Читать книгу Бьянколелла. Вино любви - Ана Менска - Страница 16

Граф ди Монтедоризио, партнер Адольфо по брисколе[83] поднял плечо, показывая виконту, что у него на руках конь. Ди Бароцци, уловив движение-подсказку, с нескрываемым раздражением сообщил о достоинстве собственной карты:

– Три ниже.

Шел последний, пятый раунд игры, два из которых они с графом уже провалили, в третьем с трудом набрали 61 очко, а предыдущий и вовсе остался без победителя.

Сегодня Адольфо категорически не везло. Такое случалось с ним крайне редко. В светских салонах он пользовался репутацией беспроигрышного игрока. Иметь в партнерах Адольфо Каллисто ди Бароцци – это практически всегда означало одержать победу и существенно утяжелить кошелек.

Адольфо играл в азартные игры с университетской скамьи, выручая этим занятием довольно значительные суммы денег. Профессиональные игроки, заметившие потрясающий математический талант юноши, умевшего просчитывать игру на много ходов вперед, обучили этого самородка всяким картежным премудростям.

Соперники побаивались виконта ди Бароцци, подозревая, что того при рождении сам Меркурий[84], дотронувшись волшебным фоллисом[85], благословил на денежную удачу.

Адольфо не был алчным, играл с легкостью и некоторым небрежением, много шутил, когда выигрывал, был спокоен и не терял улыбки, когда проигрывал.

Он всегда умел вовремя остановиться, когда чувствовал, а случалось это крайне редко, что фортуна ускользает из его рук.

Если у Адольфо возникала острая потребность быстро разжиться деньгами, легко мог объединиться с профессиональными игроками, однако никогда при этом не опускался до низкого шулерства.

По большей части карточная игра была для него не столько источником дохода, сколько средством приобретения связей для реализации иных прибыльных предприятий.

Частенько карточная игра превращалась для виконта в излюбленный инструмент флирта. Искусно сплетая за ломберным столом кружево светской беседы, он незаметно, как опытный охотник, сбрасывал карты, словно силки, на новую амурную пташку.

Однако этим вечером игра не доставляла Адольфо ни малейшего удовольствия: карта категорически не желала к нему идти, да и голова была забита совершенно иными проблемами. Мысли тяжелыми мельничными жерновами перемалывали один и тот же вопрос: что делать с жизнью в новом, семейном, статусе?

Дамы и кавалеры, обычно с интересом наблюдавшие за ходом партии, не узнавали своего любимца: куда подевалась атмосфера остроумного балагурства, витающая над столом, за которым виконт ди Бароцци с мастерством настоящего виртуоза исполнял карточные каприччо[86] а-ля скопа, тресет, бассет, пикет, бириби, вист[87] или сегодняшняя брискола.

Оценив достоинство последней игральной карты, Адольфо помрачнел еще больше, закрыл глаза и шумно выдохнул, показывая тем самым партнеру отсутствие брисколы (на языке игры это означало, что виконт ди Бароцци пребывает “в пустоте”). Пятый, заключительный, раунд они с ди Монтедоризио с треском проиграли.

– Не хмурьтесь, милый друг! – попыталась его утешить хозяйка салона герцогиня ди Новоли. – Вы же знаете поговорку: не везет в игре, повезет в любви[88]!

– Ваша светлость, благодарю вас за участие. Однако у меня на этот счет иное правило: не везет в картах – в любовь не суйся[89]! – Адольфо учтиво улыбнулся герцогине и, склонив голову, поцеловал ей руку. Дама в ответ одарила его ослепительнейшей улыбкой.

– Не думал, что вы не только игрок, но еще и злостный нарушитель собственных правил, – минутное затишье вспорол резкий мужской голос, насквозь пропитанный сарказмом.

Адольфо обернулся и увидел стоящего позади Филиппе Ипполито ди Граде, кузена Бьянки.

– Впрочем, чего еще можно ожидать от человека, который не привык соблюдать никаких правил?! – добавил тот с нескрываемым презрением.

