Читать книгу Весы Правосудия Божиего. Книга вторая - Андрис Юрьевич Лочмелис - Страница 12

Праздник, здоровье и деньги – эти три вещи несовместимы, то есть шагают вроде и в ногу, но идут все три в разные стороны.

Как правило, по мере продолжения веселья купюры имеют свойство исчезать из карманов гуляки, и чем выше волну бьет развлечение, тем быстрей происходит опустошительный, а также и разрушительный процесс.

Да и ладно, Новый год ведь, сколько той жизни осталось.

Он тоже принимал активное участие в празднике по случаю встречи последнего года тысячелетия, но далеко не ходил, ограничившись весельем в местном баре, куда спустился, просмотрев представление паучка.

Было, конечно же, веселей выпить кружку-другую свежего пива в окружении торжественно настроенных людей, чем сидеть у окна и сходить с ума от одиночества.

Наутро немного потрескивала голова, но после большой кружки чифира в одну глотку, чему позавидовал бы любой сиделец, ему значительно полегчало, а поскольку, попивая чай, он накатил и немного виски, прям из горла старого «Джека Дэниелса», то буквально через полчаса похмелье было забыто и Гарри пошел погулять уже в 1999 году.

То ли нос, то ли ноги его привели, но через полчаса как бы бесцельного брожения по району Хакни он в конце-то концов оказался у газетного ларька, что у станции метро.

Аргументы и факты были на том же месте, спустя четыре года ничего не изменилось. «Вот, блин, консервативная Англия», он уже ничему не удивлялся, и старик тот же на своем потертом, но все же кожаном стуле работы мастера ушедших времен, и та же замшевая жилеточка на его исхудалых плечах.

– Ну и как дела да здоровье? – Гарри обратился к нему вроде как к старому другу.

Старик просто не мог его вспомнить, это нереально, но после того, как он рассказал ему о своей записке, что однажды оставил для курьера, а старый сам степлером закрепил его послание на «Аргументы и Факты», газетчик вроде бы признал своего старинного клиента или был уж неплохим артистом.

– А то как же, отдал я ему твою записку, но безрезультатно, не так ли?

Практически уверенный в своей правоте старик задал ему не обязывающий вопрос.

Ну конечно, не надо обладать супердедуктивным умом, чтобы вытащить квадратный корень из такой ситуации.

Так раз уж человек пришел и спрашивает о своем послании, то, наверно же, не встретился с тем, кому он его адресовал.

– Ты прав, старина Хэнк, – Гарри усмехнулся.

– А я так с ходу понял, что за птица этот курьер русской газеты, ну раз уж человек другому в глаза вообще не смотрит, так вот, и пусть тебе будет известно, это первая примета недобрых людей, таких надо сторониться. А вон смотри, они теперь еще и другую издали, местного разлива… но уже не тот, другой, открытой души человек ее завозит.

– Спасибо за информацию, старина, с Новым годом, здоровья и успехов.

– Ты редкого сорта человек, у меня масса знакомых, сам понимаешь, по роду деятельности моей, но таких, как ты, может быть десяток из всех, кого видел вообще за время моей жизни торговца газетами… уж можешь представить, сколько народу проходит перед моими глазами ежедневно.

– И какой же я, по-твоему, раз уж заговорили мы обо мне?

– Так я и говорю, что редкий, глаза у тебя очень грустные, потерял ты много чего-то и не можешь найти.

– Ну да, ты, старина, прав, я все потерял, все, и, наверно, даже надежду.

– Так не говори и не смей даже думать о негативных явлениях, они могут стать материальны, мысль, сынок, это великая сила, иди и думай о счастье, как бы ни было худо, думай о счастье, мечтай, это бесплатно.

– Как же я рад быть знакомым с тобой, старина Хэнк, да будешь здоров ты еще долгие годы.

– Все в руках Господних, удачи, так как тебя хоть зовут, добрый молодец?

– Бронислав, Климов Бронислав Юрьевич.

