Читать книгу Пусть аисты вернутся! - Алёна Макаренко - Страница 4

с. Пуховка Киевской обл. Июль, 1995 г.

25 июля у моей мамы день рождения. Дед, как обычно, встал очень рано, приготовил курочку и молодую картошку в горшочках – порционно для каждого члена семьи. Каждый год он позволял подобные излишества по праздникам – 26 апреля на мой день рождения, 25 июля – мамин, и на Новый год. Свой день рождения он не отмечал принципиально. К счастью, он был летом, поэтому я приносила в подоле платья всяких ягод, и клянчила, чтобы испек пирог себе в подарок. В 7 лет решила сделать ему полноценный подарок, и испекла пирог самостоятельно. Вернее это черное нечто полетело в мусорное ведро, а я еще полдня потом отмывала нашу летнюю кухню, но дед, к его чести, даже поцеловал меня в макушку и сказал: «Спасибо, Снегурка».

Когда дедушка вошел в комнату, я еще спала, но проснулась от его тяжелого вздоха.

– Доброе утро, – сухо сказал он. – Иди умывайся и завтракать. Уже 8 утра, скоро на огороде будет очень жарко.

– Деда, я же там уже все, что можно, выдрала.

– Малину нужно собрать. И клубника поздняя поспела.

Я вышла на кухню, и увидела, что стол ломится, а в моем представлении – это именно так, от всяких вкусных блюд.

– И что, можно все кушать? – робко спросила я.

– Да, – он вздохнул. – А ты себя в зеркало видела?

– А что? – не поняла я.

– Баклажан, – буркнул он.

И тут я вспомнила, что встреча с кулаком Олега, видимо, приобрела иной красному оттенок.

Посмотрела в ложку: помимо баклажана, там еще был желтовато-зеленоватый оттенок.

– Новая мода, – невинно поджав губы, молвила я.

– Ой, ешь уже молча, – отмахнулся дед. – Девочки в нашей семье все какие-то непутевые.

Я быстро лопала все, до чего дотягивалась.

– Такое ощущение, что тебя не кормят, – заметил дедушка.

– Меня кормят, – заглотила набитое, как утка, – просто иногда… мало.

– Хм. – Все, что на это ответил дедушка.

Я ушла на огород. Быстро пособирала сказанные ягоды, и вернулась в дом.

– Жарко там.

– Так лето ведь, – он улыбнулся. – А ты, как настоящая снежная Снегурка, прямо и растаяла.

– Да нет, – пожала плечами, и впихнула в рот ягоду клубники. – Люблю, когда тепло.

А где мама?

– Мне это тоже хотелось бы знать, – грубовато ответил дед. – Ладно, ты явно куда-то мылишься, – он посмотрел на меня, – так иди. Чтобы к пяти была дома.

– Деда, рано, – проныла я.

– Рано – это шляться неизвестно где до ночи, – грозно прервал мои стенания дед.

– Почему сразу «неизвестно где», – возмутилась я. – Ты же знаешь, что мы либо на «Голубой», либо на «Стреле», либо на «стрельнянском» пляже, либо на том, который дальше, или вовсе на «лягушатнике».

– Иди уже, а то у меня от твоих «либо» мозг закипает.

С небольшим раздражением дедушка снова отмахнулся от меня, как от главного ночного кровопийцы, появляющегося здесь летом, и пьющего, выпивающего всю нашу кровь… ну, от комара, я хотела сказать.

Встретились мы с небезызвестной компанией возле школы. Летом, стоит отметить, даже школа не казалась такой обителью зла, коей она была во время учебы.

– Привет, Снеженция, – поприветствовали меня в один голос Трио Справедливости.

– Привет, мальчики, – улыбнулась.

– На вот, подкрепись, – весело сказал Женя, и протянул мне пакет с пирожками.

– С вишнями? – с надеждой спросила я.

– Ага, – он кивнул, – с ними.

На «Голубой Десне» мы встретились с Катей и Лесей у дальних умывальников.