– Всегда считал, что правилам следуют лишь те, кого Господь обидел талантом их нарушать. Однако, Филиппе, вы явно пытаетесь мне что-то сказать. На что вы намекаете? – спокойным голосом с чуть заметной ноткой раздражения ответил ди Бароцци.

– А разве не ясно? Да и не намек это, а скорее констатация факта, – продолжил нападки ди Граде. – Вы проигрываете в карты, но при этом не гнушаетесь с головой окунаться в безрассудные амурные игрища, которые, как правило, оборачиваются для объектов вашего интереса полной потерей репутации.

Вот тут виконт ди Бароцци действительно напрягся, хотя виду постарался не подать. Он прекрасно понял, на что намекал кузен Бьянки, и был готов к словесной пикировке. Однако хозяйка сегодняшнего вечера, герцогиня ди Новоли, почувствовав сгущающиеся тучи, решила сыграть на опережение:

– Ах эти мужчины! Все бы им обсуждать свои амурные дела! Адольфо, друг мой, почему бы вам не переговорить с Филиппе тет-а-тет. Если хотите, я уступлю вам свой кабинет. Думаю, у каждого из вас найдется множество пикантных секретов, отнюдь не предназначенных для нежных женских ушей.

Адольфо и сам не желал обсуждать публично обстоятельства внезапной женитьбы, о которой в свете пока не было известно.

– Вы, как всегда, предусмотрительны, Ваша светлость, – Адольфо послал хозяйке благодарную улыбку. – Что же, Филиппе, давайте посостязаемся друг с другом в амурных достижениях.

Виконт ди Граде хотел было возразить, но заметив сдвинутые брови герцогини, молча проследовал за Адольфо в кабинет.

– Надеюсь, синьоры, ваше состязание не слишком потревожит покой моих гостей, – послышался вслед озабоченный голос хозяйки.

* * *

– Филиппе, вы прямо-таки из кюлот[90] выпрыгиваете в попытке меня оскорбить, – с мрачной ухмылкой на лице произнес ди Бароцци, когда за мужчинами закрылась дверь кабинета.

– Как бы я не силился, мне все равно не удастся нанести вашей чести урон бо́льший, чем это делаете вы сами, – холодно ответил ди Граде. – Печально лишь то, что в водоворот ваших греховных страстей попадают чистые и невинные души.

– Полагаю, в данный момент вы имеете виконтессу ди Бароцци?

– Я имею в виду графиню Бьянколеллу Маргариту Сартори.

– Вам не кажется, что вы проявляете слишком большую заинтересованность в судьбе моей супруги?

– Искренне сожалею, что не успел проявить ее раньше. Если бы я только мог предположить, что у кого-либо хватит наглости столь беспардонно вторгнуться в жизнь кузины, клянусь Богом, не оставил бы ему ни малейшего шанса. Кто-кто, Бьянка этого точно не заслужила!

Словесная пикировка перешла на новый уровень. Слова ди Граде задели какие-то потаенные струны в душе Адольфо.

– Вам не кажется, что после всего, что вы наговорили, мне до́лжно вызвать вас на дуэль? – ответил он резко.

– Как пожелаете. Я, конечно, не такой искусный дуэлянт, как вы, ди Бароцци. Скорее всего, наш поединок закончится моей смертью, но, признаться, я к этому готов. Об одном лишь хочу предупредить: Бьянколелла Маргарита никогда вам этого не простит.

– Что вы хотите этим сказать? – с нарастающим раздражением в голосе переспросил Адольфо. – Вы намекаете…

– Я ни на что не намекаю, ди Бароцци, – перебил Филиппе. – Вы судите всех по себе. Если хоть на секунду усомнились в благородстве графини, исключительно ради ее блага, спешу заверить, что в голове этого дивного ангела нет и никогда не было ни единого греховного помысла, ни даже намека на него. К большому сожалению, мы с кузиной всего лишь добрые друзья.

Признаюсь, если бы Бьянка только намекнула, что допускает для себя возможность когда-либо покинуть стены монастыря, не мешкая, предложил бы ей руку и сердце.