Он даже не задумываясь сказал свое полное настоящее имя этому человеку.

Странно оно прозвучало на русском языке, вот уже четыре года, с тех пор как он его не слышал и даже привык быть Гарри Блейдом.

– Красивое имя, будь счастлив и заходи, если что.

Так они познакомились и расстались, но слова старого индуса ему, на самом деле, словно щедрый сосуд прохладной воды, что, оросив просохшее тело, прогнал мираж из души, возникший от жажды духовной, ведь жил он без близких, родных, без друзей, без мечты, без доброго слова, ни надежды, ни веры во что-либо…

«Оказывается, что я жил словно в пустыне, и силы мои уже были на исходе, ну да, лишь пару дней назад пережив близость крушения всяких надежд на благополучный конец, ведь мысли шли уже только о финише жизни, а тут – на тебе, спасающая меня и того пацана, кто падал на острые копья забора, встреча с электриками, теперь опять этот старик, все это никак не случайно, меня Бог бережет, это точно, и я благодарен ему».

Более четырех лет назад покинутая родина для него была просто какой-то запрещенной им самим для него самого темой, видимо, таким образом он спасал свою душу от лишних страданий и самоедства, хотя от себя, от своей тени прошлого, пусть как бы тебе этого ни хотелось, ведь никуда не уйдешь.

Именно по этой причине он не искал знакомств с кем-либо из бывшего Союза, а благодаря случаю закрывшись на кухне иранца, старался выжить чуть ли не физической силой, отталкивая дурные мысли о прошлом.

На самом деле Гарри не встретил ни одного русскоговорящего за вот уже четыре с половиной года, но ведь они должны где-то быть, раз уж даже газету тут издают.

Прикупив «Аргументы и Факты», а также и новую газетенку, он направился в сторону дома, чтобы, сев в свое кресло, прочитать, о чем идет речь в новой периодике, и глянуть через строки репортажей «Аргументов» на нетронутую за все это время Родину даже как тему размышлений.

Он не то что не имел телевизора, а попросту его не включал до сих пор. Так что знал о родине всего то, что сменились президенты, но этот факт в его ситуации погоды не делал, возможность вернуться, может быть, подвернется лишь под старость, и то вряд ли этому суждено свершиться, и ведь надо же было самому себя обречь на такую глупую участь.

Пока трудился в харчевне, то там голубой экран вообще не выключался, но был постоянно на арабских каналах, поскольку хозяин иранец, хотя и основную часть жизни проживши в Англии, но очень уж бдел свои национальные чувства и вероисповедание, так что Гарри, пусть даже не в значительной мере, а все-таки разобрался в языке фарси, что и есть одно из основных направлений в арабских наречиях.

Специально он не учился, конечно, но некоторые фразы стал понимать, разбираясь по крайней мере в сути разговора настолько, чтобы не быть беспомощным слушателем, а хоть на английском, но ответить на заданный вопрос.

Теперь, когда благодаря пожару в харчевне Гарри понемногу стал выходить из состояния прострации, начиная интересоваться об окружающем мире, двигаться и общаться с людьми, хотя бы в том самом пабе за пинтой пива гоняя бильярд, к нему стало возвращаться ощущение сексуального влечения, а с ним и все остальные чувства и мысли, так важные для нормального существования, без которых человек не то что не получает развития, он деградирует.

Пробыв столько времени в одном и том же, весьма ограниченном, рутинном круговороте, теперь он понял, что такой образ жизни не для него, ведь тупеет мозг и жиреет тело.

Благо не так чтобы совершенно без пользы для него прошли эти унылые годы на кухне, да, деньги сгорели, но остались духовные ценности, которых пожар отобрать все же не смог. Осознав это все, он чуть было не ликовал от счастья, вовсе не задумываясь о том, что принесет ему грядущее.

Этот теперь уже на самом деле взрослый человек был готов ко всему, что бы ни подала ему на своем блюде кухарка-судьба.

