Читать книгу Фатум. Том первый. Паруса судьбы - Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский - Страница 9

В кабинете графа Румянцева натоплено было от души, а надымлено − и того шибче: пыхали без устали сразу шесть «турецких трубок», иными словами, весь совет Российско-Американской Компании. Пепел ронялся куда ни попадя.

Сердца тревогой охвачены были, претерпевая унизительное бессилие. Все дело Русской Америки было поставлено на карту, а его отец-благодетель − граф Румянцев − на шаткую грань. Со дня на день ждали беды за царской подписью.

Офицеры стояли у огромной ландкарты и слушали гнев Михаила Матвеевича, подчас спорили, напрягая ум извечным вопросом: «Что делать?»

Сам Николай Петрович, точно один в кабинете был, никого не зрел, в споре с господами офицерами не участвовал. Сцепив руки на груди, он мерил кабинет крупным министерским шагом, мучительно думая о случившемся, временами задерживался у стеклянных шкафов, тускло сверкающих золотом и серебром переплетов, словно разгадку искал, и снова стучал каблуками.

Мрачен лицом, упрям духом, Румянцев подошел к окну. Крепкие икры, затянутые на павловский манер в белый шелк, нервно подрагивали. Вид со второго этажа открывался на Неву − хмурую, нелюдимую, закованную в панцирь льда… Граф хрустнул пальцами, опираясь кулаками на подоконник. Да, почернело над ним небо! Карьера сломана, но более поругана принародно английским лаем его дворянская честь. Взгляд графа скользил по заснеженной груди реки, цеплялся за шпиль звонницы Андреевского собора, а слух хватал урывки спора.

− Эх, господа, боль сердечная! Речь-то ведь идет о цели России в Америке! Поймите, сие не только торговая кампания и промысел морской. Высочайшие привилегии, дарованные нам, содержат значение государственное! А совет компании, в коей все мы состоим, создан монаршим соизволением. Извольте еще раз взглянуть сюда! − Булдаков указку держал как шпагу.− Нам, господа, с Божьей помощью предстоит реализация грандиозного по своим устремлениям плана.

Эбеновая указка поползла на юг от Аляски, минуя остров Ванкувер20.

− Все западное побережье, включая Калифорнию, Санд-вичевы острова21, южную часть Сахалина и устье Амура,−сии колонии вместе с Камчаткой, Алеутскими островами и собственно Аляской должны превратить северный бассейн Тихого океана во внутренние воды Российской Империи! Верхняя Калифорния22, господа, как вы знаете, наш самый южный форпост. Но, замечу, помимо ее стратегиче-ского назначения, она не должна, а обязана послужить еще и земледельческой житницей для россиян в Америке. Теперь − Сандвичевы острова,− Михаил Матвеевич азарт-но прищурил правый глаз, сладко затягиваясь француз-ским табаком.− Они являются главным пристанищем для всех судов, оные совершают дерзновенные хождения между Азией и Америкой. Именно сии острова, господа, по моему глубочайшему убеждению, отдадут под контроль российской десницы всю морскую торговлю с Китаем. Это ли не велико? Я уж не считаю нужным здесь сыпать слова о том, что одновременно нами ведется планомерное наступление на Китай, а также на английские, испанские и голландские колонии в Азии. Вы способны на миг представить воплощение сего колоссального плана?

− Признаюсь, с трудом, Михаил Матвеевич,− осторожный Молчанов был само внимание, но его лицо с косо нависшими бровями восторгом не сияло.− Тем не менее, я способен и не на миг представить, что Калифорния, хотим мы того или нет, покуда незыблемая собственность Испании. И сей прожект, господа, опасен, ибо пуще возбудит противу Мадрида к России. Вспомните басню: осмотрительный опасался, да и был цел; опрометчивый − напротив, да и был съеден.

Булдаков зарделся пылающей головней, но молвил по обыкновению уверенным тоном:

− А ты − скептик, брат. Право, не замечал за вами сего греха. Но я возьмусь развеять ваши опасения, милостивый государь. Мадрид,− Михаил Матвеевич вонзил указку в самое сердце Испании,− был силен, да весь вышел. Судите сами: война с Наполеоном, кровопролитные восстания в колониях, темные интриги при дворе и, наконец, больной зуб в десне испанской короны − Кадисское ре-гентство! О, нет, господа, Мадриду не до Калифорнии. Вспомните якобинский диктат: когда в доме пожар, о соседях не думают. А значит, лакомый кусок будет взят сильнейшим. Разумеется, всё решится миром. Кстати, Баранов23 и Кусков24 уведомляют: туземцы вельми как охотно ссуживают нам свои земли. И полно вам сомневаться, Фердинанд25 не рискнет ссориться с победителем Буонапарта из-за мелких недоразумений.

