Читать книгу Победившие не вернутся - АНАТОЛИЙ ЭММАНУИЛОВИЧ ГОЛОВКОВ - Страница 2
ОглавлениеГлава 2. Бирюзовая шкатулка
Июль 1914 года выдался жарким, но счастливым временем для Александра Гардаша и Екатерины Лозинской. Они отправились в свадебное путешествие по Европе. Начав его с Италии, они побывали в Испании, а теперь приехали в Вену, столицу увядающей Австро-Венгерской империи, недавно проигравшей Балканскую войну.
Однако никакого увядания на лицах горожан молодожены не заметили.
В уютном «Эрцгерцоге Фердинанде», где они остановились, персонал был приветлив и доброжелателен.
Гардашу заселение в отель имени австрийского престолонаследника, которого вместе с женой Софией месяц назад застрелили в Сараево, показалось дурным знаком. Но Катя была безмятежна, и, наверное, от этого Александр чувствовал себя спокойно. Им отвели чудесный номер окнами в сад.
Несчастных обычно сторонятся. А счастливые люди притягивают к себе. Особенно тех, кто не прочь погреться у чужого костра.
Молодым скоро надоело, что ежечасно стучали в двери. Появлялась то горничная со свежим бельем, которое меняли вчера. То посыльный мальчик с цветами от портье. То официант с бесплатным шампанским от заведения.
Зато по ночам, никем не тревожимые, они пили вино и занимались любовью.
Утром им несли в постель кофе и горячие булочки, после чего, едва просмотрев заголовки утренних газет, они отправлялись на прогулку по городу.
Двадцатипятилетний Гардаш выглядел старше своих лет. Он был на голову ниже своей жены, поэтому у него имелись причины для рефлексии. Он запирался в ванной, смотрел на себя в зеркало и тяжко вздыхал. Он и сейчас не понимал, почему Катя вышла за него, что она нашла в нем. От отца Гардашу досталось будто бы самое неудачное. Курносость, белые, словно выгоревшие в пустыне, брови, несоразмерные с головой и чуть оттопыренные уши, из-за чего он в цирюльнях настаивал на длинных прическах. Спина его хранила сутулость, какие бы упражнения он ни пытался делать. К тому же Гардаш имел маленький размер ноги, сапоги и штиблеты ему делали на заказ.
Возможно, из-за этого он ревновал Катю. Ко всем живым существам. Даже к чужой болонке, которая случайно запрыгивала к ней на колени.
Зато от матери Александр унаследовал красивые карие глаза, хорошую кожу и чувственные губы, которые, пожалуй, чересчур часто растягивались в усмешке под линией усов.
Гардаш служил инженером в Минной лаборатории. Жалования ему бы едва хватило на скромную свадьбу и кольца для венчания. Зато красавица Катя получила у отца, графа Казимира Лозинского, достаточную сумму, чтобы ни в чем себе не отказывать.
Поэтому она и таскала за собой Алекса по самым дорогим магазинам. Без перерывов и милосердия. Он снисходительно терпел, пока она примеряла платья, туфли, а в особенности шляпы. Да-да, именно шляпы, до которых имела особую охоту, как многие барышни в начале XX века, и меняла их почти ежедневно. Она покупала всё, на что падал ее взор, и тут же распоряжалась, чтобы покупки несли в отель.
Отобедав однажды в «Империале», они собрались вернуться в номер, чтобы уж наконец залечь в постель. Гардашу казалось, что, по крайней мере, на сегодня с покупками покончено. Супруги наняли извозчика, который повез их в сторону парка. Но вдруг Катя заметила вывеску антикварного магазина, куда ей напоследок захотелось зайти.
Тяжко вздохнув, Гардаш велел извозчику ждать и поплелся вслед за подпрыгивающей на булыжниках молодой женой в таинственный сумрак салона.
Прозвенел дверной колокольчик, навстречу спустился антиквар, человек лет сорока на вид, который представился как Отто Вагнер. Из-за громкой фамилии Вагнеру часто приходилось объяснять, что ничего общего с родней великого композитора он не имеет. И Кате стал объяснять. Но Катю это не заинтересовало.
