Читать книгу Пурпурный год. Части 1—3 - Алексей Строганов - Страница 2

Авто подбиралось к Большому Устьинскому мосту с востока, чтобы потом, пройдя Москворецкую и Кремлёвскую набережные, сломать направо вверх перед Большим Каменным, прорваться по Моховой и Воздвиженке за Новый Арбат, за Никитский бульвар к тихим переулкам. Не самый короткий путь, но в Москве набережные за последний год так стали хороши, так замечательно отлакированы, что с майских дней авто приучено прокладывать по ним маршрут при любой возможности.

Ехать оставалось четверть часа, когда Андрею позвонила двоюродная сестра. После соплей и всхлипов стало совершенно понятно, что на линейку к сыну он не успеет, если вообще увидит своего сына сегодня, что маршрут придется менять, уходить по Яузской направо, на Солянку, к Китай-городу, крутиться на Лубянке в обратную сторону, подбираться к Ильинке, а Ильинка, скорее всего, уже перекрыта. Там машину оставить с водителем и к Биржевой бегом, чтобы успеть.

Авто затолкалось на тесных улицах, рвануло к новой цели с неохотой, но брюзжать в годовалом возрасте посчитало излишним. Маршрут перестроен без эмоций, только Ильинка сомнение вызвала – не перекрыта ли? Скоро узнаем. Лубянка; проскочили светофор; на Ильинку въезд не запрещён; ограничен сквозной проезд – после Большого Черкасского временный знак и машина поперёк улицы. Авто ещё в движении, а Андрей уже за бортом. Двумя пальцами придержал за дверную ручку, потянул, как дрессированного пса, за собой: «Будь поближе». Нет в просьбе ни упрека, ни раздражения, от этого авто радостно урчит двигателем, хочет быть послушным псом у ноги хозяина; государеву человеку с палочкой водитель придумал историю про ветерана, которого надо забрать из минфиновской поликлиники:

– Ветеран старенький, ходит плохо. Пропустите, пожалуйста, к 9-му дому, там и место парковочное свободно. Спасибо за понимание.

…

За несколько лет, прошедших с тех пор, как доктор Аррогат*

Аррогат, Авас Иванович – доктор технических наук, изобретатель дружелюбных к окружающей среде лаков, лакировочной машины и лакозаправочной станции. Совершил революцию в области сохранения фасадов зданий и дорожных покрытий от разрушения путем лакировки поверхностей. Внедрение изобретения д-ра Аррогата резко сократило затраты на ремонт зданий, а тротуарную плитку перестали перекладывать вовсе. Председатель правления коммерческого общества «Лакировочные машины доктора Аррогата», совладелец «Общества Прекрасных Поверхностей», вполне уважаемый человек.

изобрел свои лаки, в Москве многое изменилось и, говорят, в лучшую сторону. Лаки и вправду были замечательные: дружили с окружающей средой и быстро сохли. Специальные машины наносили их на фасады, распыляли на тротуары и дороги, говорят, даже был случай лакировки крыши, но это не точно. Общественность постепенно привыкала к новой технологии, а вот Досужие городские языки встретили её неприветливо. Они мололи, коверкали, смешно шепелявили, твердили о «консервативной стагнации». Ответом им стало изобретение Аррогатом цветных лаков. Теперь город можно было не только заставить блестеть, но и выкрасить в рамках любой безудержной фантазии. Увидев буйство красок на первых домах, Общественность возликовала, а Досужие языки устыдились своей косности и сами себя прикусили.

Между тем изобретательный гений доктора Аррогата не стоял на месте. Он придумал специальное сопло, и теперь любая поливомоечная машина могла быть переделана в лакировочную. Для сплошной лакировки города было создано «Общество Прекрасных Поверхностей» (сокращенно ОПП), которое шустро возвело в провинции три лакокрасочных завода и отхватило себе все подряды. Городской бюджет инфарктно пережил сокращение затрат на ремонт фасадов, рыдал, вычёркивая статью на перекладку тротуарной плитки, с трудом сохранил расходную часть, направив средства на строительство лакозаправочных станций. Их требовалось немало, большинство возводилось у кольцевой дороги, но Её Величество Логистика потребовала одну непременно в центральной, исторической части. Что поделать: лакировали по графику, машины требовали своевременной заправки, и город пожертвовал Биржевой площадью.

