Читать книгу Мегеры - Алена Половнева - Страница 7

– В следующий раз не крась глаза, – велел Брокк.

Он подобрал с пола скромное черное платьице и кинул рыжеволосой девушке, сидящей на скомканной кровати.

– Вечером? – спросила она, откинув длинные пряди с плеч, обнажив маленькую безупречную грудь.

Брокк обернулся и внимательно посмотрел на нее.

– Давай вечером.

Она кивнула, легко подскочила с кровати, оделась и смахнула несколько крупных купюр с тумбочки себе в сумочку. Только одна осталась сиротливо лежать.

– Скидка постоянному клиенту, – пояснила она.

Брокк не взглянул ни на нее, ни на деньги. Она быстро вышла из комнаты, спустилась по дубовой лестнице, пересекла гостиную и выбежала на улицу, накинув на плечи легкую куртку. И никто бы не заметил ее – будто бы тигровую лилию вынесло сквозняком в высокие двери – но на лестнице она столкнулась с Анникой.

– Мама, у нас тут опять бляди шастают! – завопила она.

– Аня! – укоризненно крикнула Азия из своей комнаты.

– Мат?

– Границы.

– Ты уже взрослая девка, сиськи третьего размера, а ябедничаешь как детсадовка, – прокомментировал Брокк из ванной.

Двери в комнаты были открыты, и домочадцы сновали туда-сюда по утренним делам.

– Когда ж вы вырастете уже? – досадовала Азия.

– И съедете? – спросила Анника ехидно и пнула дверь ванной.

– Нет, съезжать не надо, – Азия вышла из своей комнаты полностью одетой, – я жду тебя в машине.

– Надо съезжать! – снова завопила Анника. – Что это за дом с одной ванной?

Брокк вышел в коридор в джинсах и с голым торсом. Светлые волосы были влажными.

– А бигуди чего не накрутил? – Анника зло оттолкнула его и заперлась в ванной.

Азия в дверях столкнулась с Демидом.

– Слушай, а чего ты шлюху эту таскаешь? – спросила Анника, выпорхнув из ванной, – помирился бы с Сашкой… Она тебя любит… Привет.

– Кто его любит? Его никто не любит, – сыронизировал Демид, смерив Аннику взглядом. На ней была форменная короткая юбчонка, не прикрывавшая длинных тонких ножек.

– Саша, – ответила Анника.

– Неравнодушна, это точно, – согласился Демид.

Брокк отмахнулся от них.

– Что за девка рыжая? Впервые вижу, а я тут всех знаю, – поинтересовался Демид, когда за матерью и дочерью закрылась дверь.

– Лиля или как-то так…

– Единственная шлюха Лиля, которую я знаю, еще недавно была брюнеткой. Мы в школе вместе учились…

В школе Демид был милым мальчиком, носил розовые рубашки, смешные галстуки-бабочки и робко увивался за девочками – его оленьи глаза, высокие скулы, чувственные губы компенсировали нескладность его тела. В университете он вдруг сам собой превратился из тощего угловатого парнишки в высокого изящного юношу и принялся усердно пестовать образ модника-интеллектуала. Проколол оба уха, менял прически, носил странные ботинки, майки с глубоким вырезом, бесформенные пиджаки, очки в черной тонкой оправе и часы на пластиковом ремешке. Он вдруг принялся крутить романы и с парнями, и с девушками, часто влюбляясь в первую или первого встречного и остывая через пару часов без ущерба для личности и эго. Демид определял себя как пансексуала, утверждая, что главное в сексе не пол, а личность.

– И много ты ей платишь?

– Саша дома? – Брокк проигнорировал вопрос Демида и плюхнулся рядом с ним на диван.

Демид развернул газетный сверток, высыпал немного травы в маленькую стальную трубку и поджег. Выдохнув едкий дым, он закашлялся.

– Ты ведешь себя как маньяк, – сиплым голосом сказал он.

На самом деле Демид знал их историю лучше них самих. Каждый раз, накурившись, Брокк принимался вспоминать их с Сашей первую встречу, их роман, их расставание, и его рассказ практически не претерпевал изменений. К счастью, курил Брокк редко – хирургу нужно беречь сосуды и не допускать тремора рук – но все равно текст, который он произносил, Демид успел выучить наизусть.