Главное, жить надо так, чтобы твои действия не приносили вреда другому, и будет все получаться. Эту гипотезу он, похоже, вычитал в Библии или, возможно, вывел сам из своих размышлений, то не важно, главное, что человек обрел надежду и уверенность в себе.

Новая эмигрантская газета не блистала скандальными репортажами, но одну важную для себя деталь Гарри в ней все же заметил. На последней строке первой страницы был лондонский адрес редакции, вот туда-то он и собрался поехать.

Совершенно в другой стороне города находящееся заведение располагалось в трехкомнатной квартире, где жилая была переоборудована в печатную, а кабинет единственного и главного редактора находился в одной из трех спален.

В момент знакомства редактор, похоже, и не догадался о том, что перед ним стоит русский человек, поскольку Гарри, назвав свое имя на английском языке, так быстро заговорил о том, что ищет работу, и хотя в журналистике не разбирается вовсе, но пару стихов он сложить вполне бы мог, и если господина заинтересовало его предложение, то у него нашлось бы пару строк, дескать, для пробы.

Но редактор, не изъявив интереса к предложению, уже открыл рот для объявления своего отрицательного ответа, как Гарри, переходя с английского на русский язык, перебил интеллигента в здоровенных очках, не дав ему высказать своего, видимо, субъективного мнения о предложенной поэзии на английском языке.

– Слышь, брат, на самом деле туго пришлось в последнее время, может, есть хоть какая-то работенка.

Редактор изменился в лице за долю секунды и тут же предложил присесть земляку.

– Какими судьбами в Лондоне? И, по-видимому, говоришь отлично, а значит, не в первый раз посещаешь Королевство.

– Да в первый, но живу тут уже четыре года, по ходу дела, да, блин, сгорело заведение, где работал, был у меня постоянный доходик, но вот пришло время, и все изменилось, как видишь, обиваю пороги.

– Как так получилось, что обиваешь пороги, ты производишь впечатление вроде неглупого человека. Но перед тем, как предложить работу, я должен знать, с кем имею дело. Надеюсь, ты водишь машину.

– А то как же, даже английские права вон имеются, – Гарри показал пластиковую карту удостоверения водителя.

– Верю на слово, а то, что сдал на английские права, так это прекрасно. Работа такая, что надо возить газеты по Лондону, и мы с коллегами думаем, что пора расширяться по всему острову, ведь хватает нашего брата теперь уже везде, я русскоговорящих имею в виду. А что ты там про стихи говорил, имеется при себе или прочитать что-то можешь?

– Да есть кое-что, иногда набрасываю по строчке, но не так чтобы профессионально.

– Ну-ка, ну-ка, изобрази, всегда интересно что-то новое, – заинтригованный папарацци уселся поудобней и, впившись очками в лицо Гарри, был готов на любую сенсацию.

Внимательно выслушав его поэтический монолог, редактор вдруг тоже заговорил в стихотворной форме, что, в общем-то, и не удивительно для профессионала.

– Более чем исчерпывающий ответ, маэстро, да, довелось, уж малость повидал, так что же насчет работы, договоримся?

– Так договорились уже, контракт не предлагаю, а машину просто сей же час получишь, и газетами загрузим. Ты вообще бывал в других городах Королевства?

– Манчестер, Шеффилд, Донкастер, Йорк, дальше не довелось, а куда ехать-то надо?

– Полагаю, начнем с Эдинбурга и Глазго, а там по карте вниз. Один раз в месяц выпускаем номер, так что как раз по кругу, пока объедешь все города, и заново можно будет выезжать. Ну что, по рукам?

– С великим удовольствием.

– Машина малолитражная, так что много бензина не пьет, будем надеяться, что предприятие окупится. Расходы на топливо от фирмы, разумеется, ну а зарплата от проданных газет. Тут по Лондону я сам кручусь, и один пацан со мной, а тебе дальнобойку припишем. Насколько понял, тебе все равно, что в Лондоне, что Эдинбурге ночевать, имею в виду, ты сам один тут проживаешь, без семьи?

