Читать книгу Драконаполис. Первые искры - Анна Михайловна Рунцо - Страница 8

Тамара никогда не любила шоу про выживание. Ей казалось, что уж она-то не продержится и дня. Она никогда не ходила в походы и не ночевала в спальном мешке. Скорее всего, считала она, они уже сделали все роковые ошибки и, если их быстро не найдут, долго они не протянут. Первая глупость, в которой она себе призналась, – это продолжать движение на вершину горы, навстречу собственной гибели, всё больше углубляясь в расселины скал, где их труднее будет обнаружить спасателям. Хотя какие, к чёрту, спасатели? Кто знает, где они? Разве что кто-то хватится Давида. Но она не была уверена, что он кому-нибудь сообщил, куда они направляются. Вот вторая глупость: надо было проверить его телефон – тогда они бы точно знали, звонил ли он кому-нибудь или писал СМС. Кроме того, возможно, по сотовому его будут искать. Хотя тоже неизвестно, можно ли отследить телефон, если нет связи. В любом случае этой возможности они уже были лишены.

Настал миг, когда уже невозможно было сделать ни шагу от усталости и пронизывающего холода. К счастью, скалы с одной стороны дороги сменились пологой поляной. Можно было укрыться от ветра под выступом скалы или среди деревьев. Когда они свернули с дороги, освещённой луной, передвигаться пришлось значительно медленнее, подсвечивая путь фонариками телефонов. Выбирать особо не приходилось, поэтому остановились прямо у каменной стены. Рядом росли деревья, поэтому место не выглядело слишком уж открытым.

Опустившись на траву у дерева, Тамара сняла с Севиного плеча их единственный трофей – винтовку в мягком объёмном футляре. Расстегнув молнию, она стала по очереди открывать многочисленные карманы во внутренней части чехла.

Сева сидел с закрытыми глазами, прислонившись к каменной глыбе. Он был неподвижен и завернулся в плед по самый нос. Убедившись, что он в сознании, Тамара принялась собирать все ветки и сухую траву. Порывшись в карманах Севиной куртки и особо с ним не церемонясь, она извлекла зажигалку, и после нескольких неловких попыток скудный хворост наконец загорелся. Сева, разбуженный оранжевыми сполохами, с трудом разлепил глаза.

– Мне кажется, я отключался, – пробормотал он. – Хорошо, тепло.

Из-под пледа по-прежнему торчал только нос и поблёскивали разбитые очки. Было видно, что Севу знобит.

– Воду будешь? – Тамара сделала несколько больших глотков, чтобы заглушить голод, и протянула Севе бутылку.

Сева чуть заметно отрицательно мотнул головой. Это простое движение явно нелегко ему далось. Он повернулся к костру другим боком.

– Вместо помощника я превратился в обузу.

– Это так. Не буду отрицать. Но я очень рада, что я здесь не одна.

Тут силы у обоих истощились окончательно. Тамара подбросила в огонь ещё веток и, отодвинувшись от повалившего в её сторону дыма, провалилась в сон.

Проснулись они часа через три. Хотя на дворе ещё стоял апрель, было довольно тепло. Костёр прогорел, но жар от углей сохранился. В первых лучах солнца на траве красиво блестели капли росы.

Сева, казалось, приободрился после ночного отдыха, хотя шею он по-прежнему держал кривовато.

Тамара подошла к кострищу и присела рядом, чтобы погреть ладони над тлеющими углями.

Внезапно послышалось угрожающее шипение – будто воздух выходил из прохудившейся шины. Она не сразу поняла, что произошло. Что-то пошевелилось в жухлой траве рядом с её рукой. Не понимая, что происходит, Тамара машинально отметила красивый узор на спинке серой змейки. Пригревшаяся в тепле, та была потревожена и уже свилась в клубок, предупреждая о своём нападении.