Она порхала по залу, подобно лиловой бабочке, то поднимаясь на цыпочки, то приседая, рассматривала предметы старины. Это были вещи из серебра, музыкальные инструменты, хрусталь, оружие, монисты и африканские маски. Наконец, до Гардаша донесся ее возглас:
– Милый, взгляни сюда! Ну, скорей, что ты там копаешься? Скорей!
Подойдя Гардаш и Вагнер, увидели, что так сильно привлекло внимание Кати. Это была затейливого вида шкатулка из голубого камня, украшенная по углам золотыми вензелями.
– Разве это не чудо, Алекс?
Гардаш осмотрел вещицу со всех сторон, прикинул вес на ладони.
– Да-с, тяжелая. А из чего она сделана, герр Вагнер? Лазурит? Или я не угадал?
– Бирюза, если вы настаиваете, – неожиданно грубо отозвался антиквар.
– А как она открывается? – защебетала Катя. – Я пробовала, ничего не вышло! Что там внутри? Что вы молчите, герр Вагнер? Отвечайте, если знаете!.. Ой, нет, постойте, не говорите, я сама попробую угадать! Вы даже не поверите, как у меня это хорошо получается! Бывало, в Смольном вызовут к доске, ну, ничегошеньки не знаю! А посмотрю в глаза профессору, и будто вижу ответ! Можно я вам в глаза взгляну?
– Смотрите, сколько угодно, – буркнул Вагнер.
Катя, не отрывая от него взгляда, подняла пальчик вверх, раскачивая в такт словам.
– Открывается под музыку. Так? Например, под вальс Штрауса. Я права? Это ведь так модно! Господа! Я умираю от любопытства! А внутри… минуточку!.. Внутри нее… у нас…
Вагнер слушал ее, все больше хмурясь.
– Фройлен, – перебил он, желчно усмехаясь, – вы зря тратите время. Все равно не угадаете.
– Но почему? – Катя и обвила шею Гардаша руками. – Алекс, милый! Почему этот человек перебивает меня? Фу, совсем не комильфо!
Вагнер забрал шкатулку у Гардаша и постучал ею по столу.
Раздался глухой звук, как от молотка.
– Слышали? Это только с виду шкатулка! Внутри ничего нет, не было и не может быть! Только камень! Монолит!
– Видишь, дорогая, – молвил Кате Гардаш, покраснев от досады, – так я и знал, что это розыгрыш. Во все времена люди умели шутить.
Юная графиня стукнула по паркету каблуком.
– А я все равно хочу ее купить! Вам всем ясно? Хочу, хочу, хочу! – И добавила Вагнеру по-русски, нарочно ёрничая, с акцентом тыча пальцем в себя и в антиквара: – Я платить деньги! Ви продавать! Бизнес! Ферштейн?
Вагнер утер лицо платком, зачем-то посмотрел на циферблат карманных часов и поставил шкатулку в витрину между фигурками языческих божков.
– Мадам, вы понимаете по-немецки? Эта вещь не продается!
– Неслыханно! – возмутилась графиня.
Вместо ответа антиквар махнул рукой, давая понять, что разговор закончен.
Лозинская вздохнула, отошла к окну, вытащила кружевной платочек, зеркальце и стала демонстративно утирать слезы. У нее был несчастный вид.
– Дорогая, – сказал Гардаш, подойдя к Кате, – ступай к извозчику, подожди меня в коляске. Может, мне удастся его уговорить.
Катя, надув губки и слабо улыбнувшись, вышла.
Гардаш положил руку на плечо антиквара, заглянул ему в глаза и тихо, но без угрозы в голосе произнес:
– Послушайте, Отто! Зачем вам огорчать мою жену? У нас медовый месяц. Продайте чертову шкатулку, что вам стоит! Ну, подумайте, кому она нужна? Тем более, это не шкатулка даже, а имитация! Мы вам дадим такую цену, о которой вы и не мечтали. А мы сильно торговаться не станем.
– Сударь! А не купить ли вам лучше хрустального всадника? Взгляните: Александр Великий, Венеция, шестнадцатый век.
– Но мне не нужна лошадь из хрусталя. И Македонский не нужен. Мне нужна именно шкатулка.
Антиквар опустил пенсне и почесал нос. Он явно колебался. И он выглядел расстроенным. Совсем не так, как антиквар перед выгодной сделкой.
