Читать книгу Каторгин Кут - Алёна Берндт - Страница 13

Народ уже разошёлся по своим дворам, обсуждая случившееся. Сам Осип Горев, чья изба была ближе всех к месту пожара, ходил кругом своего хозяйства почёсывая затылок.

– Что, Осип, может чем подмогнуть тебе? – крикнул ему Ефим, но тот махнул рукой, дескать, чем тут поможешь.

– Снегу бы нанесло поболе, всё спокойне́й, – сказал Осип, когда мужики подошли к его забору, – Я уряднику говорю, хоть бы прислали нам кого, дозорных, охранить деревню сколь-то времени! Ежели одну избу спалили, так может ведь на всю деревню хотели пал пустить, да не вышло. Боязно мне теперь, своих я к бабке отправил, она за прудом, туда хоть огонь не дойдёт.

– А урядник что?

– Да что он, – махнул рукой Осип, – Кого говорит вам еще надоть, кому наше Ярмилино сдалося палить его! А вот запалили Ефросинью, я-то точно знаю, что запалили! Я когда из огня… тащил, уж больно странно там пахло, керосином что ли. И солома кругом разбросана! После уж погорело всё, конечно, кто ж разберёт, где началось. Откудова у Фроси керосин, это я уж опосля подумал. И мать у меня, ночью старые кости ломит, сказывает – не спалося как раз, нешто водицы испить, и в окне видала, словно тень какая мелькнула меж заборами. Она меня и разбудила, когда огонь увидала. А урядник говорит – ну, начнёт народ чичас выдумки сочинять да небылицы!

– Ладно, чего зря языками чесать, – вздохнул Ефим, – Давайте приступать, чего там старшой назначил. Вон, амбар ещё дымит, как бы не занялось.

– Растащим гарь, – сказал Осип, – Амбар залить можно, а может и тоже раскидать придётся. Ох, ох…

Ярмилинские мужики снова собирались у пожарища, тут и староста явился, Михайло Пантелеевич Родин, мужчина в летах, суровый и немногословный. Фросино хозяйство своей «спиной» выходило на другую улицу, и теперь было опасение, что случайная искра из тлеющих брёвен порушенной избы случайно попадёт на соседние постройки. Потому и собрались, чтоб обезопасить гудевшую от происшествия словно растревоженный улей деревню.

Степан всё никак не мог успокоить свои мысли. Орудовал топором рядом с Макаром, а сам всё силился вспомнить то, что никак не шло на ум, а лишь витало где-то рядом.

– Сестра Фросина пришла, Дарья, – сказал Осип, подавая Степану крюк, – Цепляй бревно, я утащу. Вона стоит, бледная вся… Эх, горе, горе. Скотину с хлева успели вывести, вот Дарья с робятами своими к себе на двор угнала. А хлев погорел, почитай половины нет, тоже надоть растаскивать да лить…

К ним подошёл дед Архип, который до сего разговаривал со старостой, лица обоих мужчин были хмуры, и Степан слышал, как они поминали Микиту и его шайку.

– В Уезд наши бумагу писали, да и сами отрядили гонца, – говорил староста, – А ответа до сей поры ждём, и дождёмся ли… Придётся самим дозор выставлять, при таком разе! В церкву давеча икону привезли, оклад богатый, вот и я опасаюсь, кабы не позарились… Для таких Бога нет, им икона – это золото да каменья, а не святой лик!

«Хлев… хлев…, – почему-то думал Степан, цепляя крюком обгоревшее и ещё чуть дымящее бревно, – Про хлев Захарка говорил!»

Он передал крюк Осипу, вытер руки о порядком уже замазанный сажей старый Ефимов зипун и пошёл разговаривать с дедом Архипом и старостой. Разговор длился недолго, выслушав Степана, староста ещё сильнее нахмурился и то и дело горестно хлопал себя по бокам. После они с дедом Архипом пошли говорить с высоким здоровым мужиком, кем уж он был – Степану не доложили.

После, растаскивая головни по жидкому снегу, сбитому с землёй ногами работающих на пожарище людей, Степан видал, что староста с двумя мужиками направился в полуобгоревший хлев. Довольно времени спустя староста вышел оттуда и поманил к себе Степана:

– Может, ослышался ты, или приблазнилось?

– Может и ослышался, – кивнул Степан, – Соображал я плохо, конечно, но покуда всё, что я помню так и сталось. Ты уж не серчай, дядько Михайло, я как есть, так и сказал. Может и приблазнилось, того я не ведаю.

– Что ты, за что серчать, – отозвался Михайло Пантелеевич, – Тебе, Степан, и так досталось, да Бог миловал, видать есть у него на тебя свой промысел.

Из хлева вышел тот самый, высокий и плечистый мужик, подошёл к старосте и что-то шепнул ему в самое ухо. Староста нахмурился сильнее, лицо его потемнело, и покачав головой, он сказал Степану:

– Пойдём-кась, мил друг, до урядника. Поговорить надо. Только сперва скажись Архипу, чтоб тебя не потерял.

У Степана внутри похолодело, хоть и не сделал он ничего дурного, а всё же бывший каторжник… таким веры нет, потому как такие как он сам теперь по болотам и бродят.