Она обернулась, и я сразу понял – моя! Когда такое понимаешь, надо хватать. И бежать. Я так и планировал: возьму за руку и уведу. Пусть сопротивляется или пусть кокетничает, набивая себе цену – всё равно уведу. Вцеплюсь руками, ногами, зубами – и не отпущу! Я же видел, что вокруг нее кружат какие-то мужики, а перенести мысль, что твоя женщина с кем-то еще… Это невыносимо! Мне больно дышать было, пока я не заговорил, пока не предложил уйти.

Но она удивила меня. Кивнула. Собралась по-солдатски быстро. И пошла за мной, молча, не задавая вопросов.

Она вообще молчала весь вечер. И всю ночь. Даже секс – всё молча! Нежная, пылкая и звуков напрасно не тратит. Чудо, а не женщина! Иногда только постанывала в самом конце. Это значило, что я – молодец, хорошо постарался. От этих редких стонов у меня мурашки по позвоночнику бежали. Ее голос, низкий, хриплый, совершенно неподходящий ей, нежной и прозрачной, но такой манящий. Она обмолвилась однажды, что в отель каждое лето приезжали постояльцы из Европы на какой-то мегерский фест, и она немного говорит и понимает по-итальянски. Я попросил, она заговорила… На свете нет никого сексуальнее Саши Гингер, говорящей по-итальянски, можешь мне поверить! А еще если она голая, с улыбкой на лице и европейским руководством по нейрохирургии в руках!..

Я плохо помню, что было потом, когда мы стали вместе жить. Помню, что поначалу глаз с нее не сводил, разглядывал и удивлялся, сколько в ней черточек интересных. Глаза потрясающие! Правый – голубой, холодный как камень, с прожилками. Левый – зеленый, но теплый, с рыжинкой вокруг зрачка. Море и лес. Веснушки повсюду, я каждую помню, потому что каждую успел поцеловать! Волосы медные, мягкие словно шелк. От нее пахло яблоками: она их все время грызла и разбрасывала огрызки вокруг. Очень ловко зажигалку в пальцах вертела, я у нее эту привычку перенял, так пальцы хорошо разминать.

Я часто влюблялся, часто даже с первого взгляда, но так – никогда! Так, чтобы и разумом, и телом – чтобы сразу в два болота засосало! Я одергивал себя постоянно, чтобы не сожрать ее, не растерзать, не затискать до смерти, специально отвлекался по вечерам, чтобы передохнуть ей дать, пока она не стала меня изводить, жилы тянуть, ревновать как бешеная. Сначала было забавно, как будто котенок на тебя рассердился и кусает своими маленькими зубками. Я гладил ее по волосам, прижимал к себе, и она успокаивалась.

А я стал ошибаться. Утром оперирую, закрываю илеостому аппаратным анастомозом, вечером осматриваю – больной бледный, в холодном поту, живот поддут, повязка кровью промокла. Пулей на стол, лапаротомия, ревизия, закровил с зоны анастомоза – и на всю ночь. Она дома одна. Утром – скандал. За скандалом – следующая ошибка и следующая ночь переработки. Я так устал тогда, что до сих пор отдохнуть не могу.

Тогда что-то сломалось во мне. Сказал: «Уходи!». Думал, остыну, соскучусь…

Я остыл и соскучился, а она не вернулась.

Не вернулась.

Все всегда возвращались.

А она ушла…

Демид то и дело отмечал про себя, что Брокк говорит о своих чувствах в прошедшем времени, но зато каждый раз вспоминает нового больного, на чьей операции был не так хорош, как привык.

Брокк сделал несколько затяжек, его лицо разгладилось. Он откинулся на спинку дивана, и Демид понял, что сейчас будет рассказ о Саше и ее глазах с веснушками. На этот раз он решил опередить его.

– Оставь ее в покое, – посоветовал он, не слишком надеясь на успех. – На время, не навсегда! Пусть она хоть отдохнет!

