Читать книгу Эффект безмолвия - Андрей Викторович Дробот - Страница 36

«Если сел в поезд с названием «жизнь», то сомневаться некогда – пункт назначения приближается безостановочно».

Закончились выходные, началась рабочая неделя, а Хамовский словно бы и забыл об Алике. Встреча состоялась только в следующую пятницу.

– Семен Петрович, прочитали книгу? – поинтересовался Алик.

– Ты знаешь, я ее отдал Квашнякову для ознакомления, – ответил Хамовский. – Тот сразу в больницу слег. Что ты там такое написал?

Большего подарка Квашнякову, своему наивернейшему слуге, Хамовский подсунуть не мог. Квашняков был самым мерзким и смешным персонажем книги.

«Тут и здоровое сердце не выдержит, – весело подумал Алик, – Все пасквили обо мне, опубликованные им в газете, я использовал в книге против него. Обидно, когда тебя бьет собственное детище…»

– Не знаю, Семен Петрович, что Квашнякова подкосило, про него там немного, – уклончиво ответил Алик. – Мне участвовать в выборах?

– Подождем, пока Квашняков выздоровеет, – сухо ответил Хамовский.

– Он что-нибудь сказал насчет книги? – спросил впрямую Алик.

– Ты, конечно, там перегнул, но кто не рискует, тот не пьет шампанское, – странно ответил Хамовский.

Философская реакция Хамовского на книгу с одной стороны успокоила Алика, с другой – насторожила. Он понимал, что Хамовский человек умный, знает, что Квашняков причинил Алику немало зла, и некоторый возврат и долгов, возможно, считает приемлемым, но злопамятность Хамовского, которую тот не раз демонстрировал, не даст книжной авантюре пройти безнаказанно для автора.

Камень, падающий в водосточную трубу, постучит да выскочит. Движение всегда конечно. Алик понял: его сейчас не уволят. Хамовский будет ждать, когда героический ореол вокруг него угаснет.

***

Распространение книги

«Люди привыкли заботиться о том, что заработали своим трудом, а даденное бесплатно с их точки зрения не стоит заботы, и инерция данного мышления настолько сильна, что распространяется даже на собственное здоровье».

Упрямый каток переедет и живого. Новая книга появилась и в книжном магазине, и в газетных киосках, как только Хамовский уехал из города. Ее приобрели не только заместители Хамовского, но и Клизмович, председатель городской Думы, и его заместитель, потом – рядовые депутаты. Книга распространялась, спонсоры паниковали.

– Ты видела, что он выпустил за наши деньги? – кричала в трубку Горилова.

– Сукин сын! – подвывала Ховк, руководительница всех дворников в маленьком нефтяном городе, ответственная за все мусорные баки, дворы и бани. – Так подставил! Получается, мы вскладчину по Хамовскому прошлись.

Формой своего тела Ховк походила на матрешку. Иногда хотелось одной рукой взяться за голову Ховк, другой за ее ягодицы, крутануть, потянуть и, когда Ховк распадется на две половинки, то заглянуть внутрь и убедиться – есть ли там Ховк поменьше.

– И по президенту, и вообще по власти. По самим себе! – огорченно вскрикнула Горилова.

– Что теперь делать? – спросила Ховк.

– Глава сказал: помогли выпустить грязь, сами и убирайте, – ответила Горилова.

– Надо скупить тираж, – предложила Ховк. – Лично я свою долю выкуплю, хоть на собственные деньги.

– Это шанс оправдаться, – согласилась Горилова…

***

Алик ежедневно обзванивал торговые точки, и внезапно со всех стала поступать одна и та же информация: вечером с прилавков исчезают все книги, и если судить по числу покупок, то подобного книжного ажиотажа не было в истории маленького нефтяного города.

«Не сошел же маленький нефтяной город с привычного ума, – раздумывал Алик по этому поводу. – Одна-две книги в неделю – это понятно. Но десять за вечер – это чересчур. Это же не водка перед праздниками. Скупают».

В кабинет заглянула секретарша Алика, розовощекая хохлушка Бухрим.

– Вас искала Надежда Ховк, чтобы закупить большую партию книг для подарков своим работникам, – сообщила она так, будто передавала желанную весть.

– Спасибо, я перезвоню, – сказал Алик и мгновенно понял, куда уходят книги.

На улице господствовала обычная плохо освещенная зима маленького нефтяного города и заснеженные, заледенелые тротуары, словно путь по жизни – темный и скользкий. Алик шел домой, переминая в кармане денежные бумажки, вырученные от продажи книг.

«Книга живет, когда к ней обращается читатель. Скупщики меня убивают», – печальная мысль сдавливала дыхание, но продлилось это состояние недолго.

Возможно, в этом и состояло главное счастье Алика, что в любой самой утопительной ситуации, он всегда находил положительное течение, окунался в него и выплывал

к свету.

