Читать книгу Липкие сны - Алексей Подлинных - Страница 10

Здесь почти ничего не изменилось с тех пор. Пол перестелили, но и новый линолеум со временем протёрся всё в тех же местах, а там, где его когда-то порвали каблуки неосторожных посетителей, лежали заплатки из тонкого оцинкованного металла, прибитые гвоздиками.

Линолеум стал первым, на что он обратил внимание, и теперь, ожидая библиотекаря у его стола, рассматривал зал, перебирал детали.

Мир, в котором прошла важная часть детства, почти забытый мир, теперь оживал. Поблекшие краски расцветали, словно картинки, с которых стираешь слой пыли, они начинали дышать и становились полнокровными.

Старые школьные парты, на столешнице которых поколения детей проводили шариковыми ручками по желобкам древесного узора или что-то царапали. Негромкое и до чёртиков уютное потрескивание батарей, что тянулись по полу вдоль окон и напоминали задремавших сытых питонов молочного цвета. Священная тишина, в ней только и было слышно, как щёлкает секундная стрелка круглых часов на стене – прямо над столом библиотекаря. И деревянные ящички с карточками из плотной коричневой бумаги самого низкого сорта.

И, конечно, запах. Тогда, в детстве, этот запах был символом покоя, безопасности и уюта. Он был символом надёжности мира читального зала, мира, где нет времени, нет угроз, а есть только невидимый полог, скрывающий от всего самого плохого, что может поджидать по ту сторону больших окон.

Пахло старой бумагой и книжными корешками, форзацами – какие-то целые, другие – надорванные, но аккуратно подклеенные бумажными полосками. Скотчем теперь, может, и пользовались, но одно звучание слова здесь, в этом месте, казалось Андрею чем-то оскорбительным и пошлым – в старомодном смысле.

Он вдыхал запах и представлял ветхие пожелтевшие страницы, на некоторых попадались древние масляные круги. Но иногда в руках оказывалась и книга со свежими листами, да притом – всё ещё склеенными, и ты чувствовал себя избранным человеком, который будет разделять их первым.

Интересно, современный школьник понял бы, что такое склеенные страницы новой книги, подумал Андрей. Такой книги, которую отпечатали в настоящей типографии на станках, а не принтерах, где на бумаге, кроме краски, остались оттиски.

Только библиотекарь здесь оказался мужчина, да к тому же довольно молодой – лет тридцати. Но борода, болезненная худоба и ясный взгляд, как бы оправдывали его присутствие здесь, подтверждали уместность. К тому же борода была естественная, а не такая, как у модников, которые подравнивают свои щёчки каждый день или используют специальные средства, чтобы волосы росли гуще.

Он стрельнул взглядом на Андрея, когда вернулся к столу, но смотрел не жёстко, злобно или неприветливо, нет, просто с интересом.

Андрей спросил, может ли взять книгу и почитать в зале. Карточки у него нет, и он знает, что библиотека детская, но – всё же?

Мужчина улыбнулся, попросил паспорт и тридцать рублей на оплату карточки. Посетитель всё предоставил и принялся осматривать стеллажи, пока библиотекарь заполнял картонную книжечку. На нескольких рядах коротких полок разместилась экспозиция о родном крае. Там стояли тонкие брошюры с берёзами на обложках, книжки потолще (наверное, с полными воздыханий к этому городу стихами местных поэтов) и толстая квадратная книга в однотонной красной обложке.

Оттуда, где стоял, Андрей не мог разглядеть её название, но и без этого хорошо знал, что именно написано золочёными буквами: «Норск: город и люди» Точно такую же книгу маленькому жителю подарили за второе место в городской выставке рисунков.

– Что вы хотите взять?

– Что?

– Какую книгу вы хотите взять?

– Ааа… – Об этом он не подумал. – Извините, воспоминания нахлынули. – Он тряхнул головой, как делал в детстве.

– Понимаю.

Сначала подумал о «Норск: город и люди», но потом вдруг сказал:

– Большую Советскую Энциклопедию.

– Хорошо. А слово?

– Слово?

Он что, хочет услышать «волшебное слово»?

– Пожалуйста, – растерянно сказал посетитель.

– Пожалуйста?

Мужчина хитро улыбался, а от глаз разбегались морщинки. «Рыбий хвост», они называются «рыбий хвост», – подумал Андрей.

– Большую Советскую Энциклопедию. Пожалуйста.

Мужчина рассмеялся негромко, но глубоким басистым голосом, который совсем не подходил его худобе. Так должен звучать Вин Дизель или Дуэйн Скала Джонсон, а не бледный парень, который выдаёт книжки.

– Извините, – сказал он. – Тома делятся по первым буквам слов, которым посвящены статьи. Чтобы принести вам нужный том, мне необходимо знать, какую статью вы ищите. Какое слово.

– Сон, – неожиданно для себя произнёс Андрей. – Сновидение.

– Хорошо. Подождите. – Мужчина сделал несколько шагов к стеллажам, потом немного развернулся и добавил, будто возвращая слово: – Пожалуйста. – И скрылся в лабиринтах длинных книжных полок.