Гардаш был искренне удивлен этим.
– Почему вы вцепились в эту вещицу, Вагнер? Семейная реликвия? Какие-то обязательства по завещанию? Интересы третьей стороны?
– Нет, но…
– Договаривайте же, сударь! – нетерпеливо воскликнул Гардаш.
И Вагнер, оглядываясь на витрину, через стекло которой была видна коляска с Катей, рассказал, что полгода назад к нему постучался к нему один монах. Монах был так взволнован и напуган, словно за ним гнались. Он-то и принес эту шкатулку. Антиквар думал, для продажи, но вместо этого гость попросил спрятать вещицу в магазине.
– Спрятать именно у вас? Он выбрал это место из десятков антикварных лавок Вены. Почему?
– Не знаю.
Вагнер думает, что за ней стоит какая-то тайна. А возможно даже и преступление.
– Преступление? – вскричал Гардаш.
– Тише, тише! Чему вы удивлены? Я видел на бирюзе плохо затертые следы крови. Может, церковник захотел скрыть улику. Страшно подумать. Я отмыл пятна под краном. Может, не надо было?
– Наверняка. Это собьет со следа сыщиков. Кстати, отчего же вы не вызвали полицию?
– Монах хорошо заплатил и обещал вернуться. Однако я его так и не дождался. Минуло полгода, и вы первый, кому я об этом рассказал.
– И правильно сделали, облегчили душу.
– Это вы, русские, облегчаете душу, а мы лишь приоткрываем ее, и то в случае крайней надобности, – заметил Вагнер.
– Хорошо, – сказал Гардаш. – Про душу мне теперь почти все понятно. Но вы продадите, в конце концов, проклятую шкатулку? Решайтесь, сударь!
Антиквар надолго замолчал. А потом, резко повернувшись и тараща на Гардаша глаза из-под пенсне, выпалил:
– Пятьдесят крон!
И прикусил губу в отчаянии.
Гардаш не выдержал и улыбнулся.
– Напрасно я так, – отругал себя Вагнер. – Вот всегда спешу. Может, вам цена не по карману?
– Сотня вас устроит? – усмехнувшись, поинтересовался Гардаш.
Вагнер стал утирать пот со лба, засуетился, пытаясь скрыть волнение.
– Вы сказали, сотня? Я не ослышался? Целых сто имперских крон?! Вы шутите!
– Я настроен более чем серьезно!
Пока Гардаш отсчитывал наличные, антиквар завернул товар, перевязал ленточкой. Они обменялись рукопожатием, но у самых дверей Вагнер откашлялся и тихо молвил:
– Я сделал все, чтобы отговорить вас. Но вы оказались упрямы. Это ваш выбор. Я желаю вам с женой всего наилучшего. Но остерегайтесь, сударь. На этой шкатулке может лежать проклятие. Никто точно не знает, откуда она, как сюда попала и кто ее ищет.
Супруги постепенно привыкли к шкатулке, которая украсила собою полку трюмо, прямо напротив постели, и не замечали ее. Но однажды вещица напомнила о себе самым неожиданным образом.
В тот вечер, украсив спальню цветами и зажженными свечами, выпив, пожалуй, больше мозельского, чем обычно, они предались любви.
Эта ночь казалась им какой-то особо страстной и вдохновенной. В соседних номерах не могли заснуть, слушая нескончаемые стоны и вопли, но никто не посмел стучать в стену. Таков нордический характер европейцев, считал Гардаш, а также либерализм, впитанный с молоком матери.
В какой-то момент, не помня себя, Катя воцарилась верхом на муже спиной к его лицу, напротив трюмо, чтобы лучше видеть свое тело. И заметила, как от шкатулки исходит пурпурное свечение, отражаемое в трех зеркалах. Внутри будто тлели угли, как в утюге. Кате не хотелось останавливаться, и она успокоила себя тем, что все этой ей мерещится.
Но шкатулка раскрылась, и Катя почувствовала, что ее тело увлекает вверх. Кате не хотелось отрываться от мужчины в разгар секса. Но в этом и не было нужды – они поднялись синхронно вместе с кроватью. Да и не только кровать, – и шкаф, и ширма в углу, – вся незакрепленная мебель оторвалась от пола и парила в воздухе.