«Почему я должен печалиться от того, что жители города мало покупают мою книгу и мало интересуются книгами вообще? Это не моя беда, а их. Это они остаются вечно пустыми бокалами, спокойными среди таких же пустых. О чем ты печалишься? Ты написал самую великую книгу маленького нефтяного города. Никто не достигнет этой вершины – ни одна овца из этого трусливого стада, ни один пустой бокал. Собственно, какие тут бокалы – одни простонародные стаканы! Овцам, кроме жратвы и завораживающего зрелища луга ничего не надо. О чем ты страдаешь? – примерно так вдруг стал рассуждать он. – То, что книгу скупают – возможно, это единственная моя удача. Если не слава – то деньги. Пусть скупают, а я буду еще подносить».

От такой мысли Алик опять повеселел и почти полетел домой, продолжая поглаживать тысячные купюры в кармане. Пока можешь создавать детей и сам остаешься ребенком – есть повод для оптимизма.

***

Утром следующего дня Алик сразу же позвонил Ховк.

– …все вымели? – услышал он окончание служебного разговора Ховк, предательски проскользнувшего в микрофон, пока телефонная трубка летела от телефона, к ее начальственному уху.

– Здравствуйте! – добродушно произнес Алик. – Не помешал?

– Нет, можете говорить, – недовольно ответила Ховк, раздумывая о том, не услышал ли Алик лишнего.

– Мне передали, что вы хотели купить книги на подарки, – поинтересовался Алик, имитируя простодушие.

– Да, – удивилась Ховк так, что в ее голосе вспыхнули нотки предвкушения.

«Мальчик ничего не подозревает», – подумала она.

«Клюет», – сообразил Алик и продолжил:

– Сколько экземпляров надо?

– Чем больше, тем лучше, – выстрелила Ховк.

«Вот дурачок, сам себя продает», – подумала она.

«Вот дура! Интересно, сколько возьмет?» – подумал он и спросил:

– Пятьдесят, достаточно?

– Хотелось не меньше ста, – притворно ласково, до того, что это притворство исказило ее привычные интонации, попросила Ховк. – У нас работников много и если кому-то достанется, а кому-то нет, то возникнут обиды. Сами знаете.

Последнюю фразу Ховк украсила искрами полусмеха, которые Алик отнес к довольству начальницы собственной находчивостью.

– Хорошо, будет сто, – согласился он. – Когда приедете?

– Прямо сейчас, – отозвалась Ховк. – Вы будете на месте?

– Буду ждать, – завершил разговор Алик.

Вскоре в кабинете Алика появились деловитые женщины, которые с радостью унесли все упаковки с книгами, какие он хранил в телерадиокомпании, оставив на столе легкие тысячные купюры.

«Неплохая премия за мои труды», – оценил Алик и неожиданно для себя вывел на чистом листе:

Тяжело тянется тетива –

Легко летит стрела.

Но, если уныл сей труд,

Стрелы мишень не найдут.

***

Неудачный отчет

«За свою жизнь человек произносит так много фраз, что хотя бы одна из них может оказаться пророческой».

Ховк мечтательно смотрела на книги Алика, лежавшие блоками упаковок, а в глазах ее сияли отблески пламени, в которых фанатики уничтожали неугодную литературу.

– Ш-ш-ш, – шикнула она в сторону книг, когда ей показалось, что одна из упаковок уже задымилась. – Не в кабинете же.

В дверь постучали. Зашла Горилова.

– О-о-о, – с восхищением оценила она. – Хороший уловчик. Пора сдавать.

– Ну, кто позвонит, ты или я? – спросила Ховк.

– Звони ты. Твоя заслуга, – произнесла опытная в политических делах Горилова.

Ховк набрала номер телефона Лизадкова и произнесла с самыми оптимистическими интонациями, какие смогла соорудить:

– Алексей Матерзанович, мы выкупили свою долю тиража и готовы продолжать, если дадите добро.

Работая в административной системе, Лизадков знал, что любая шестеренка должна вращаться от того, что ее вращает другая – более ведущая. Он не любил самостоятельное вращение снизу, заставлявшее ведущих напрягаться.

– Сколько скупили? – осторожно спросил он.

– Более ста экземпляров, – бойко ответила Ховк и еще раз добавила. – И готовы продолжать.

– Кто приказывал? – спросил он так же осторожно, но с той интонацией, по которой и ребенок сообразит, что получит наказание.

– Так Семен Петрович же сказал: сами дали деньги, сами и исправляйте? – испуганно вопросила Ховк.

– Он же не сказал: покупать, – съязвил Лизадков.

– Ну, так…, – неуверенно произнесла Ховк.

– Вы даете деньги на следующий тираж, – крикнул в трубку Лизадков. – Он вам и больше продаст, только попросите.

– Так покупать книги, или не надо? – уже всерьез испугалась Ховк, чувствуя, что совершила ошибку. – Люди же скупят.

– Кто их купит, кроме таких дур?! – не выдержал Лизадков. – Вы не знаете жителей, за которыми убирают ваши дворники и уборщики? От культуры здешнего населения подъезды уже не отмыть, а леса не очистить. Это рабочий город, а не библиотека.

***

Мысль в душе или мозге, как хотите, проходит ряд согласований по отдельным кабинетам, где находятся цензоры жизни, знатоки, и стоит одному из них отвлечься на бытовую неустроенность, конфликт и т.д., как мысль останется недоделанной или загубленной. Это и приводит к ошибкам. Не отвлекайте цензоров жизни суетой, а тем – не увольняйте.