Сева на пару секунд раньше понял, что происходит. Когда Тамара застыла в оцепенении, он с противоположного конца костра сделал большой шаг над углями, схватил змею за хвост и отшвырнул подальше в траву. Но извивающаяся лента успела оставить на запястье два смазанных тёмных кровавых пятна. В живых, конечно, Сева её не оставил. Тяжёлая подошва ботинка опустилась на извивавшуюся голову и прижимала змею до тех пор, пока та не перестала шевелиться.

Тамара смотрела, резко выпрямившись, на пятна крови и не сдерживала катившихся ручьём слёз. Это были слёзы жгучей обиды оттого, что Сева в ближайшие часы наверняка умрёт, а она останется одна в этом проклятом аду. Она не испытывала сейчас благодарности за свое спасение. Всё это напоминало экранизацию дурного фильма про выживание в условиях дикой природы, где хуже всего приходилось последнему уцелевшему персонажу: он всё равно в конце умирал, причём ещё тяжелее и мучительнее, чем его товарищи. Как получилось, что полная безопасность сменилась перспективой страшной гибели всего лишь за сутки? Затем она с трудом поднялась на ноги и дрожа направилась к пострадавшему.

Внезапно место обиды заняла злость. Тамару будто накрыло временное помешательство, замешанное на страхе и усталости: «Этот дурацкий Сева. Почему он не может не попадать в такие кретинские ситуации? Теперь он ещё задумал умереть у меня на руках!» Слёзы брызнули с новой силой, застилая глаза. Но мозги как будто прочистились.

– Дай сюда руку, – крикнула она сердито. – Надо высосать весь яд из раны.

– Я и сам могу. Она меня не в спину укусила. – Сева нянчил кисть, отворачиваясь от налетевшей на него маленькой женщины.

Он припал к руке, потом вдруг поперхнулся и, растерянно хлопая глазами, пробормотал:

– Я, кажется, проглотил яд.

– Господи, ну что же ты за идиот?! – Тамара стала настойчиво трясти его за плечи, не давая провалиться в забытьё.

Упав на колени, Сева взглянул перед собой и, будто удивившись чему-то, потерял сознание.

***

Перед тем как закрыть глаза, он уловил движение вдалеке – как будто кто-то приближался к ним. Впрочем, всё уже было расплывчато, а Тамарины крики, к счастью, стихали, будто их переложили ватой.

Сознание вернулось постепенно, но так же неприятно, как покидало его. Сначала Сева ощутил дуновение ветра на коже. Глаза не сразу удалось разлепить. И всё снова поплыло, голова закружилась, хотя и покоилась на чём-то вроде худой подушки. Спина и шея были зафиксированы самым удачным образом – то есть не болели. Попытки повертеть головой и приподняться убедили его в том, что не стоит искать от добра добра, и он позволил себе насладиться умеренной болью вместо резкой и парализующей. Сева даже поймал себя на мысли, что беспомощность порой бывает успокаивающей и даже умиротворяющей: от тебя ничего не зависит, о тебе явно кто-то заботится, тебе не нужно принимать никаких решений.

Полежав спокойно минуту, он всё же решил узнать, что с укушенной рукой. В его положении увидеть её было невозможно, но по ощущениям она была туго перебинтована и не сильно ныла. В его положении это был несомненный плюс – он читал в вестернах, что частенько при укусах змеи руку вообще отрезали. Если, конечно, то были не фантомные боли, но об этом он решил пока не думать.

– Тамара, – позвал он сначала негромко.

По всей видимости, Тамара не дежурила у кровати в ожидании, когда он придёт в себя. Ещё целую вечность никто не появлялся в его «палате».

Уже начиная задрёмывать, он вдруг услышал звук открывшейся где-то двери и тихие голоса. Голоса стали громче, и по контрасту с долго царившей тишиной показалось, что целая какофония ворвалась в небольшое помещение. Над Севой склонилась улыбающаяся Тамара и суровый пожилой мужчина. Сева вздрогнул от неожиданности – в первое мгновение старик показался ему смутно похожим на Распутина из Витиного комикса. У него были чёрные с проседью усы и борода. Загорелая морщинистая кожа напоминала ствол дерева. Между кустистых, совершенно седых бровей, наполовину закрывавших тёмные цепкие глаза, пролегала складка. Волосы, конечно, были не такие длинные, как у старца, но и не стрижка: седые космы закрывали уши.