Они здесь располагались кругом и находились в конце базы и в начале. В начале я умываться не любила, потому что не очень хотелось, чтобы «официальная часть базы», как про себя ее называла, смотрела на мою неофициальную «рожу». Там располагались домики, казавшиеся мне более вычурными, а в конце главной дороги и вовсе возвышался кирпичный двухэтажный дом – невиданная роскошь. Внутри мы не были, в отличие от первых домиков. Там мы побывали, когда в прошлом году Лесе с Катей, если точно, то их дедушке, посчастливилось там отдыхать целое лето.

В основном Леся с Катей селились в 22 домике, который очень любили. Он располагался возле живой изгороди, которую регулярно подстригали, хотя она все равно походила на заросли; зато никто не бродил под окнами. Мы любили сидеть в беседке соседнего домика и обсуждать планы на ближайшие дни или вечера. Иногда мой дед разрешал «посидеть на «Голубой» допоздна, потому что там будут костер жечь». Это времяпрепровождение мне всегда нравилось больше всего, особенно та часть, когда мы закидывали в тлеющий костер картошку, и она спекалась в угольки.

Мы брали руками эти «угольки», перебрасывая, как заправский жонглер, чтобы не обжечься, очищали кожицу, а внутри нас ждало очень вкусное лакомство. Порой жарили хлеб на палочках или сало с хлебом. Дрова добывали различными способами: от веток по дороге до базы до воровства досок для заколачивания окон в нежилых домиках, которые хранил местный Д’Артаньян – Юрий Батькович. Как его отчество – мы не в курсе, да и не особо выясняли, особенно когда он застукал нас за очередным посягательством на деревяшки и гонялся за нами вдоль корпусов. Одним из бравых мушкетеров мы его нарекли, потому что он похож был на Боярского, сыгравшего главную роль в «Трех мушкетерах»[1]. Как правило, наш украинский «Боярский» был подшофе, и догнать нас ему не удавалось. Так что костры мы жгли регулярно. Вернее они на базе их жгли регулярно, потому что мое присутствие в основном ограничивалось восьмью часами.

– Куда пойдем? – спросила Катя, когда мы встретились.

– Давайте на базе посидим, – предложил Олег. – Там, параллельно вашему домику поляна открытая, а я принес, – он достал из пакета (а я все думала, что у него там?) воздушного змея. – Сможем позапускать.

– Так ветра нет, – заметил Руслан.

– Ничего, мы найдем, – заверил Женя. – Вон Снежка вам пока нарисует «татушки», вы ж хотели.

– Да-а-а, – закивали сестрички.

Мы расположились на поляне, девчонки подставили мне свои плечи и вручили цветные ручки. Когда я, от воодушевления открыв рот и высунув язык, вырисовывала витиеватые деревца на плечах девчонок, Олег запустил «змея».

– Круто! – Мы в восторге зааплодировали.

– Всё, девчонки, если не мочить, то будет держаться, – сказала я, осматривая скептическим взглядом свою работу.

– Спасибо, Снеж! – с восторгом сказала Леся.

– Ты мастер, Снеж! – подтвердила Катя.

Я гордо задрала нос и вновь взглянула на воздушного змея, парящего в небе. Его «хвост» был сделан из воздушной материи в горошек…

– Ээ, Олежка, – осторожно начала, – я видела, кажется, у твоей матери юбку такую, нет?

– Да ну что ты? – он наигранно запротестовал. – Как я могу?

Потом он хитро сощурился, и опустил змея на землю.

– Ткань легкая – для хвоста отлично подходит. Да и что она такую длинную юбку носит? Теперь короткая будет.

– Она тебя убьет, – пообещал Руслан.

– Та, – он засмеялся, – у нее будет повод прийти к твоей матери за очередной обновкой, потому что «ее оболтус испортил ей любимую юбку в горошек, а скоро учебный год начнется».

Я представила эту картину. Ольга Игнатьевна, мать Олега, точно бы нахмурилась, скривила губы, наморщила нос, рассказала бы сыну, какой он шалопай. Олег бы покивал и пошел по своим делам.