Катя от страха вцепилась ногтями в спину мужа, который озирался по сторонам. Железная койка с молодой парой достигла уровня люстры, и хрустальные бусины, которые шевелились и позванивали от сквозняка, щекотали их лица.
– Что это, Алекс? – спросила Катя, испуганно оглядываясь по сторонам и тяжело дыша. – Может, нам все это снится?
– Нам обоим не может сниться один и тот же сон, – справедливо, но безумно заметил Гардаш и дотронулся пальцем до хрустальных шариков. – Не понимаю! По всем законам физики такого не может быть. Это будто на Луне, как пишет Герберт Уэллс. Или какой-то бокал был лишним.
– К черту мозельское, к черту твоего Уэллса вместе с его Луной! – закапризничала графиня. – Ты же мужчина! Вот и думай, как отсюда слезть!
– А зачем слезать? Тебе со мной уже не нравится? – пытался отшутиться Гардаш.
– Нравится, – раздраженно пролепетала Катя. – Все было дивно! Но если это не последствия оргазма… Возможно, мы оба заболели какой-то неизвестной болезнью или бредим? Я боюсь!
Она мелко перекрестилась.
– Не бойся и говори глупостей. Я говорил, что книги этого сумасшедшего выскочки Фрейда не доведут тебя до добра.
– Фрейд гений! А ты слабак!
– Я слабак?
– Извини! Я нервничаю и хочу вниз! Мне все надоело! У меня чешется спина! Мне нужна ванна! Я хочу земляники со сливками!
– Давай я попробую спуститься, а потом сниму тебя.
Пока они спорили, кровать медленно опустилась, и Катя слезла, потопав босыми ногами к трюмо. Открытая шкатулка лежала на месте. В углублениях, отделанных темно-синим бархатом, лежали три соединенных друг с другом предмета непонятного назначения с золотыми иероглифами на поверхности.
– Алекс, ты только посмотри, – прошептала графиня, оглянувшись на мужа. – Ты не поверишь!
Гардаш слез с кровати, нащупал ногами шлепанцы и подошел к трюмо, уставившись на шкатулку.
– Антиквар убеждал, что она из цельного куска бирюзы, – возбужденно проговорила Катя. – А оказывается, она полая, но открывается, когда захочет. И внутри какие-то штуковины.
Он осторожно вытащил модули, легко расцепил их и принялся рассматривать.
– Да ты всё еще пьян!
– Я пьян от любви!
– Не ври, Алекс, мне вовсе не до шуток, – серьезно проговорила Катя. – Неужели ты не понимаешь, что нам досталось нечто особенное? Не случайно же я не могла оторвать глаз от этой шкатулки!.. Женская интуиция!.. Может, из-за нее мы… взлетели?..
Лицо Гардаша сделалось серьезным.
– Пока ты ждала в коляске, антиквар рассказал про монаха, который принес ему эту шкатулку. А потом предостерег, что на ней может лежать проклятие.
Графиня слушала с испугом.
– И ты молчал? Ты скрыл от меня? Это все равно, что соврал!
– Катерина, успокойся!
– Ты мне солгал, негодяй!
– Я не хотел тебя расстраивать!
– А мы могли из-за этого умереть! Тебе понятно?
Катя, шатаясь, подошла к постели, бросилась на нее лицом вниз и заплакала.
Гардаш поцеловал ей спину.
– Катенька, дружочек, ну, ты так хотела ее купить! А я подумал, стоит ли огорчать тебя по таким пустякам?
Графиня повернулась к Гардашу заплаканным лицом, уткнулась носом в плечо, всхлипывая.
– Дорогой, это не пустяки. Если ты меня хоть немного любишь, отнеси чертову коробку Вагнеру! Не захочет возвращать деньги, и не надо!
– Но почему? Антиквар тоже мог не знать, что внутри.
– Плевать! Верни, и всё!.. Наверняка, шкатулку украли из музея!.. Она может принести нам несчастье!
Гардаш помолчал, потом потянулся к пиджаку, висевшему на спинке стула, вытащил карманные часы, свадебный подарок отца Кати, графа Казимира Лозинского. Хронометр открылся с мелодичным звоном. Гардаш посмотрел на циферблат, вздохнул и захлопнул крышку.