− Но Англия, черт возьми!

− Вот эта мозоль побольнее! − первенствующий директор скрипнул зубами и утерся платком.− Но насколько можно судить из верных уст, англичанам нынче не до России. Они по горло увязли в войне с американцами…

− Это уж точно! Монархи начинают вести себя разумно лишь после того, как исчерпают все другие возможности…

− Хватит ребячества! − Румянцев грохнул по столешнице.− Хватит гадать на кофейной гуще!

Господа притихли, с опаской глядя на графа Николая Петровича. Того лихорадило.

− Ужель не ясно, помыслы наши гроша не стоят, ежели сильный мира сего прислушивается к подлейшей клевете! Клевете бесстыдной, без меры и приличия!

Волевая, что порез кортика, ямочка на подбородке, воспаленные бессонницей глаза с красными ячменными веками и подвижные во гневе, словно порхающие крылья, темные брови испугали соратников. Многие повставали со стульев, болея душой: уж не приключился бы с канцлером новый удар. Все держали в памяти тот случай, когда Румянцев, сопровождая Императора в Вильну, был там разбит параличом.

− Будет, ваше сиятельство,− вкрадчиво вставил Булдаков, мягко отложил указку и подошел к тяжело дышавшему графу.− И на море случается чехарда: шторм, буря, шквал… Станем вместе поднимать паруса, командор,− он оглянулся на замерших офицеров, и его большая, теплая ладонь согрела холодные персты старика.

Николай Петрович взглянул на простое лицо Михаила Матвеевича, и грудь его заныла от щипательно-теплой волны благодарности. На глаза предательски навернулись слезы, но тут же пропали, точно пожалели седого канцлера.

Булдакова, младше его на 12 лет, граф знал еще с тех времен, когда пребывал в должности министра коммерции. Тот был талантливым самородком из сословия не громкого, но с крепкой жилкой, торгового. С зеленой юности он вел торговлю с китайцами. Пришелся по сердцу великому путешественнику Шелихову, да так, что после его кончины безутешная вдова выдала за Михаила дочь.

На дворе еще топтался девяносто девятый год, а Булдаков уменьем да рвением добился, чтобы Российско-Американская Компания была обласкана и принята под Высочайшее покровительство. Он же и возглавил совет директоров. За выслугу и жертвенность во благо Отечества ему был жалован чин коллежского асессора и серебряная шпага.

В третьем году он, ратуя за расширение торговых операций, влез по уши в долги, но снарядил кругосветную экспедицию. Его величество, лично знавший Булдакова, изволил после удачного завершения плавания наградить его орденом Святого Владимира IV степени.

Румянцев губ не разомкнул, но в сыром блеске его очей Михаил Матвеевич, равно как и весь совет, прочитали низ-кий поклон признательности и испытали душой крепкую боль за старика. Перед ними стоял тот же человек, некогда блестящий канцлер, с осанкой родовитого вельможи, сына екатерининского героя, но теперь, увы, не с гордо поднятой головой, а с погасшим взором, согбенный бременем царской опалы, сирый и одинокий в своем тускнеющем величии.

Все это знали и все молчали. Начиная с двенадцатого года, Императора во всех кампаниях сопровождал не старый канцлер, а граф Нессельроде, назначенный, кстати, временно заведовать Министерством иностранных дел.

Николай Петрович, обведя своих питомцев взглядом, спокойно сказал:

− Да, господа… вы правильно всё истолковали. Номинально я еще держу дипломатический штурвал нашего корабля, но управляют им чужие руки. А посему,− голос его звучал по-ратному твердо,− мне стоит поторопиться сделать прощальный залп. А вам, други,− он с надеждой посмотрел на свою смену и отечески улыбнулся,− помочь старику.

За спинами собравшихся послышались шаги. Господа обернулись: в дверях стоял подрумяненный морозцем князь Осоргин.