Пока шли к избе, где заседал приехавший с Богородского по случаю пожара урядник, староста негромко сказал Степану:

– Прав ты был, суму немалую в хлеву сподручный мой отыскал. В стропилах запрятали, так-то, – негромко гудел староста, – Вот теперь только мне ещё сильнее боязно, кабы не пришли за сумой-то… Поди ведь догадывались, что добро спрятано. Но сперва видать прятали в одном месте, а после поглыбже утаили. Видать он, который к Фросе хаживал да с тут и смерть сыскал, и вправду был из тех, кто по болотам бродит…

Урядник Савелий Баланов, высокий худой мужик, сидел за столом у оконца и что-то усердно писал на бумаге. Бабка Марфа, хозяйка избы, тихо сидела у печи, сложив руки на коленях и смотрела на гостя. Увидев вошедшего старосту, Баланов недовольно поморщился, явно не желая никаких вестей.

– Что у тебя, Михайла Пантелеевич? – спросил он, – Я ужо написал всё, чего ещё у вас тут стряслося!

Староста молча кивнул бабке Марфе, чтобы не мешалась мужицкому разговору, та поспешно встала и скрылась за дверь, накинув шаль. Родин сел на лавку, утёр лицо своей же шапкой и положил на стол перед урядником грязную суму, тяжело звякнувшую о деревянную столешницу.

– Это ещё чего?

– Нашли в хлеву. Видать этот Прохор, который с Ефросиньей-то погиб, схрон сделал себе. Да видать из ентих был, вот и спрятал уворованное! А доискаться нам Степан Кузнецов помог, я его с собой привёл, на дворе ожидает.

– Ну, так зови, – недовольно пробурчал урядник, – Чего ждёшь! Мне видать от вас не убраться! Не одно так другое!

Обо всём, что было со Степаном с того самого момента, как он покинул острог, урядник расспросил его очень подробно и попросил повторить рассказ несколько раз. Всё задавал и задавал одни и те же вопросы так, что даже староста Родин уже начал тяжело вздыхать и недовольно поглядывать на непонятливого урядника. А Степан понимал, что урядник нарочно спрошает, ждёт, что Степан собьётся и обнаружит неправду.

– Так сколько, ты говоришь, они у тебя уворовали там, на болоте, когда оглушили-то? – в голосе урядника слышалась насмешка.

Степан нахмурился, но лгать не стал и назвал сумму, которую он нёс с собой. Баланов рассмеялся, жидкая его бородёнка задёргалась, кадык на тощей шее противно задёргался.

– Сколько-сколько? Это где же, в каком остроге у нас так хорошо плотют, а? Откудова у острожника такие деньги, скажи? Вот ты ври, да не завирайся! Думаешь, я тебе сейчас с этой сумы отсчитаю, сколь ты сказал, и тебе уворованное верну?!

– Нет, я про это не думал. Ты меня спросил – я тебе ответил! А денег этих мне не надо! – хмуро ответил Степан, – Эти деньги слезами да кровью человеческой политы, да смерть на них!

– Ты, Савелий Яковлевич, лишку дал! – хмуро сказал староста, – Пиши давай, что положено, да нас отпускай! У человека своих делов полно, а что он с острога, так он свою вину отплатил! Мы и так их с Архипом Гаврилычем задержали, чтоб подмогли на пожаре, а ты… Пиши свои бумажки, считай, сколько принесено тебе, и нас отпущай! А что человеку его добро вернуть – так то справедливо было бы, но ты же… у нас не для того поставлен!

– Ты, дядька Михайло, думай, чего говоришь! Я терплю покудова, но и у меня терпение конец имеет! – рявкнул урядник, – Мне лучше знать, чего с такими как этот твой Степан делать!

Указав Степану на скамью рядом со старостой, урядник раскрыл измазанный сажей и пахнущий гарью мешочек с монетами, и стал аккуратно складывать их в стопки, записывая всё на бумагу. Когда всё было посчитано, Баланов повертел в руках медную монету, которая закатилась за лист и ни в одну стопку у него не попала, подозвал к себе Степана и отдал ему медяк:

– На, вот тебе награда. Ступай, да благодари Архипа Гаврилыча, только из приязни к нему да помня его мне помощь, тебя сейчас отпускаю. Поклянись, что ты не один из тех, кто с Микитой гуляет, ну?!

Степан молча смотрел в бегающие глаза урядника и молчал. Что сказать, какая вера у такого человека, как этот Баланов, к его клятвам…

– Вон, можешь поглядеть, какую «награду» мне Микитины мо́лодцы подарили, – Степан наклонил голову и показал шрам на голове, – Такая клятва тебе подойдёт?

Вместе со старостой они молча покинули избу и вышли на двор, где их дожидался старостов сподручный, высокий и крепкий Антип. Степановы щёки горели, душа клокотала, а в руке он сжимал поданный урядником медяк.

– Где тут церква у вас? – спросил он у старосты.

– А тебе зачем? – Михайло Пантелеевич и сам был бледен и хмур после встречи с урядником.

– Деньгу отдам на жертву. Пусть не много, а всё, что есть. Что в остроге пребываючи своим потом заработал, вот этот медяк и есть. Бог примет.

Староста молча свернул в переулок, ведущий к местной рубленой церковке, и махнул Степану рукой, чтоб тот шёл за ним.