– Да, к сожалению, семья там осталась, так что я свободен как рыба в воде.

– Вот с этого и надо было начинать, как раз такой ты нам и нужен, жить придется в машине, но зато всю Великобританию исколесишь. Связь благо есть, раз в месяц будешь сдавать отчет, тебе, полагаю, двадцать пять центов с проданной газеты должно хватать. Много не набежит, но лучше, чем ничего. А стишок неплохой, давай-ка мы его в следующий номер воткнем, вроде актуальная тема – про эмигрантов, и вообще духовное направление, это хорошо. Если согласен, то вот твои пятьдесят фунтов за три четверостишия, наверно, не плохо для начала.

– В первый раз продал свои стихи, даже и не мечтая об этом.

– Ну, считай, что это хандикап, чисто рука взаимопомощи.

– Что же, попытаюсь чего-то еще накропать.

– Ты садись и записывай, как только муза придет, кто знает, в какой момент шедевр может родиться, искусство слова, оно ведь откуда-то оттуда идет, не каждый же день и далеко не всякому дается шанс написать что-то достойное печати, уж не будем говорить о классике.

– Да какие там музы, такие стихи в борьбе с депрессией пишутся.

– Искусство рождается в страдании и не без труда, тут задействован мозг, душа и еще многие факторы из более тонких материй, нежели материальный мир. Ведь не выстрадав, ты не написал бы ни строчки, поверь.

Не важно, чего бы ни творил человек, ему требуется на это талант и еще одна немаловажная деталь, а называется она состоянием души. Некий творит под влиянием любви, другой, ее потеряв, а тебя явно мучает нечто из прошлого, и не только любовная мука, тут, похоже, целый букет превратностей судьбы.

– Ты прав, маэстро, я и сам толком не знаю, что меня мучает больше или меньше, но материала для анализа у меня более чем достаточно, так что в сражении с гнетущей меланхолией писать есть о чем.

– Сейчас не до депрессий будет, пошли вон машину грузить. Вот тебе деньги на бензин, ну и аванс на проживание, конечно, так что можешь прямо сразу и отправляться.

Бумага – тяжелый материал, они загрузили три тысячи экземпляров, а «воксхолл» уже просел так, как будто в него наложили груду железа.

Гарри расположил кипы газет по сидениям так, чтобы получилось равновесие, и, подписав фактуру полученного товара, отправился в путь, конечно, заехав домой по дороге, и чтобы не выезжать на ночь глядя, остался переспать.

Сидя опять в своем кресле, он снова зафилософствовался на ту же обшарпанную тему, к которой принадлежал весь сам.

«Это сколько же людей убежало из бывшего Союза, раз уж только в Англии сотни тысяч кантуются, вон аж газету издали.

Сколько же их, перемолотых судеб, так что не стоит думать, дескать, твоя доля – она самая тяжкая выпала, бывает, наверно, и похуже. Людей вон болезни в могилу загоняют, как друга Игорька, например, а какой мужик был хороший».

Завтра рано выезжать, так что надо ложиться и пробовать заснуть, но силой сон не вызовешь и мысли не прогонишь, так что лишь глаза закрыл, как реки эмигрантов со стороны востока потекли на запад в поисках новой жизни на заветный, при коммунистах запретный чудо-Запад.

Туда, о чем грезил, словно о потустороннем мире, всякий подросток семидесятых, восьмидесятых, и вот в девяностых пал железный щит, теперь практически каждый пожелавший мог без особых проблем сесть и улететь куда глаза глядят. Многие не вернутся вообще никогда, некоторые, кому повезло и удалось заработать, измученные ностальгией, все-таки приедут на Родину, но пробыв пару недель, поймут, что тут им уже не жить, попрощаются и уедут обратно на запад, туда, где даже собаки – и те улыбаются.