За окном шел дождь.
– Сейчас четверть одиннадцатого, – молвил он в тишине. – Вагнер закрыл магазин и пошел домой.
– Ну, и пусть! – упрямилась графиня. – Разыщи его, милый!
Гардаш оделся, положил покупку в саквояж, взял зонт и покинул номер.
От венского отеля «Эрцгерцог Фердинанд» до дома на Бауэрштрассе, где располагалась лавка Вагнера, было не больше четверти часа ходьбы.
Поэтому Гардаш не стал нанимать извозчика – да и где его сыщешь в дождь. Он отправился напрямую через парк. Он удачно миновал аттракционы, кафешку с навесом, под которым, озаряемые желтым светом, сидели мужчины и женщины в немыслимых шляпах с бутоньерками на фруктовую тему, и вышел на улицу города.
Вена, не смотря на дождь, только начинала ночную жизнь, звенели трамваи, квакали клаксоны редких автомобилей, в окнах и витринах, – повсюду горел свет. Ему нужно было пройти еще квартал, чтобы свернуть на нужную улицу.
Гардаш печатал шаг широко, твердо и мрачно, как солдат, знающий маршрут.
Он не обращал внимания ни на предсказателей будущего, ни на нищих, ни на проституток, которые выходили ему навстречу из тени домов, как приведения. Дойдя до Бауэрштрассе, он издали заметил толпу, скопление машин с включенными фарами, фигуры жандармов. У Гардаша кольнуло в груди, что всегда сопровождалось неприятным предчувствием.
Подойдя к магазину, он увидел, что два нижних этажа в огне, и пожарные тщетно пытаются сбить пламя.
Как раз в тот момент, когда он очутился среди зевак, глядящих, как языки пламени лижут стекла витрины, к ногам пожарных рухнула обгоревшая вывеска: «Древности и диковины Отто Вагнера».
– А где же хозяин лавки? – спросил Гардаш толстого и усатого брандмейстера, похожего на моржа.
– Погиб, – ответил Морж. – Его квартира над магазином, сударь.
– Разве? – Гардаша эта новость удивила.
– А что такое? – подозрительно глядя на Гардаша, спросил в свою очередь Морж. – Многие владельцы магазинов живут при своих заведениях, сторожам платить дорого. Простите, вы иностранец?
– Я русский, из Санкт-Петербурга, – ответил Гардаш. – Но же как это могло случиться? Несчастный Вагнер!
– Говорят, антиквар разбил окно, – сказал брандмейстер, – звал на помощь, бедняга. Люди кричали: прыгайте, мы поймаем, растянули одеяло. Наверное, он испугался высоты. Или дымом отравился. Полыхало сильно, как от бензина. Хотя, с другой стороны, никаким бензином сейчас не пахнет… Вы, например, слышите запах?
Гардаш принюхался.
– Обычная гарь.
– Вот и мне так кажется. – Брандмейстер сдвинул каску на лоб и почесал затылок. – Мы подозреваем поджог. Хотя как его докажешь? Улики нужны. А теперь пожарные зальют место происшествия, и будет лишь грязь.
– У нас в России тоже поджигают дома, а потом землю за бесценок скупают, – зачем-то сказал Гардаш, но сразу одернул себя, подумав, какое дело венскому брандмейстеру до русских мошенников.
Морж вздохнул и сказал:
– Повсюду свинство. Но у нас, когда император начинал править, такого не было.
И тут Гардаш заметил на другой стороне улицы двух людей, похожих на монахов, в черных балахонах, подпоясанных толстыми веревками. Их лиц не было видно, лишь черные провалы под низко надвинутыми капюшонами. Ему показалось, что схимники показывают на него пальцами, о чем-то переговариваясь.
От брандмейстера не ускользнул его взгляд.
– Кто эти люди? – спросил Гардаш.
– Иезуиты.
– Местные?
– Нет, говорят, их монастырь в Швейцарии, где-то в горах.
– А что они делают в Вене?
– О!.. Это интересный вопрос! – Брандмейстер понизил голос и добавил: – Я слышал, орден закрытый, вроде тайного клана, пытается контролировать всю Европу. Да и не только. В полиции рассказывали. Они знают о нас все, а мы о них – ничего. Формально они подчиняются Ватикану, поэтому магистрат в их дела не вмешивается.
