости памяти – Бухару, Спас-Андронников

                                                                  и Редедю – Тарковский

Сын сначала, а после отец. Это первый ледок

на устах псалмопевца, Марину догнавший смертельный шнурок.

Лед пробит, кто там в проруби – то ли Саул, то ль Иаков.

Мир как тело, подробно ОБМЫТ И ОПЛАКАН —

Кто там в проруби? – крохотный лик Пастернака

И затылок отцовский.

Как вязок ты воздух, московский!

День приходит карябый, февральский, да винчьевский,

                                                 с вором Тишинским в подкладке —

Это я умираю. Лития и дорога нагая – и лес в покатуху и

                                                                                с ямой в начатке.

Потому как пророк-говорок и овраг-добрый враг, гроб-сугроб

                                                     или волчья яма и тайная мама —

Это столпотворение губ.

Я забыл одного. Он был тоже упрямый.

Простите мне за молодость —

Она еще жива.

Простите мне за гордость —

Она еще права.

Я обращаюсь к немощи —

Моей, чужой, твоей!

Горячегубой Всенощной

Кого нам обогреть?

Чекушками, полушками,

Замызганным ковшом

Мы пьем лазурь насущную,

которой мир лишен!

Горстьми с чего-то потными,

Цапучей пятерней

Хватаем страх и в подпол

– да —

Подпол – под душой!

Вот так, лишившись знаменья,

Без умысла строги,

Мы обретаем праведность

В неправедные дни.

Но то, в чем смысла больше нет

И счастья больше нет,

И что всего лишь вам одним, Господь —

Тебе, тебе – поэт —

финалом кажется в отрыв —

Жизнь возвернет и в срок.

В России умереть – прожив —

Большая честь и прок.

Спешу-не спешу упоенно быть живу

Как прежде!

Выхаживая – прожить бы —

Двухжильную степень надежды.

Вернуться, войти

В упоительный мрак первородства.

Но кто возвратит

Ненаглядную тяжесть сиротства?

И осень бьется в том окне.

вернее, занавеска.

И боль чирикает во сне

Назойливей, чем в детстве.

В отъезда провал —

В эту близкую, вязкую пропасть.

– Попал? – Да, попал.

Остается ресницами хлопать.

Обвал и завал

И последняя чистая область,

Знакомая телу в обхват —

Область голоса.

Приходишь – гордец,

пропасть-ямочка между ключицами

Спасти не сумеет, и в память стараешься – врыться бы…

В бумагах копаться и в пухлых альбомах не стану,

Мне б так на язык весовую пространства сметану!..

Застал поставец, где деревьев посуда стоит не по строчке.

Косой этот лес из раскосого края урочищ —

Я в нем на плаву, когда снег его метит своим

                                                          мелом —

  – в одной его точке исчез, а в другой – появился —

  Вот все, что я сделал.

Но так получается, так введено для порядку

Сказать, что на время, которое больше сойдет

                                                                        под накладку —

Зажим, пережим – рук и разных перил образцовых —

Я, Русь, с твоего распорядку

Исчез, а теперь вот вливаюсь поденно, готова?..