“Даже так?! – мрачно усмехнулся про себя ди Бароцци. – У нашего ученого пилигрима[91] женилка в панталонах зачесалась”?!

Филиппе с досадой в голосе продолжил:

– Не могу понять, почему Господь решил отдать это чистейшее создание в ваши грешные руки. Но, видимо, такова судьба. К сожалению, изменить что-либо я не в силах. Об одном лишь хочу предупредить, если вы заставите Бьянку страдать, если превратите ее жизнь в ад, я не стану дожидаться Божьего суда и вынесу вам свой приговор. А поскольку вероятность ее несчастного супружества чрезвычайно велика, с завтрашнего же дня начну ежедневную подготовку к предстоящей дуэли с вами.

“Напугал волка щенячьим визгом!” – подумал Адольфо, а вслух произнес:

– Не слишком усердствуйте, Филиппе, у вас, как мне известно, есть дела поважнее. Птички нащебетали, что вы собираетесь в новый кругосветный вояж. Думаю, нет смысла откладывать столь увлекательное предприятие.

Желаю отыскать на каком-нибудь райском острове сладенькую туземочку, которая залюбит вас до такой степени, что и думать забудете о моей жене.

Я же, с вашего позволения, поспешу к моей виконтессе. Хочу как можно скорее предаться наслаждению ее нежным, трепетным телом. Сами понимаете: долг жены – всячески ублажать возлюбленного супруга.

Адольфо с каким-то адским удовлетворением отметил, как сузились глаза и злобно обозначились челюсти ди Граде. С трудом переварив услышанное, Филиппе сквозь зубы плеснул в ответ новой порцией презрения:

– Вижу, взывать к вашей совести – все равно что в бурном потоке грести против течения.

– О! Моя совесть – синьора избалованная и весьма разборчивая. По зову кого попало не является.

Пытаясь не поддаться искушению добить соперника очередной колкостью, касающейся болезненной для него темы, ди Бароцци резко развернулся и вышел из кабинета. Натянув на лицо маску легкомысленного благодушия, раскланялся с хозяйкой и покинул этот светский раут.

“Какого черта я вообще сюда притащился! – подумал Адольфо с досадой, усаживаясь в карету. – Как смеет этот мерзавец ди Граде говорить так о женщине, которая принадлежит мне!”

Виконт сам от себя не ожидал такой ревностно-собственнической реакции на слова и поведение Филиппе. В них явно чувствовалась не просто забота о близкой родственнице, а более серьезное и глубокое чувство.

А что, если этот золотоволосый ангел с глазами цвета бирюзы не так уж безгрешен? Что если аура чистоты и целомудрия – всего лишь обманчивая видимость? Может быть, это и разглядел в ней отец? Почувствовал ее манкость и назначил наследницей? Но зачем? Что умирающему старику с красоты столь юной девы?

Впрочем, слова падре Донато об этой девушке идут вразрез с такими мыслями. Вряд ли священник стал бы безосновательно нахваливать ее. Да и репутация Филиппе не дает ни малейших оснований подозревать его в наличии тайного романа. Ди Граде очень дорожит понятиями чести и достоинства. Для него запятнать репутацию женщины – смерти подобно!

Да и вообще, сколько ди Бароцци его знал, тот никогда не проявлял серьезного внимания к дамам. Единственной общеизвестной музой виконта ди Граде была география. А потому слова Филиппе о Бьянке неприятно укололи самолюбие Адольфо. Нет, в них не было и намека на сексуальный подтекст, но было искреннее восхищение, уважение и преклонение. Возможно, это и есть та самая любовь, на которую ди Бароцци считал себя совершенно неспособным.

Виконт ди Граде готов расстаться с жизнью, лишь бы женщина, которую он любит и которой восхищается, была счастлива. И это не бравада или восторженный порыв влюбленного юнца. Напротив, в этом есть что-то настоящее, глубинное, высокодуховное. Может быть, поэтому разговор с Филиппе был так болезненно неприятен? Разбередил в душе что-то сокровенное, давно похороненное и позабытое.