Станцию решили возводить по типовому проекту, в соответствии со стандартами и ГОСТами, хотя первоначально в тендере побеждал известный голландский архитектор Ван дер Таей. Он предложил установить резервуары с лаком и заправочные колонки на уровне четвёртых этажей окружающих площадь домов. Логика в этом авангардном решении была – лакировочные машины не работали в дождь и снег, значит, 150 дней в году, в ненастную погоду, площадь могла быть свободной, но трёхцветный резервуар, стилизованный под мешок шотландской волынки, и свисающие до земли шланги вызвали у одного из экспертов некие ассоциации, и милый голландский дизайн отвергли в пользу типового.

Проект утвердили, на Биржевой выкопали котлован, работа спорилась, но пришла напасть откуда не ждали: в середине августа в котловане нашли что-то археологически ценное. Общественность сделала громкое заявление, один из экспертов поддержал, и Власть прислушалась к тревогам, приняла конструктивное решение, ввела мораторий на строительные работы, и кто-то из самых высших, из Безупречных, лично выступил гарантом. Все складывалось замечательно – очередной эпизод двухвекового диалога глухих, где роли расписаны, а результаты известны заранее, плавно набирал обороты, но тут вмешались никому не известные личности. Померещилось им, что в первую сентябрьскую ночь вся архитектурная ценность из ямы будет вывезена прямо на свалку. И это после всех выданных гарантий, на фоне абсолютной безупречности и по-крымски жаркого лета. Ну, что тут скажешь, дикари.

…

Триста метров от угла до ямы на Биржевой. Несколько минут быстрой ходьбы. Андрей номер сестры заблокировал ещё в машине, чтобы не отвлекала, от шикарного сентябрьского солнца перешёл на четную сторону в тень, у Дома с башенкой через проезд для грузовиков, мимо машины скорой помощи, вдоль забора с рекламой Общества Прекрасных Поверхностей прошёл семьдесят пять шагов. Здесь в заборе разрыв, и трое в оранжевых комбинезонах закрывали его металлическими ограждениями, неспешно отделяли человек пятьдесят зрителей от ямы; журналисты позировали послушным операторам; одинокий милиционер, закинув голову, сиял застенчивой улыбкой, любовался висящими в небе квадрокоптерами. В самой яме на старинном парапете выстроились в ряд четыре человека. Они скованы наручниками между собой. Слева – бородатый мужчина и беременная женщина. Обоим за тридцать, в свободной руке у бородатого документ, свёрнутый в трубочку. Пара справа – высокий длинноволосый парень и семнадцатилетняя красотка. Возраст своей любимой племянницы Андрей знал точно, и его не радовало, что она опять с этим летящим полунаркоманом, которого они с сестрой называют Патлатым, и с которым Андрей уже беседовал, но только кожу на руке содрал. Маруся пристёгнута к Патлатому наручниками, через него имеет отношение к беременной дамочке и к Бородатому, который среди них самый взрослый и, возможно, оппозиционер. Ужасно.

На беременной женщине кофта крупной вязки и серая длинная юбка, через плечо перекинута дамская сумочка из дорогой коллекции, а Маруся, его племянница, без сумочки, без рюкзака, даже левое, свободное от оков, тонкое запястье грустит, а мог на нём висеть хотя бы тот темно-синий кожаный мешочек, который Андрей ей привёз из Италии – авторская вещь размером с дамский кулачок. Кто же тебя раздел, девочка? Не предусмотрено в конструкции топа племянницы место для паспорта, нет в длинных рукавах, подвязанных ленточками на кистях, в джинсах, в кроссовках кармашка для электронных карт. Есть маленький голый пупок, а всё, что должен по закону иметь при себе несовершеннолетний, отсутствует. Не первый сюрприз от Маруси, поэтому уже отмолотили дядюшкины пальцы по экрану телефона, написан текст адвокату, улетела верному другу картинка. Адвокат всегда на связи, в курсе семейных проблем, имеет чувство юмора, доверенность на представление интересов и документы, чтобы подтвердить личность Маруси, поэтому его ответ лаконичен: «27 минут». Надо подождать.

Людей прибавилось. Значит, прилегающие переулки ещё не перекрыты, и это не очень хорошо. Один квадрокоптер спустился в Яму, в самый низ. Бородатому, Беременной, Патлатому – всем по три секунды дал на позирование, а перед Марусей завис. Начал флиртовать, фигуры выписывал, умолял волосы с лица отбросить, в камеру улыбнуться. Девушка на просьбу взглядом в упор ответила, и в задних рядах вскрикнул оператор, упал пульт управления; летающая машинка круто ушла вверх, пропала за крышами. Люди, кто в Яму смотрел в этот момент, ахнули, зажмурились от двух сапфировых звезд. Человеку долго смотреть на такое – болезнь глаз и сердца: что-то наступит раньше, а что-то позже. Сухонького старичка, что рядом с Андреем стоял, сильно обожгло. Крякнул старичок, распрямило, закачало его от густой забытой страсти, восхищенно-неприличное на выдохе хотел выдать, но вовремя осекся, прикусил язык, закашлялся. Будьте здоровы, дедушка.