– Даже если они нарушают закон?
Морж посмотрел на Гардаша заинтересованно и чуть насмешливо.
– О чем вы? Да нам бы от марксистов избавиться! Развелось их, как тараканов! От них, сударь, весь террор! А вы? Небось, тоже начитались дурных книжек? Вы случайно не марксист?
Гардаш рассмеялся.
– Я дворянин.
Морж оглушительно чихнул и добавил с облегчением, отряхивая пепел с плеча Гардаша.
– Вы бы ступали домой, господин. А то жена заругает: одежда ваша дымом пропитается, будете, как копченый окорок. Вы знали господина Вагнера? По глазам вижу, что знали. – Он протянул Гардашу визитку. – Звоните, если нужна будет помощь.
Дождь ослаб, и только редкие капли еще падали в лужи.
Гардаш дошел до улицы на границе парка, и на углу снова увидел людей в капюшонах. На сей раз, их было уже четверо.
Он ускорил шаг. Иезуиты шли за ним, молча, насуплено опустив головы и спрятав руки в рукава.
Что там у них, в рукавах, кто знает? А вдруг кинжалы? Или обрезы? О том, чтобы срезать путь через парк, уже не могло быть речи. Гардаш шел по улице быстро, не оглядываясь и стараясь смешаться с толпой. Увидев подворотню, он резко свернул в нее и спрятался за виноградником.
Он услышал топот каблуков и голоса. Говорили негромко, взволнованно, но на латыни, которую Гардаш ненавидел со времен Петербургской гимназии, и не понял почти ни слова.
Осторожно раздвинув лозы, он увидел иезуитов. Двое показывали пальцами в глубину двора, остальные на подворотню.
Им нужна шкатулка, догадался Гардаш. Иначе бы не устраивали за мной охоту. Но что теперь делать? Бросить им под ноги сверток и бежать? Это тоже не вариант. Особенно, если у них не принято оставлять свидетелей.
Он уже не сомневался, что они с Катей случайно оказались посвящены в чужую тайну. И это уже не нравится некоторым людям. Похоже, они не остановятся ни перед чем. Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди, кровь прилила к лицу, в глазах темнело.
Гардаш на всякий случай зажал рот ладонью.
Послушав тишину, иезуиты направились через подворотню на улицу.
Гардаш понял, что его ждут у арки. Другого выхода из двора, чем через арку, он не знал.
Успокоившись, он разглядел метрах в пяти за своей спиной пожарную лестницу на стене дома.
Он снял с пояса ремень, прицепил его к саквояжу, перекинул через плечо. Затем рванул к лестнице, допрыгнул до нижней перекладины, подтянулся и стал карабкаться наверх.
Саквояж соскальзывал и бил по ноге.
Но даже на крыше он не чувствовал себя в безопасности. Осталось ждать. Он надеялся, что Катя не ждет его и спит после бурной любви.
Гардаш уселся на приступку каминной трубы, вытащил шкатулку и захотел рассмотреть ее более подробно.
Как инженер, он поразился, насколько точными должны были быть инструменты неизвестного мастера, чтобы добиться такого слияния крышки с корпусом.
В закрытом виде они производили впечатление абсолютного монолита. Это было сделано так искусно, что не нарушалось ни одно, даже мельчайшее кружево бирюзы, рисунки, созданные природой, естественно продолжали друг друга. Между крышкой и корпусом Гардаш проложил носовой платок: он боялся, что шкатулка захлопнется, и он ничего не докажет антиквару.
Свадебный отпуск оказался испорчен. А сам Гардаш превратился в мишень для таинственных незнакомцев, которые охотились за своей реликвией.
Здесь, в центре Вены, в ненадежном укрытии, ему казалось, что избавься он от шкатулки, и жизнь наладится, вернется к состоянию счастливого полета, которое он испытывал рядом с Катей. Они поедут в Германию, оттуда на пароходе до Хельсинки, где уже был заказан билет на Санкт-Петербург, между прочим, первым классом.
Подумав надо всем этим, Гардаш решил: от минералов избавиться, шкатулку оставить. Потому что он готов был кому угодно сказать: да, судари мои, шкатулку за сто крон жаль.