Феська и правда оказалась совсем плоха. Она лежала теперь, как больная кошка, на своей кровати, не вставала, не ела и молчала. Саша сидела в коридоре, прислонившись к двери номера, и напряженно прислушивалась к ее дыханию. Ей было не до Брокка.

– Мать тоже говорит, что я – маньяк, – заметил Брокк, – моя мать, оказывается, понимает меня лучше, чем я сам.

– Очень умная женщина, – Демид передал Брокку заново набитую трубку. Тот поджег и затянулся. – У нее есть кто-нибудь? Кроме отца твоего?

Брокк выдохнул дым, улыбнулся и отрицательно помотал головой.

– Жаль, – Демид подсыпал крохотную щепотку травы в трубочное жерло.

– Я знаю, что задолбал тебя своей Сашей… – Брокк снова откинулся на спинку дивана. С рефлексией у него не складывалось. – Что мне делать?

– Перестать говорить «моя Саша», – посоветовал Демид.

Брокк усмехнулся. Демид раз за разом убеждал его расслабиться в ответ на вопрос «Что делать?», и они расслаблялись. Теперь, когда Саша здесь, такой рекомендацией от него не отделаешься. Демиду пришлось спешно вспоминать, как соблазнять девушек. Вспоминалось с трудом, мешал конопляный туман в мозгу.

– Ты дарил ей подарки? – наконец придумал он.

– Ты же знаешь, что ее это только разозлит, – отмахнулся Брокк.

– Да, помню, – Демид прочистил трубку, – закрути с какой-нибудь девчонкой из местных. С какой-нибудь молоденькой вогершей…

– И что? – раздраженно спросил Брокк, забивая трубку снова.

– Сашка – ревнивица, она тебя зарежет большим кухонным ножом и избавит меня от твоего нытья… – рассмеялся Демид. – Она, кстати, тебя уже ловила верхом на другой бабе?

– Я ей не изменял! – ответил он быстро и решительно, поджигая трубку и затягиваясь. – Я ее обожал. Даже дрочил только на видео, где она обнимается с большим надувным китом…

– Значит, все слухи о романах с медсестрами – вранье?

– О медсестрах – вранье. О пациентках – правда, – засмеялся Брокк.

– Потому что тебе нравятся шрамы?

– Ебанулся совсем? – возмутился Брокк. – Прекращай распускать этот слух!

– Брось! Подыграй мне! – засмеялся Демид.

Брокк отмахнулся от него. Демид встал, открыл форточку, и теперь сизый пряный дым улетал в уличную сырость.

– Неужто ни разу ни одной медсестре халатик в ординаторской не задрал? – не поверил Демид. Его мозг уже заметно притормаживал.

– Пациентки уходят, медсестры остаются, – Брокк потянулся всем телом, аж хрустнули плечевые суставы, – остаются и мстят! Скальпель лезвием вперед подают…

Брокк был убийственно привлекателен. Распущенные светлые волосы до плеч, еще влажные, растрепались, растянутая майка задралась, обнажая рельефный живот, джинсы едва держались на бедрах – он забыл застегнуть ремень. Невозможно было представить, что эта ленивая сексуальная скотина – подающий надежды молодой хирург. Может быть, Демид и попробовал бы забраться ему в штаны, если бы над ними в сизых клубах конопляного дыма не витал незримо огнеголовый призрак с дерзкими маленькими сисечками.

– Видео дашь посмотреть? – спросил Демид наудачу. – То, с надувным китом?

– Нет, – отрезал Брокк.

– Ты последний пост в «Плотине» видел?

– Не просто видел, а купил.

– Ха! Покажи!

Он не без труда встал с дивана, и они медленно поднялись наверх. В спальне Брокка в раме под стеклом повернутая «лицом» к стене стояла большая цветная фотография.

– Он всем моделям намекнул, что у него видеозапись съемки есть, – усмехнулся Брокк.

– А это видео покажешь?

– Его нет!

– Уверен?

– Он ее не снимал, – ухмыльнулся Брокк, – он сказал, что точно знал, что за такой рыжей и милой, обязательно явится кто-то вроде меня, с деньгами и кулаками. Или просто с кулаками. Поэтому он не стал ее снимать. Он вообще с ней работать не хотел. Если бы она подходящую рожу ему сразу не скорчила, он бы даже это фото не стал делать.