Сотни полторы или две уже зрителей. Как будто их нарочно сюда гонят. Очень странно. Журналисты кучей; охрана Минфина опустила жалюзи на окнах первого этажа; двое молодых парней подкатили и бросили у ограждения женщину в инвалидном кресле – женщина уродлива до отвращения и явно больна; группа весельчаков протолкнула в самую середину толпы мужчину в узких коротких брюках с крохой в рюкзаке на груди. Квадрокоптер низко прошел над головами, приземлился в тылу для замены аккумулятора; Беременная в Яме дернулась, вся четверка исполнила очередной короткий танец в поиске равновесия и едва не свалилась с парапета. Над Биржевой ахнул нервный выдох, поднялся выше крыш, улетел в облака, потревожил Солнце. Оно из любопытства заглянуло в Яму, ничего интересного не нашло, брезгливо отдёрнуло лучи, но тут Маруся хлопнула ресницами, и лучи вернулись, прилипли к её голым плечам, напитались от волос тяжелым золотом, разлетелись по окнам домов, заметались звонким эхом по площади:

– Давай играть!

Маруся только плечами повела.

– Нет? А чего ты с этими, серыми?

Маруся не ответила, указала взглядом на правую руку.

– Это? Сейчас уладим, – Солнце провело особым лучиком по обручу наручника, подсветило простую железку, подмигнуло Марусе и залегло на облако – так подглядывать удобнее.

…

Пунцовый румянец на щеках племянницы заставил Андрея кусать губы – обычно она такая бледненькая, а сегодня что-то раскраснелась сильно. Пожалуй, не будем ждать адвоката и в милицию мы сегодня не пойдём. Мы сейчас сами все уладим, пока небо чистое от квадрокоптеров, тем более что наручники не электронные, а блеснули простой железкой. Очень кстати оказались рядом две дамы-иностранки с пышными причёсками; Андрей задел плечом ту, что с натанцованными икрами, извиняться не стал – улыбнулся очаровательно; второй, у которой в волосах забор из невидимок от виска до затылка, сказал что-то весёлое по-английски, выслушал ответ с испанским акцентом, изобразил удивление, коснулся плеча, сделал вид, что не решился продолжать, оставил даму в покое; из газели МЧС незаметно набрал полдюжины гибких замков, вроде велосипедных, надел на шею бейдж с фотографией, подошел к оранжевым комбинезонам, заканчивавшим установку ограждений, и с ходу озадачил, не дал рта раскрыть:

– По два замка ставим на секцию. Крайние секции крепим к бетонным блокам. Требования по страхованию прошу выполнять. Прошу строго по инструкции.

Замки раздал, высыпал на оранжевых комбинезонов ворох номеров и названий выдуманных инструкций, заставил выгнуть плавный полукруг ограждения в другую сторону, оценил результат двойным щелчком пальцев (удовлетворение), разрешил курить, а сам спустился в Яму, по крутому пандусу бегом, к узкому парапетику, навстречу сапфировым глазам.

Среди диких разброд и шатание. Беременная потом изошла, выпучила бедовые глаза; Бородатый прятал документ в карман; Патлатый с закинутой головой путешествовал по далеким мирам. Только красотка ответила Андрею прямым взглядом, упёрлась, остановить захотела, но слабовата она с дядюшкой в гляделки играть – не по зубам противник. Андрей шпильку, которую из волос прекрасной иностранки незаметно вытащил, пальцами согнул на ходу. По парапету справа Марусю обошёл, дыханием не тронул. Обтёк, заскользил вокруг гибкого тела, зашел за спину. Ноги – жестко поставил; указательный палец по джинсовому бедру вверх чиркнул аккуратно, ладонь замерла у летнего ещё пупка, не коснулась – спугнуть теплом побоялась; ударил Патлатого. Не локтем, нет, к сожалению, нет возможности эту тварь локтем достать. Слишком резкое движение для всей этой хрупкой конструкции из людей грозит падением. Потеряет Патлатый сознание от удара, начнет валиться, потянет за собой остальных, а парапет хотя и невысокий, но строительный мусор кучами вокруг, из земли арматура торчит, есть стекло. Опасно. Приходится легонько тыльной стороной правого кулака хлестнуть Патлатого в висок. Сознание от этого не потеряет, на секунду замрет и плавно осядет. Удар, очень аккуратный, хлесткий, обжигающий, выиграл Андрею три секунды, чтобы шпильку из левой руки правой взять, правильно упереть и аккуратно тонкую ручку выпустить из стального кольца. Всё. Разрыв объятий. Весь огонь своих нервов, обжигающий лед недовольства Андрей передал вновь свободному женскому телу и, подбрасывая, закручивая, подхватывая, падая, закружил голову до одури сладкой мужской ревностью. Патлатого успел поддержать, Бородатый сам присел максимально для баланса, Беременная устояла, запомнилась выпученными глазами и потными дорожками на щеках.

