Читать книгу Речитатив - Анатолий Постолов - Страница 9

– Что это за машина? – спросил Варшавский. Он устроился на переднем сиденье рядом с Юлианом, рассматривая освещение на приборной доске с таким видом, как будто перед ним играла своими бликами аура живого существа.

– Это BMW, пятисотая модель.

– Давно она у вас?

– Шестой год. Это машина Виолетты. Я обычно езжу на другой…

– Когда включаете кондиционер, появляется странный свистящий звук. Верно?

– Да, а как вы…

– И аккумулятор у вас вот-вот умрет. Хотя внешне вроде никаких признаков нет, но машина заводится с некоторым усилием. Правильно?

– Как заводится, вы, конечно, слышали, когда садились в машину, тут секретов нет. А вот про свист как догадались?

– Я не догадался. Я знаю наверняка. Проверьте регулировку приводного ремня и поменяйте аккумулятор. Поймите, ваша машина – это не груда железа, пластмассы и проводов. Она тоже прошла эволюцию, как и вы. Первые

фордовские модели были в своем роде неандертальцами. А чем отличались от нас первобытные люди? Неуклюжестью походки, плохим знанием окружающего мира, примитивизмом и так далее. Зато современные автомобили так напичканы электроникой и новейшими технологиями, что они по своим функциям приближаются к управляемым роботам. К счастью, машины еще не научились мыслить, но какая-то примитивная индивидуальность на уровне осязательном у машин существует. Понимаете, что я хочу сказать? Если вы садитесь в машину в гневе на своего начальника или поссорившись с женой – эта негативная энергия не варится внутри вас, как бульон на медленном огне. Она липнет ко всему, что нас окружает. К людям – в первую очередь, но и бездушные предметы впитывают ее тоже. У меня дома хранятся кое-какие вещи, принадлежавшие моим покойным родителям. Среди них есть помазок, которым брился мой отец. Каждое утро в течение многих лет он намыливался этим помазком. Был он раздражен или спокоен, температурил или ощущал бодрость и радовался жизни – помазок клонировал, выражаясь модным сегодня термином, энергетические импульсы той или иной окраски и сохранял их в своих молекулярных порах. Каждый раз, когда я беру его в руки, он рассказывает мне об отце больше иного летописца и, поверьте, ярче. Многие ошибаются, полагая, что неорганические объекты мертвы. Мертвых предметов нет! Понимаете? Вещи, в определенном смысле, потакают нашим привычкам. Особенно вещи, связанные с людьми, вещи, которые служат людям. Ну, это особая статья, не хочу вас сильно отвлекать своими разговорами, вы за рулем.

– А я не за рулем, – сказала Виола.

Варшавский рассмеялся.

– Ладно, задавайте мне вопросы. Только учтите, кое о чем я принципиально не говорю. Есть табу, я не могу их преступать…

Виола немного подалась вперед со своего заднего сиденья, поднимая ладошку, как примерная ученица:

– У меня, может быть, несколько личного характера вопрос: фиолетовый цвет моей ауры – это хорошо или плохо?

– Нормально. Ваш фиолетовый частично переходил в красноватый оттенок, потому что цвет вашей ауры был осложнен несколькими факторами. Для вашего внутреннего состояния в тот момент это было нормально. Небольшой сумбур в мыслях… легкий адреналиновый толчок, связанный с попыткой защитить подругу от агрессора. Вообще фиолетовый оттенок в ауре говорит о сложности духовного мира, об исканиях, которые могут привести человека либо к духовному балансу, либо – наоборот – оставить его в состоянии внутреннего разлада. На самом деле, видеть ауру человека может научиться каждый второй. А вот прочитать ее, понять, как аура отражает наши судьбы – это дано далеко не всем.

– Вы один из этих «не всех»? – спросил Юлиан.

– Да. Я обладаю даром ясновидения и при случае смогу вам продемонстрировать свое мастерство.