– Сколько ты заплатил?

– Семьдесят две тысячи.

Демид присвистнул.

– Я еще уточнил, заплатил ли он моделям. Это ведь единственный способ всучить деньги этой гордой козявке.

– Заплатил?

– Еще нет. Заплатит. Я пообещал проверить.

Демид прекрасно знал своего друга: при внешней сдержанности Брокк имел крутой нрав. Наверняка он сгоряча сломал этому фотографу нос.

– Дёма, у вас там еда хоть есть? – спросил он.

– А как же! Мои девки даже из лопухов сделают что-то вполне съедобное…

Демид не заметил, как стал считать своих постоялиц близкими подругами, если не сестрами. Он называл их «мои девки» и умилялся.

Вчера Демид опрометчиво предложил взять – или, ладно, одолжить – деньги у Брокка. В ответ Саша приставила к его горлу лопату, которую держала в руках.

Он застукал своих девок за странным делом: они за погребом хоронили полуразложившийся труп большого черного кота. Офелия в ярости размахивала отломанным от ее мотоцикла зеркалом, а Саша пребывала в какой-то странной апатии, заправски орудуя лопатой.

– Возьми деньги у Брокка, и тебе не придется больше сниматься в порно…

Это была шутка, но она зашипела на него, как кошка шипит на тень на потолке.

– Если ты скажешь ему про деньги, я выпотрошу тебя живьем и набью твою тушку сырой картошкой.

Демид опасался ржавых железяк вблизи своего лица, поэтому счел нужным промолчать. Прихлопнув сырую землю на маленькой могилке, Саша зашвырнула лопату обратно в погреб и решительно направилась к отелю.

– Мы будем толочь сорняки с огорода, чтобы погреть кишки кипятком, – мрачно заметила Офелия, обращаясь к нему, – зачем нам нормальный чай и вообще еда? Мы худеем, понял?

Офелия все-таки встала с кровати. Подскочила в ярости, когда узнала, что от мотоцикла, по глупости оставленного на улице на ночь, оторвали зеркало.

– Это ее кот? – спросил Демид, кивнув на холмик под старой грушей.

– Нет. Другой какой-то кот. Его уже мертвым прибили к дверям отеля. Охотничьим ножом. Я его нашла, когда мотоцикл в гараж пристраивала.

– Кот? Это что-то новенькое! Что, интересно, означает? – озадачился Демид.

– Это мне послание, – уверенно сказала Саша, едва они прошли на отельную кухню, – кот – это мне. Предупреждение.

– Папаши твоего дружки? – спросила Офелия, заранее зная ответ.

– Да, – ответила Саша с отвращением, сильно стукнув зажигалкой по столешнице, – можно сказать, дружки. Закадычные.

– Быстро нашли…

Демид не стал расспрашивать, что за дружки и почему надо было прибивать дохлого кота к двери его отеля. Не то, чтобы ему было не интересно, просто опасался удара лопатой.

– Саша, можно я у тебя в номере ванну приму? – спросила она.

У Феси был дешевый номер без санузла, который она выбрала, чтобы меньше убирать.

– Конечно! – обрадовалась Саша.

– Надо же, с кровати встала! – восхитился Демид, когда Феся вышла.

Саша оглянулась на дверь.

– Это я зеркало отломала, – призналась она шепотом и улыбнулась.

Демид понимающе покачал головой.

– Давай видео запишем… – закинул он удочку.

– Не начинай даже!

Демид снова попытался уговорить Сашу рассказать людям о разрыве с Брокком, но больше для проформы. Глупое получилось бы видео. Саша – хороший рассказчик, но фактуры, ей-богу, маловато. Вернее, ее вообще нет! Вернулся усталый доктор с дежурства и выгнал свою подругу из дома. «Потому что надоела», – так он сказал Демиду тогда. Весь смысл в одной фразе. О чем тут еще можно рассказывать? Он думал, Саша расскажет другую, более впечатляющую версию, но нет… Снова одно и то же!