Ситуация криминальная, а племянницу нести приятно. Так она талантливо на руках устроилась, что обе залеченные спинные грыжи примолкли, не бухтят, как обычно, когда груз от пяти кило, а даже что-то напевают бравурное. Главное, чтобы не начала биться в руках раньше времени. Вот уже и секции забора. У зрителей на Андрея и его ношу глаза зажглись голодным интересом, наметилась легкая толкотня, и милиционер начал жевать фразу, но Андрей ему шанса не дал, опередил:

– Где одеяла? Мы опять не готовы. Нарушение правил страхования!

Ключевые слова здесь «мы» и «нарушение правил». От этого «мы» у милиционера уверенность, что перед ним кто-то из своих. Кто, какие правила нарушил – не важно, но, судя по интонации, есть шанс все исправить, надо только вот этого, с девушкой на руках и правильным бейджем на пиджаке, не раздражать. Последнее время страховщики такую силу взяли, что легко крайним сделать могут. Милиционер смутился, с разумной суетливостью захотел исправить несовершённые ошибки. Протянул руки – девочку через барьер принять, но Андрей от его помощи отказался:

– Сам, сам, сам… Одеяло… Быстрее… Отодвиньте секцию. Где скорая? Сам, сам… Держите периметр, принимайте остальных.

Опять исключительно правильные, родные слова. Милиционер раскинул руки и спиной отодвинул людскую массу, дал проход. Налево, вдоль забора, к Ильинке, бегом, вдоль Дома с башенкой; одеяло сползло, неожиданным предательством спутало ноги; справа прижалась к стене колонна черных боевых муравьев. Ещё шагов пятьдесят. Шлемы закивали в такт, задвигались хитиновые плечи, и колонна начала топтание на месте. Каждый второй прикрылся щитом, невидимый старший задавал темп, в воздухе распространился запах шампуня. Сверху опять зажужжал на свежих аккумуляторах квадрокоптер. В толпе запричитал писклявый голос, ему в поддержку речитативом зазвенели поставленные фразы группы поддержки. Вовремя. Через восемь, максимум десять минут толпа будет зафиксирована и отодвинута от Ямы черным полукругом. Оставят ей небольшой коридорчик, по которому удобно будет в переулочек проследовать, а там всех профильтруют. Толпа эта – одно название. Не толпа – большая куча. Инвалидное кресло аккуратно опрокинут, уродливая больная изойдет притворной пеной, но это все мелочи. Если Беременная прямо в Яме рожать не начнет, вся эта ситуация в новостях умрет к вечеру. Тридцать шагов. У распахнутой двери машины «скорой помощи» доктор, как вратарь в воротах – кривые ноги на ширине плеч, руки согнуты в локтях на уровне груди, фонендоскоп показал вечернее время, а задница сильно ёрзает, ставит под сомнение неподвижный вариант защиты при виде несущегося человека. Смешно. Пятнадцать-двадцать шагов. Траектория бега круто сломана влево, навстречу преданно моргнувшим фарам. Задняя дверь авто распахнулась точно в момент остановки, втянула Марусино золото в обсидиановое зазеркалье. Девчонка, почувствовав клетку, от рук, от одеяла отбилась с внезапной кошачьей яростью, скрутилась пружиной в дальнем углу сиденья. Зашипела: «Тронь меня… Попробуй». Хотела страшно-страшно прошипеть, с угрозой, а получилось тихонько, с паузой и немного просительно в конце. Такой ребёнок.

Авто понятливо выкрутило руль до-о-о-о-олгим круговым движением, сдало назад, написало латинскую S вокруг скорой, и вперёд, вперёд, потом налево, потом вниз, мимо Храма на мост, на Болотный остров, опять на мост. Авто встало на прежний маршрут, стирая из памяти досадное отклонение к Яме на Биржевой, вышло на Моховую, потом по Воздвиженке за Новый Арбат, за Никитский бульвар к тихим богатым переулкам, где не бывает чёрных муравьев. Авто старалось успеть, но Андрей, закончив тексты адвокату и сестре, успокоил:

– Нет спешки, дружище. На школьную линейку, как в театр, опоздавших не пускают. Едем спокойно. Ничего нам уже не стереть.