– Черт побери этого ди Граде! Пусть скорее убирается ко всем туземным чертям! Еще одна такая стычка, и его смерть точно будет на моей совести.

Адольфо с силой потер основаниями ладоней лоб, как будто пытался стереть оттуда неприятные мысли.

Он приехал в салон своей приятельницы, герцогини ди Новоли, в надежде отвлечься, развеяться, но проигрыш в карты и последующая словесная пикировка с Филиппе усугубили и без того тошно-муторное состояние.

Существование виконта ди Бароцци в последние годы было до крайности скупо на яркие ощущения: каждый новый день становился близнецом предыдущего, год новый гравюрным оттиском повторял старый. Менялись только любовницы в его кровати. Но сюжет самих амурных романов всегда был до уныния однообразным: быстрая вспышка – бурная страсть – скорое пресыщение.

И вот в одночасье жизнь заштормила, пенным валом сбила с ног и потянула в пучину сплошных неприятностей. Теперь только от него зависит, захлебнется ли он в этой стремнине или удержится за спасательный круг, который подбросила судьба. Ему надо прибиться к надежному берегу и попытаться обрести новые смыслы, новые причины жить и топтать эту землю.

* * *

Когда Адольфо переступил порог своего неаполитанского дома, дворецкий сообщил, что в малой гостиной его дожидается графиня Моразини.

“Нет, только не Анжелика! Только не сейчас! Черт, что за день-то такой сегодня! Похоже, это стало печальной традицией: плохие дни липнут ко мне, как мухи к открытой ране”, – подумал виконт с раздражением.

Завидев виконта, бывшая любовница как ни в чем ни бывало с ослепительной улыбкой бросилась ему на шею.

На такое пылкое приветствие Адольфо ответил с легкой прохладцей в голосе:

– Чему обязан такой чести, графиня?”

При этом мужчина постарался максимально учтиво высвободиться из ее объятий.

– Адольфо, дорогой! Вы мне не рады?! – Анжелика состроила гримасу оскорбленной невинности. – Ну же, не дуйтесь, не будьте таким злопамятным!

Кокетливо стрельнув глазками, вытянула свои соблазнительные губки для поцелуя.

– Я не злопамятный, а просто злой. Но и на память свою не жалуюсь. А вообще, злопамятность, пожалуй, – лучшее лекарство от вашей забывчивости, моя дорогая!

Адольфо, в нарушение правил этикета, уселся в кресло, при этом демонстративно проигнорировал предложенные для поцелуя пухленькие губки.

Анжелика, ничуть не смутившись, с легкостью райской птички угнездилась на его коленях. Изящный пальчик графини в попытке добраться до кожи на груди виконта самым настырным образом стал пробуравливать норку под запахом весты[92]. Хозяйка этого напористого лазутчика, поджав обделенные вниманием губки, принялась объяснять бывшему любовнику причины “дурацкого”, как она выразилась, письма, которое “спровоцировало всю эту неразбериху”, лишившую ее “покоя и сна”.

Оказалось, что каким-то образом до графа Моразини дошли сплетни о том, что супруга за его спиной наставляет ему рога. Альфредо, более всего в жизни дорожащий репутацией, устроил, по ее выражению, настоящий карамболь[93]. Анжелика, приложив максимум усилий и пустив в ход все свое женское обаяние, уверила мужа, что все эти разговоры – досужие домыслы, и она страшно обижена таким недоверием с его стороны. Хоть она и строила из себя оскорбленную невинность, но на самом деле была страшно напугана случившимся.

Роман с Адольфо – первый адюльтер, она еще не поднаторела в искусстве супружеской неверности. Переполошившись, графиня не придумала ничего лучшего, как поскорее порвать все отношения с любовником. Находясь в смятении и крайнем возбуждении, написала “глупейшее” письмо, о котором теперь “безумно сожалеет, хочет поскорее все забыть и исправить”.