Она его жутко любила, какой-то нездоровой любовью. Порой, думаю, эти чувства на него давили. С отцом ему было легче. Тот не задавал лишних вопросов, помогал ему конструировать новые модели велосипедов или самокатов. Однажды его папа лично принес мне самокат, его Олег попросил. Сам же «друг мой сердешный» сидел и корпел над контрольной по математике в школе, которую прогулял ради такого интересного занятия, как «создание» велосипеда с огромным задним колесом и двумя маленькими передними. Я тогда очень радовалась, потому что все дети в селе имели свои средства передвижения, а я нет. А хотелось мне роликовые коньки или самокат, на крайняк велосипед. Потому что дедов был для меня слишком велик, да и не умела-то толком на нем ездить.

– Слушайте, – сказала Леся, окрыленная своей «татушкой», которую старалась выставить на всеобщее обозрение, – а за нашей базой есть еще базы, так на одной такие качели большие. Больше, чем эти у нас. Снежка ж любит качаться. Может, туда сходим?

– Да, да! – мои глаза заблестели.

Что я любила больше, чем похождения по заброшенным базам села Пуховка – это качели.

Я готова была просиживать, если была такая возможность, на них часами: взмывала на них практически до крепления, хотя «солнышко» делать боялась. В основном предпочитала сидеть и мечтать о чем-то своем, что-то придумывать, фантазировать. Потом это находило применение в моих рисунках. У меня даже есть рисунок, на котором изображены одинокие качели под цветущей вишней. Деду, кстати, этот неказистый рисунок, сотворенный мною в шестилетнем возрасте, очень нравился. Поэтому он занимал почетное место на стене в его комнате.

– Давайте, – согласился Олег, аккуратно складывая своего «змея в маминой юбке», как его назвал Женя.

– Слышь, Снеж, а о чем ты думаешь, когда на качелях качаешься? – вдруг спросила Катя.

– А? Что? – Идя по дороге, я уже погрязла в своих «воздушных замках». «Что будет, если меня допустить до качелей?» – подумала про себя.

– О, да ты уже где-то не здесь, – ухмыльнулся Руслан.

– Да нет, – запротестовала, – тут я. Просто задумалась о том, как хорошо здесь летом.

Даже начинаю верить, что люди не все злые и алчные.

– Снеж, ты от деда-философа заразилась философским бредом? – засмеялся Олег.

– Нет, просто, чего люди обижают других людей, животных обижают? – искренне спросила я.

– Животных обижают сволочи, а других людей – слабые люди, которых и людьми не назовешь, – серьезно ответил Олег.

До базы мы шли молча, наверное, каждый ударился в размышления. «И почему в головы детей иногда приходят подобные мысли?»

Позади мы оставили базы «Дельфин», «Строитель», какую-то неизвестную, и, наконец, попали на территорию нужной нам. Здесь было мало людей. Складывалось впечатление, что тут всегда малолюдно и одиноко. Многие домики пусты, но было чисто, даже трава покошена. Мы сели с девчонками на качели и весело запели «Фаину» группы «На-на», мальчишки вставляли свои пять копеек на моменте «фай-на-на», и мы каждый раз смеялись, прерывая свое «непревзойденное» исполнение.

– Тут хорошо, – сказал Женя, облокотившись на «спинку» качели, – Снежкины качели, да еще и почти заброшенная база.

– О, малинка, – я заметила чуть вдалеке от «нашей концертной сцены» разросшийся куст малины. – Идемте поедим.

– Пошли, – все согласились.

Дикая малина ведь, безусловно, вкуснее домашней. Поэтому мы с жадностью набросились на ягоды, не очень крупные, но сладкие, а потом я заметила в самой середине куста табличку желтого цвета.

– Смотрите, – обратила внимание всех. – Написано: «Радиация». Это сорт малины? – предположила я.

– Да нет, – мальчишки с серьезными и несколько озабоченными лицами потрогали табличку, – пойдемте, наверное.

– А чего? – снова спросила я. – И если это не сорт, то что это?

– Гадость, – ответил Олег.

– Да чего, вкусная ведь малина… – Я заглядывала в его лицо, немного помрачневшее.

– Да ну ее, идем домой. Я помню, что радиация – это плохо, – сказала Катя.

– Странные вы, – обиделась я.

– Ну, это, как, знаешь, когда ядами обрабатывают, так вот это так, – путанно объяснил Олег.

– Так мы что, теперь отравимся и умрем? – с ужасом спросила я.