– А знаете, к нам пару лет назад одна гадалка приезжала. И она тоже меня разглядывала, но увидела мою ауру совсем в другом цвете.

– Ну, я вам так скажу: от дефицита гадалок мир никогда не страдал. У меня на этот счет есть своя присказка: на десять шаманов – девять шарлатанов. Ауру можно чувствовать, а можно видеть, но и этого мало. Надо понимать, почему комок энергии может неожиданно поменять свою цветовую окраску или напротив – сохранять ее очень долгое время. Аура человека одухотворенного, получающего радость, оттого что он отдает людям часть своего богатства, а не берет у них положительную энергию, пополняя запасы своего нарциссизма, – больше тяготеет к белому цвету. Понимаете? Матерь Божья была вся окружена этим солнечным, не разделенным на составляющие светом. Но подобное дано очень немногим. Аура неординарного человека – это как страница черновика, на которой продвинутый экстрасенс может прочитать Божий замысел, еще нераскрытый, еще созревающий в недрах души…

– А почему в газетном объявлении вы называетесь Леонардом, хотя племянник зовет вас дядей Левой. Кто вы на самом деле? – спросила Виола.

– На самом деле я Лев Варшавский, но когда мне принесли верстку объявления на утверждение, я прочитал и понял, что читатель может подумать, будто в Америку привезли льва из варшавского зоопарка. Собственно, на этот факт мне указали газетчики, поэтому я поменял Льва на Леонарда. Но оказалось, в вашей Америке это имя часто произносят пропуская букву «о». Американцы любят упрощать…

– Не расстраивайтесь, – подал голос Юлиан, – мое благородное имя тоже претерпело странные изменения. По-английски я Джулиан, но моя заботливая подруга меня офранцузила. Я стал Жюльеном, а в редкие интимные минуты мое имя приобретает собачий оттенок: Жюлька или Жюленок.

– Что ты болтаешь, Юлиан? Не слушайте его, Ленард. Он эгоист и жуткий циник. А можно я буду вас называть Леоном?

– Она и ваше имя офранцузила, берегитесь, господин Варшавский.

– А почему появился этот французский вариант? – спросил Варшавский и в первый раз повернул голову назад, с любопытством рассматривая сидящую в полумраке Виолу.

– Не знаю… Я люблю французские фильмы, литературу, и вообще, хотела бы жить в Париже. Может быть, я в прошлой жизни была француженкой…

– Parlez-vous francais?»[1]

– «Parlez» – слишком громко сказано…

– Она болтает почти без акцента, – скороговоркой произнес Юлиан. – Так меня уверял один наш знакомый – портной из Бердичева. Сам-то он по-французски ни бум-бум, но его прабабушкой была Эвелина Ганская.

– Юлиан! Ну что ты несешь? – с деланной досадой сказала Виолетта, пряча улыбку.

– Comment allez-vous, madame?[2] – неожиданно спросил Варшавский.

– Мадемуазель. Так правильнее. А вы, оказывается, говорите по-французски?

– Это просто школьные воспоминания, – усмехнулся Варшавский. – А будете вы называть меня Леон, Леонард или Лев – мне все равно. Эти слова по сути синонимы одного имени.

Юлиан включил поворот и начал менять ряд, чтобы уйти с фривея. Неожиданно справа, чуть ли не впритирку к нему, промчалась на большой скорости машина. Юлиан невольно сделал резкий флип-флап рулем и тут же весь покрылся потом.

Варшавский заметил его состояние.

– Не волнуйтесь, – сказал он, – пока я нахожусь в этой машине, никакой аварии не случится, даже если машину развернет против движения.

– Вы заколдованы? – спросил Юлиан.

– Нет, я просто не выполнил до конца свою задачу здесь, на земле. Поэтому я как бы застрахован… – он многозначительно поднял вверх указательный палец и добавил: – там…

– Надежная страховка?

– Вполне. Главное, не нарушать условия страхового полиса…