– Я, конечно же, сразу поняла, как вы оказались в комнате сестры в столь поздний час, – продолжила графиня, протискивая уже всю ладошку под сорочку виконта. – Ваша ревность, безусловно, польстила моему самолюбию, но все же я ужасно огорчена и сердита на вас.

– Да неужели? – деланное удивление виконта было сдобрено толикой сарказма.

– Как вас угораздило согласиться на эту глупую женитьбу?! Вы же могли исчезнуть, испариться, придумать кучу отговорок! Когда вы хотите, то можете быть весьма изобретательны.

– Ну, задним умом я тоже считаю, что лучшим выходом из той пикантной ситуации было бы объявить вашему отцу и всем случайным зрителям того перфоманса истинную причину моего визита в палаццо Сартори, – свою издевку Адольфо прикрыл маской напускной серьезности. – В этом случае мог отделаться банальной дуэлью с Моразини, а не лишиться статуса завидного холостяка.

Глаза Анжелики округлились от удивления, смешанного с возмущением.

– Бросьте, виконт! Уверена, вы никогда не запятнали бы так мою честь! Дорогой, я так признательна, что вы и малейшей тени не бросили на мое доброе имя.

Графиня лукаво улыбнулась и состроила соблазнительную кукольную мордашку:

– Ах, Адольфо, мне так льстит, что вы настолько дорожите мной! Подумать только: виконт ди Бароцци предпочел жениться на бессловесной глупышке, нежели дискредитировать реноме любимой женщины. Как же это мило и романтично!

Адольфо горько усмехнулся тому, как бывшая любовница трактует мотивы его поступков. Бесово днище! Как же он раньше не замечал, насколько эта женщина тщеславна и лицемерна! Когда виконт ди Бароцци лез на балкон палаццо Сартори, честь любовницы была последним, что его в ту минуту заботило.

По-своему истолковав ухмылку мужчины, Анжелика с несколько наигранным сочувствием в голосе произнесла:

– Виконт, поверьте, мне искренне жаль, что моя оплошность обернулась такой глупой нелепицей. Женитьба вам действительно не к лицу. Но я обещаю приложить максимум усилий, чтобы загладить свою вину.

Она понежила тыльной стороной руки щеку Адольфо, а затем протянула цепочку невесомых поцелуев от уголка его губ до самого уха, в которое начала нашептывать сладким голоском всякие любовные глупости.

Проявление женской ласки вызвало в ответ неистовую потребность излить наболевшее. Уж слишком гадостно было на душе все эти дни! Как говорится, накопилось. Сосуд переполнился.

Адольфо и сам не заметил, как выложил бывшей любовнице все свои мысли, тревоги и переживания по поводу случайной и абсолютно нежеланной женитьбы и абсурдного завещания отца, по которому он сможет получить под опеку имущество ди Бароцци лишь в случае, если молодая жена родит ему наследника.

Исповедь виконта возымела неожиданный эффект. Анжелика вдруг вскочила с колен мужчины и, покрываясь гневным румянцем, заверещала:

– Вы хотите сказать, что отныне мне придется делить вас с этой монастырской молью, потому что вам, видите ли, заблагорассудилось стать послушным мальчиком? Адольфо, вы не общались с отцом много лет! Что же изменилось теперь? Почему вдруг возжелали, чтобы ваш батюшка одобрительно погладил вас по головке? Я не могу в это поверить! Вы готовы из-за денег делить ложе с церковной тенью? Господи, да вы ли это?! Куда подевался гордый и независимый виконт ди Бароцци?

Должно быть, эта лицемерная тихоня своим набожным видом околдовала и вас, и вашего отца. Иначе как еще можно объяснить такое глупое завещание! Я всегда знала, что этой божьей овце нельзя доверять! Правду говорят: “В стоячей воде заводятся черви!”[94] Уверена, ей не терпелось поскорее удрать из ненавистного монастыря. Вот и вымаливала у Господа хоть какого-нибудь муженька. Да она настоящая чертовка, прикидывающаяся ангелом!