– От таблички? – весело сказал Руслан. – Думаю, вряд ли.

Домой вернулась рано, еще и 16.00 не было. Деда где-то не было. Мама была дерганная и «напраздновавшаяся». Заметно, что она не так давно встала с постели.

– Мама, – подошла к ней ближе.

Обнимать ее не хотелось совершенно, поэтому молча протянула ей свой подарок – самодельную открытку. Я сама ее разрисовала, приклеила ленту по обе стороны сложенного листа, чтобы открытка закрывалась-открывалась, а внутрь вклеила стихотворение про маму, которое нашла в какой-то книге, и вложила засохшую розу, сорванную с соседского куста в прошлом году. Из свежих цветов подарила ей букет из флоксов.

Нехотя мать развернула послание. Ее лицо стало приобретать какой-то нездоровый вид, она отшвырнула открытку, и та с легким шелестящим движением упала на пол.

– Я ненавижу розы! – орала она. – Еще и сухие! Как моя жизнь засохшие!

Вслед за открыткой по полу рассыпались флоксы.

– Прости, мама, – быстро сказала я, едва сдерживая слезы обиды. – Я просто хотела тебя с днем рождения поздравить.

– Что? Поздравила? – тихо спросила она. – Да лучше б меня вообще не было!

И она взвыла от какой-то, казалось, нечеловеческой боли.

– Мама, а мы малину сегодня ели… – Я решила, что стоит перевести разговор в нейтральное русло. Мать меня, правда, не слушала, а начала раскачиваться вперед назад. – А в малине потом мы увидели табличку с радиацией какой-то, представляешь? – я старалась говорить быстро.

Через секунду поняла, что разговор повернул в такое русло, в которое лучше бы не поворачивал никогда. Мать вцепилась в волосы, и начала их драть на себе.

– Радиация? РАДИАЦИЯ?

Соседи уже наверняка услышали ее вопли; я замахала руками, а она схватила их и больно сжала.

– Да хоть бы тебя взяла та радиация! Почему она тебя не взяла?! Где мой сыночек? Где наш с Митенькой мальчик?! Это ты разъела меня изнутри. Митя сына хотел, а ты, тварь, родилась. Если бы не ты, он был бы со мной!

Она отшвырнула меня на пол, а потом уставилась куда-то поверх моей головы:

– Митя, я рожу тебе сына, ты только вернись ко мне!

Я с опаской обернулась на дверь, но не обнаружила никого. Вместе с тем мать умоляюще продолжала говорить что-то невидимому «Митеньке». Отцу моему, как я знала, который, по версии моей матери, бросил ее, потому что я родилась девочкой. Правильнее сказать: «Потому что я родилась». Если бы родился мальчик, все были бы счастливы.

– Митя, прости меня! Вернись ко мне. Зачем ты бросил меня? – Мать сидела на полу и выдирала волосы клочьями. Казалось, боли она не ощущает, хотя на голове стали видны раны.

– Мамочка… – тихо позвала я.

Я очень испугалась за маму, но и боялась ее саму. «Быстрее бы дедушка пришел», – от ужаса в моей голове билась только это мысль.

– Ты? – она ошалело на меня смотрела. – Митя сказал, что если я тебя убью – он будет со мной!

Я ползла по полу, потому что встать просто не могла, ноги как-то не слушались.

Глаза у мамы были налиты кровью, а клочки волос разбросаны по комнате. И тут мать набросилась на меня с ножом. Она достала его из-под подушки и резко полоснула меня по ключице. И то только потому, что я вовремя увернулась, иначе удар бы пришелся по горлу. Помню, что в ужасе уже не могла говорить, только зажимала рукой рану, откуда медленно стекала кровь. Перед глазами все поплыло, сердце чья-то невидимая рука сжала с такой силой, что я не смогла дышать, а только хватала воздух ртом, в ушах, где-то очень далеко, слышалась целая какофония звуков, криков.

Я не знала, что дедушка вернулся через пару минут после того, как я потеряла сознание. Оказалось, что Петровна услышала крики и отправила Виталика за Анастасией Ивановной, сама же побежала к соседу – Витьке, здоровому такому мужику, чтобы он усмирил «снова вопящую Аньку». Собственно, как потом говорил дед, жители села собрались на удивление быстро и вовремя. Когда он пришел, мать забирала «скорая», а меня осматривала Анастасия Ивановна.