Андрей улыбнулся и кивнул, но в мыслях сказал сам себе: «Ты стареешь, Джон, ты стареешь»

Получив книгу, он устроился за партой у окна, отыскал статью, которая начиналась словами «СОН (БИОЛ.)» и попытался её прочесть.

«СОН (БИОЛ.)

периодическое физиологическое состояние мозга и организма человека и высших животных, внешне характеризующееся значительной обездвиженностью и отключением от раздражителей внешнего мира. Субъективно у человека при этом угнетается осознаваемая психическая активность, периодически восстанавливающаяся при переживании сновидений, часто с последующим их забыванием…»

Андрей поморгал и попробовал читать дальше, но не слишком в этом преуспел. Статья оказалась написана таким сложным канцелярским языком, что о слова спотыкался не только внутренний голос, который звучал в голове во время чтения, но даже глаза. А текста было много – несколько колонок мелким шрифтом, и всё про сон. Только выглядели слова так, словно не на русском.

Посетитель достал из рюкзака ручку, ежедневник открыл на первой странице. Бумага блеснула чистотой, как будто всем своим видом противилась и отталкивала даже помыслы о том, чтобы замарать её чернилами.

В общем-то, Андрей и не знал, что именно хочет оставить на страницах. Он брал ежедневник просто так, по старой школьной привычке – никто ведь не ходит в читальный зал, чтобы просто почитать? По крайней мере, он в детстве наведывался сюда, чтобы подготовить реферат или доклад или вроде того, вот и тащил с собой тетрадку и ручку.

– Не только, – опять булькнула память. Сегодня она, видно, никак не хотела слушаться.

Андрей посмотрел за окно и тихо согласился:

– Не только.

Он опять склонил над книгой голову, чтобы библиотекарь не видел глаз, и посетитель со стороны выглядел так, будто здорово увлёкся статьями энциклопедии. Но сам смотрел сквозь вмятые станком чёрные оттиски букв на страницах.

«Не только, – снова подумал Андрей. – Не только»

Он приходил сюда в детстве, чтобы прятаться. Приходил, когда прятался от отца. Прибегал – когда прятался от шпаны со двора, если те не успевали догнать сразу.

Чёрт с ними со всеми.

Наверное, стоило расценивать большим подарком судьбы, то, что ночью снова удалось заснуть. Да и то, что утром получилось ни о чём не думать, отвлекаясь на душ и завтрак, и всё остальное. Но теперь память припёрла его к стенке, потому что не могла не припереть. Он понимал ещё ночью, когда сворачивался зародышем под одеялом: так и будет.

Вот что натворило это чёртово сновидение – разбередило старые раны, которые и затянулись-то едва-едва.

И вот почему на самом деле он взял с собой ежедневник – хотел постараться вспомнить и записать всё, что увидел и почувствовал прошедшей ночью, когда сидел за рулём Ки-ки, которая везла его и Нину из Оренбурга, с концерта «Би-2», в их дом.

Андрей ещё раз посмотрел за окно. Мир выглядел издевательски спокойным, сонным и неспешным в это будничное утро – ровным покровом лежал снег, если и попадались люди, то шли они словно замедленно, как в кино. Разве что не зевали. И не было даже вечной птичьей суеты, автомобильной деловитости. Он поймал себя на мысли, что куда радостнее было бы увидеть за окном вьюгу, бурю или ещё какую сумятицу – чтобы снаружи всё кружило, металось и рвалось, весь мир трещал по швам.

Потом он опять вернул взгляд к страницам энциклопедии. «…Отключением от раздражителей внешнего мира…», «…угнетается осознаваемая психическая активность…», «…сновидений, часто с последующим их забыванием…», – танцевали перед глазами сложные слова и неясный смысл, который они в себе заключали. Конечно, само значение слов и предложений Андрей понимал вполне хорошо, но вот смысл их в конкретной ситуации казался каким-то… странным? Невообразимым? Сумасшедшим?

«Не знаю, – подумал он. – Точно не знаю». Может, сумасшедший он сам, а не смысл, который маячил между строк. Может, так и есть. В конце концов, даже Роберт, близкий друг, с высоты своего замдиректоровского понимания иногда смотрел на Андрея, как на чокнутого. Может, таким он и был.

Но сейчас казалось, что описание сна в энциклопедии и приключение прошедшей ночи не сильно-то соответствовали друг другу, даже противоречили. Более того, если верить статье, то…

…что? Скажи уже.

То ночью он видел не сновидение, а переживал что-то реальное.

На сновидение больше походила вся его жизнь в последние года два.

Андрей нажал на кнопку авторучки.

И впервые за эти годы решил хотя бы попытаться вспомнить и записать.

Он не знал, с чего тут можно начать, зато память знала отлично. Наблюдая, как кончик ручки пляшет на бумаге, да с такой скоростью, что вполне может развести на ежедневнике огонь, Андрей успел подумать, что память, видно, давно подготовила всё, от чего хотела освободиться. Будто это была уже тысячу раз отточенная в рассказах байка.

А потом и кончик ручки, и белоснежное пятно бумаги исчезли – глаза застили образы.