На пороге тысячелетий началась пора великих перемен, эпоха, когда смешаются народы, вот только странно, сколько эмигрантов сможет принять старушка Европа, ведь реки переселенцев текут не только с востока, а еще и с юга, через всю Африку черными вереницами пешком идут люди, чтобы, преодолев целый континент, рискнуть пересечь Гибралтар на какой-нибудь лодочке, дабы попасть на заветную землю Европы, но ведь есть какой-то лимит возможностей этого не такого-то и большого Старого мира. Никто, об этом не задумываясь, вроде лунатиков тянутся к мечте о безоблачной жизни…

Пользуясь всеми средствами искушенных в своем деле перевозчиков нелегальных эмигрантов, рискуя задохнуться в морских контейнерах, пластами ложась в специально приготовленных для этой цели лодках, даже просто цепляясь под грузовики, люди бегут из своих стран как от чумы.

Наверняка когда-то в аудиториях университетов студенты будут изучать этот катарсис человечества, и вряд ли кто сможет дать исчерпывающий ответ на данный субъект: почему же народы смешались на пороге второго и третьего тысячелетий от рождения Христова и не стало в итоге национальностей, ни границ, когда-то разделяющих нас друг от друга, а остался просто хомо сапиенс, в конце-то концов – человек разумный, которому, слава Господи, не за что больше воевать… Да именно потому и надо смешаться, чтобы уже прекратились однажды междоусобицы и войны на почве религий, рас и национальностей, ну а корысть, из-за которой в основном-то и воюем, быть может, искоренилась бы благодаря росту нравственности человека разумного.

Наверно, вы скажете, это плод воспаленного мозга, не спорю, возможно, но такая гипотеза невольно приходит на ум, глядя, насколько разношерстно население Европы уже сегодня, а что будет через пять-десять поколений… когда все столь разные генетические коды смешаются, выводя один идеальный вариант, ну да, нам этого уже не узнать, но давайте будем верить, что будущие поколения наши точно уж разберутся, что и как делать, чтобы стать лучшими, нежели были их полудикие предки с компьютером уже в руках, но за пазухой все же еще с пистолетом и не только…

Насколько и не помнила бы цивилизация своей истории, всегда человек был с оружием в руках, но мы ведь растем, развиваемся и сами в том уверены, что c каждым поколением прогрессируем, так давайте надеяться, что придет тот день, когда только в музеях будут доступны для обозрения такие предметы, как доисторический, еще каменный клинок питекантропа, на следующей полке будет лежать меч, пистолет, пушка и атомная бомба как заключающий экспонат выставки с заглавной надписью «опасно для жизни»…

Это, наверно, невозможно, а что там гадать, все будет так, как оно должно быть, и не мне пытаться мир изменить, хотя искренне этого хотелось бы.

На этой лояльной мысли утомленный философ уснул, и его астральное тело снова подалось в путешествие на восток, чтобы уже по привычке навестить своих родных и любимых.

Без преувеличения ему так часто снился дом родной, дети, жена, родители, друзья, что, ложась спать, он уже знал, куда его по новой занесет.

Сон продолжался, словно многосерийный фильм с удивительной последовательностью развития событий, и ведь вполне возможно, что давались эти частые встречи с родными ему не просто так, а вроде лекарства, отдыха для переутомленного мозга, что-то вроде поощрений за страдания, то ли в виде заслуженных свиданий с близкими вместо зарплаты за пройденный путь…

Ну что же, хотя бы во снах он их видал, и то хорошо, после таких встреч настроение всегда поднималось, снова вселялась надежда на позитивный исход этой страшной каторги без точной даты окончания срока отбывания наказания, на который он практически сам себя и обрек.

Анализировать можем до бесконечности, философия все понесет, а нам пора вернуться обратно к приключениям, что переживает Гарри Блейд, и он же Бронислав Климов, которому еще немало путей надо пройти и дел переделать, перед тем как успокоится его еще пока что молодая, в поисках мечущаяся душа.