В сознание я пришла довольно быстро. Медики, бегло осмотревшие меня, констатировали, что «с девочкой что-то не так». Анастасия Ивановна сказала, что знает, что делать, поэтому их отпустила.

– Ростислав Андреевич, – к дедушке подошел участковый, который иногда любил учить меня жить, – ваша дочь напала на своего ребенка. Это подсудное дело. Но, она, похоже, невменяемая.

Дед устало посмотрел на него, потом бросил взгляд в сторону кровати, на которой лежала я, а рядом сидела Анастасия Ивановна.

– Вы же понимаете, что это лишение родительских прав? – продолжал участковый – Трофим Александрович.

– Родительские права на мне… – еще более уставший голос деда.

– Это де-факто, а вот де-юре… – Трофим Александрович всегда дотошно (до тошноты – это точно) выполнял свою работу.

– Де-, не де-, – резко сказал дед. – Оформим на меня права, она же внучка. Но пока ее в больницу надо, в Киев, а потом все остальное.

Анастасия Ивановна грустно посмотрела на деда, убрав стетоскоп, которым слушала мое сердце.

– Очень нужно в Киев, – подтвердила она, – слишком сильная тахикардия, сменяющаяся аритмией, очень нехорошо. – Анастасия Ивановна покачала головой, а участковый снял свою бессменную кепку.

«Кепку снимают, когда кого-то хоронят», – подумала я и отключилась снова.

Маму, как потом узнала не от деда, а от Олега, забрали в психиатрическую клинику в Киеве. Олег с ребятами пришел меня провожать к дому, когда дед через день после случившегося, собрав мои пожитки, оставил меня пока посидеть на скамейке у дома.

Шепотом мальчишки рассказали мне, что знали сами. Им же, вытирая глаза платком, поведала Наталья Петровна. Мои Трио Справедливости смотрели на меня как-то слишком грустно и серьезно. Я же тоже не склонна была оптимистично шутить или вообще улыбаться.

– Ты держись, Снеж. Всё, как обычно, подлатают тебя, и вернешься. – Вяло, но Женя пытался ободрить. – Кстати, вон Петровна нам, когда шли к тебе, сунула вареники с вишнями, а моя мать – пирожки с капустой и с вишнями.

– Спасибо, – тихим и немного осипшим голосом поблагодарила я. – Если там долго буду, приезжайте меня навестить, пожалуйста. – В тот момент мой голос прозвучал умоляюще.

– Обязательно, малая, как мы без тебя? – заверили они меня. – Трио Справедливости тебя не бросит.

– Кстати, тебя и Катя с Лесей будут проведывать, у них скоро путевка заканчивается, так они домой поедут, в Киев. – сказал Руслан. – Держи нос пистолетом.

– Хвост, – я кривовато улыбнулась.

– И его тоже, – согласился Руслан.

Дедушка вышел из дома, закрыл дверь, сел рядом со мной на скамейке.

– Ну, посидим на дорожку, да поедем, – сказал он. – Идите, оболтусы, нам пора.

– Они рыцари, – я снова улыбнулась, уже чуть поярче, чем до того.

– С этими рыцарями нет никакого спасу, – сказал дед, взял мой рюкзачок, и мы пошли к остановке.

Я рассматривала мозаику, изображавшую каштан, которым увенчалась остановка, когда к нам подошла Анастасия Ивановна.

– Береги себя, Снежана, – она улыбнулась своими голубыми глазами, – ты главное пережила – в день своего рождения, поэтому теперь твоя задача – жить.

Я заметила, что дед нахмурился, и, может, даже собирался как-то осадить «молодую, но странную врачицу», как ее величал. Но она дала ему в руки мою карту, направление и авоську каких-то гостинцев, от которых слишком независимый Ростислав Андреевич планировал отказаться, но Анастасия Ивановна оказалась настойчивее старого военного.

По дороге я смотрела в окно и думала, что имела ввиду Анастасия Ивановна, когда вспомнила о дне моего рождения? Все ведь рождаются одинаково, в роддоме какого-то города или села…