Он дотянулся до жерла каминной трубы, выставил модули за кирпичную кладку и разжал пальцы. Но камни не собирались падать. Очевидно, это не входило в их планы. Гардаш не поверил своим глазам, но минералы повисли над провалом дымохода, из которого теплый ветерок кружил хлопья сажи. Вопреки закону тяготения они замерли, озарились пурпурным светом, соединились с легким щелчком, и переместились в шкатулку. Ткань выпала, крышка захлопнулась.
Гардаш пришел в ярость и выругался. Он редко матерился, но в данном случае не умел и не хотел по-иному выражать свои чувства.
Он схватил шкатулку, сжал ее, оглядываясь, обо что треснуть ее, но вместо этого поднял над головой и заорал, забыв, что его могут услышать враги. Это был вопль не столько страха и отчаяния, сколько бессилия перед обстоятельствами, из-за которых он попал в эту игру, не зная правил.
Никто не услышал.
Выкурив папиросу и успокоившись, Гардаш положил шкатулку в саквояж и вдруг понял: с этими камешками, которые явно обладают не известными науке свойствами, его жизнь уже не будет прежней. И скорее всего, – не сладкой. Кто-то будто бы решил управлять его судьбой, и уже стал изменять ее, как бы он не противился и что бы ни пытался предпринимать. Гардаш обратился к Богу, моля его только об одном – уберечь свою девчонку, юную жену, 18-летнюю графиню Катю Лозинскую, самое дорогое для него существо на свете.
Над крышами уже занимался рассвет, когда вернувшись к реальности, Гардаш предположил: если бы иезуиты знали отель, то уж точно выследили их. Он потерял слишком много времени, не зная еще о том, что подобная потеря подобна потери крови. Подхватив саквояж, он пошел вдоль крыши, нашел слуховое окно, через которое выбрался на чердак дома, а оттуда спустился на улицу.
Он огляделся. Преследователей нигде не было видно. Гардаш отправился домой.
Но Кати в номере не оказалось. На столе он увидел красную розу в бокале для шампанского и прислоненный к ней конверт.
С недобрыми предчувствиями Гардаш вскрыл его. На бланке отеля торопливым почерком Кати было написано:
«27 июля 1914 года,
отель «Франц Фердинанд».
Алекс, любимый!
Принесли телеграмму: тяжело заболела мама, она в больнице св. Георгия. Отец умоляет приехать. Я ждала тебя, сколько могла, но через час уходит поезд на Санкт-Петербург, а следующий через двое суток. Багаж упакован. Мне нельзя ждать. Я надеюсь, ты поймешь и простишь меня. Возвращайся скорее, жду дома.
Целую,
твоя Катя».
Скомкав письмо в кулаке, Гардаш побежал к портье, перепрыгивая через три ступеньки.
– К жене приходил кто-нибудь? – спросил он.
– Нет, что вы! Фрау Лозинская распорядилась об извозчике еще до полуночи, когда вы изволили уйти. Мы помогли погрузить ее вещи, и она отправилась на вокзал.
– Мне срочно нужно в Петербург! А поезд только в среду! Может быть, добраться до Женевы?
Портье смотрел на русского с горькой улыбкой, как на ребенка.
– Господин Гардаш, – молвил он, кладя перед ним на стойку раскрытую газету. – Разве вы не слышали? Сегодня наш император, да хранит его Господь, объявил войну Сербии. Границы закрыты. Я сожалею.
Гардаш схватил газету, впился в текст сообщения.
– Боже правый! – вырвалось у него. – Значит, они все-таки не простили убийства эрцгерцога! Так я и знал! Но ведь Сербия связана договором с Россией?
Портье вздохнул.
– Я тоже боюсь, что начнется большая драчка, господин Гардаш. Французы и англичане уже покинули отель. Остались швейцарцы, да еще американцы, которым на все наплевать. Хотите что-нибудь выпить? Мы сегодня наливаем всем желающим.
– Нет, уж, спасибо, – сказал Гардаш, – не вижу повода.
– Вы русский подданный, вам лучше пока остаться в Вене. Война не скоро докатится до нас. И вы будете в относительной безопасности.
– Не уверен, – грустно ответил Гардаш. – Пожалуйста, подготовьте счет, я уезжаю.