Адольфо вдруг ощутил, что незаслуженные нападки на невинную девушку задели его гораздо сильнее, чем гневные тирады в собственный адрес.

Он стремительно поднялся из кресла и, схватив Анжелику за локоть, грозно прорычал:

– Прекратите немедленно! Вы совершенно забываетесь, синьора! Имейте в виду, что говорите сейчас о виконтессе ди Бароцци, моей законной супруге. Оскорбляя ее, вы тем самым наносите оскорбление мне. Вы дама, я не могу требовать у вас сатисфакции. Но могу потребовать незамедлительно покинуть мой дом!

Анжелика, поняв, что перегнула палку, попыталась подластиться к виконту:

– Адольфо, дорогой, прошу вас, простите мою несдержанность. Я так люблю вас, что даже в страшном сне не могу представить, что мне придется делить вас с кем-то!

– Тогда вам стоит взять несколько уроков по развитию вашего воображения. Надеюсь, ваша ревность подхлестнет его лучше любого ментора[95]! – Адольфо бесцеремонно подтащил Анжелику к выходу и собственноручно открыл перед ней дверь. – Прощайте, графиня! Надеюсь, вам не придет в голову повторить на бис спектакль с мнимым раскаянием.

Самым настоятельным образом прошу, если когда-либо вашу симпатичную головку посетит спонтанная мысль навестить меня, сделайте одолжение, дождитесь супруга и попросите его сопроводить вас. Отныне я не желаю и минуты оставаться с вами наедине.

Виконт подтолкнул бывшую любовницу к выходу и захлопнул за ней дверь. Затем, дав распоряжение дворецкому никогда больше не впускать в его отсутствие графиню Моразини, достал из креденцы[96] бокал и бутылку ночино[97].

Глотнув крепкой ореховой настойки, виконт зажмурился и резко выдохнул. “Если бы я мог так же разом выдохнуть всю ту горечь, которая скопилась в душе!” – подумал мужчина и, резко развернувшись, вышел из комнаты. Недопитая рюмка ночино так и осталась стоять на столе.

* * *

В течение нескольких последующих недель виконт ди Бароцци, пытаясь отвлечься от тягостных мыслей, с головой ушел в дела. Новое завещание отца сделало финансовое положение в долгосрочной перспективе не таким радужным, как ему представлялось ранее. Теперь Адольфо должен был продумать новые каналы пополнения и укрепления своего благополучия.

Обладавший от природы острым аналитическим умом и хорошей деловой хваткой, он давно наладил независимые от отца источники доходов, о которых не знал никто, за исключением секретаря и двух поверенных, выполнявших его распоряжения. Даже старый граф ди Бароцци считал, что пасынок промышляет исключительно карточной игрой.

Однако Адольфо, провернув на полученные от первых выигрышей деньги несколько удачных торговых сделок, связанных с поставкой алкоголя из Шотландии и Португалии, и сколотив неплохой капитал, сумел сделать удачные вложения в банковской сфере, которые приносили стабильный и весьма существенный доход. В новых обстоятельствах требовалось расширение и усиление деловой активности, чем виконт ди Бароцци, пользуясь своим пребыванием в Неаполе, и занялся. Воистину, трудности либо обтесывают людей и делают их крепче, либо крошат и ломают. Адольфо сдаваться не привык!

Ему в голову пришло несколько интересных и весьма перспективных идей, которые, в случае успешной реализации, сделали бы его не только абсолютно независимым от отца, но и позволили бы жить припеваючи, вовсе позабыв о завещании.

Адольфо всецело посвятил себя реализации этих проектов и увлекся ими настолько, что почти месяц не вспоминал ни карты, ни светские салоны, ни даже “Santa Trinità dell'amore”[98]. Так он в шутку величал трех своих любимых “oneste grandi cortigiane”[99]. Их он попеременно и с завидной регулярностью посещал даже в те времена, когда имел в любовницах “добропорядочных” великосветских охотниц за чувственными наслаждениями, таких как графиня Анжелика Моразини.