На самом деле то, что происходило потом, было куда интересней. Как Брокк сначала удивился, когда Саша пропала, потом испугался. Он сам признался, что рассчитывал отдохнуть недельку от бабьего щебета, посидеть на толчке с открытой дверью и вернуть ее. Может, не домой к себе, не жить вместе, чтобы снова о свадьбе не заговорила. Брокк хотел превратить их отношения снова в необременительный романчик и тем самым оттянуть свое превращение в скучного мужа в тапочках.

Ни Брокк, ни Демид не ожидали того, что она исчезнет. Никто никогда не исчезал. Все женщины Брокка липли к нему, навязывались, как бы он от них не отпихивался. Однажды ему и вовсе пришлось пинками выкидывать из своей квартиры одну потрясную девку, с которой они пробыли вместе два утомительных месяца. Он ее ногами пинал, но она все равно ночевала на коврике под дверью в его квартиру. Потом кидалась на него с ножом! И снова сидела на коврике и поскуливала!

Брокк ждал, что Гингер также придет и сядет на коврике у его двери. Ну или на худой конец кинется на него с ножом.

Но Саша просто исчезла без следа. Инстаграм не обновлялся, нигде не было ни капли слез, ни сопливого статуса, ни единого проклятия.

Неделю Брокк и правда отдыхал. Потом в нем стало зарождаться беспокойство. Оно росло как снежный ком и к концу второй недели переросло в панику. Все-таки он был к ней привязан, по-своему, извращенно.

– Она на Материк уехала, – бросила мимоходом Азия.

– Ты не могла бы так не злорадствовать? – заныл Брокк.

– Не могла, – рассмеялась та, – так тебе и надо! Теперь Демид – твоя половинка, раз ты упустил единственную девушку, с которой мог бы быть счастлив.

– Я не против, – лениво ответил Демид, проигнорировав часть про счастье.

Кинуться было некуда: на звонки и сообщения она не отвечала, где она находилась физически, никто не знал.

– Не знаю я, отстань, – отмахнулась Азия, – я с ней последний раз на вокзале разговаривала.

– Она под поезд не кинулась? – забеспокоился Брокк.

– Вот еще, – возмутилась мама Брокк, – еще из-за тебя, дурака, рельсы пачкать…

– Любит меня, – сказал Брокк с улыбкой то ли про Сашу, то ли про свою нежную мать.

Ответ принесли соцсети.

«Материковая часть Virago пополнилась! Наша гордость – @sashavirago – теперь с нами. Мы очень рады, что к нам присоединяются такие таланты. Наша семья растет, а с ней и возможности для творчества», – писала некая Офелия Лихт, роскошная цыпа, чей инстаграм почти полностью был заполнен изысканными фотографиями ее полуобнаженного тела. Демид подписался на эту Офелию Лихт, а Брокк тогда напился айвового самогона семьи Гингер и орал с балкона стихи Есенина.

– Если ты тут строишь алтарь, то никому его не показывай, – Демид посмотрел на Сашкин портрет еще немного и отвернул его к стене. Слишком возбуждающе скалилась оттуда веснушчатая физиономия. – Он ей все отдал. Все семьдесят две тысячи…

– Я бы тоже отдал, – Брокк завалился на кровать и заложил руки за голову.

– Хочешь я тебе отсосу? – полушутливо спросил Демид, плюхнувшись рядом и уткнувшись губами в шею Брокка.

– Отвали, животное, – усмехнулся он и легонько отпихнул его.

В окно заглянуло бледное осеннее солнце. Демид смотрел, как пучок света скользнул по светлым бровям его друга, его бесцветным ресницам, коже цвета слоновой кости и бескровным от упавшего давления капризным губам. Брокк задремал, а Демид уставился в потолок, прислушиваясь. Вроде подъехала машина, вроде хлопнули дверцы – все звуки утонули в ватной тишине.

Ее выволокли из машины и бросили на крыльцо. Она лежала на холодном камне в одних тонких рваных колготках, и прохладный осенний ветер трепал медные пряди ее волос.

Ни Демид, ни Брокк ничего не услышали.