– Ну здравствуй, Всэволод, – наконец промолвил незнакомец, закончив осматривать его лицо и проверив повязку на руке. – Ты нэ в рубашке, ты в пальто родился.

Сева только смотрел на него, ничего не отвечая.

– Сэйчас будем обедать, – как ни в чём не бывало продолжил незнакомец с лёгким акцентом и потянул за толстые верёвки, крепившиеся к платформе, на которой был хитроумно зафиксирован пациент. Туловище Севы приняло более-менее вертикальное положение.

Тамара, вошедшая вместе со стариком, выглядела умиротворённой. В руках у неё была трёхлитровая банка с большим букетом полевых цветов. Цветы были простыми, но так удачно сочетались между собой, что комната тут же стала гораздо уютнее и веселее и уже не напоминала одиночную камеру. Молча улыбаясь, Тамара поставила банку с цветами на грубо сколоченную самодельную тумбочку у кровати и отодвинула тяжёлую ткань на окне, заменявшую штору. Солнечный свет залил помещение, окончательно преобразив его. Даже старик при свете солнца теперь больше походил на мудрого сэнсэя, чем на мрачного злодея.

– Мэня зовут Ваче, – представился он. – Про сэбя можешь нэ рассказывать. Мы с Тамарой, пока ты двое суток без сознания лежал, уже о чём только нэ переговорили: и про Витю, и про мужа её бывшего, и про тебя я теперь достаточно знаю.

– Как Вам удалось спасти меня от змеиного укуса? У Вас оказался антидот? Я слышал, он очень дорогой, тысяча долларов за инъекцию.

– Укуса? – непонимающе нахмурился Ваче. – Ах, да. Так то нэядовитая змэя была. Хорошо, что ты её прибил, сразу стало понятно, кто тэбя покусал. Единственно, жрёт всякую гадость и в пасти мог трупный яд остаться, поэтому рану я тэбе почистил. Бинтовать я нэ очень умею – нэмного перестарался. – Он легонько похлопал Севу по руке. – Была б ядовитая, ты бы, конэчно, помер. От проглоченного яда. – И они с Тамарой дружно рассмеялись. Тамара смеялась легко и заливисто, не сводя со старика благодарного взгляда. Смех Ваче был как скрип несмазанного колеса – видно, очень давно он не веселился.

– Тебе повезло, что Ваче Васильевич врач, – продолжила, отсмеявшись, Тамара. – Он сразу понял, что у тебя с шеей и позвоночником, и зафиксировал всё как нужно.

– А что у меня, кстати, с шеей? – спросил Сева с тревогой.

Ваче посерьёзнел.

– Нарушены нервные связи. Головой ты ещё сильно ударился. По-хорошему, нужна опэрация и длительная терапия. Я боялся тэбя оставить, пока ты был без сознания. Но теперь-то я, конэчно, отправлюсь в город, чтобы прислали вертолёт. Бэда в том, что сейчас положение такое хрупкое, что, даже если тебя будут переносить очень-очень бэрежно, любое смещение может всё усугубить. И тогда, даже если светило хирургии будет тебя опэрировать, ты, в лучшэм случае, станешь кривошеем, а в худшем – всю левую часть тела парализует. Левая половина – это плохо, понимаэшь, сердце там.

Сева молчал, боясь разрыдаться. Он старался, чтобы его губы не дрогнули под полным сочувствия взглядом Тамары. То, что сейчас сказал Ваче, было хуже смерти, пусть даже мучительной, пусть в одиночку. Гнить в постели, хоть бы и при постоянном уходе и питании – это было по-настоящему жутко. По всей видимости, для Тамары этот страшный диагноз также стал полной неожиданностью.

– Так, может, не надо трогать, – жалобно заглянула она в глаза врачу. – Может, Вы сами его здесь прооперируете, а мы привезём всё необходимое для операции?

– Я нэ опэрирую уже сорок лет, – резко отрезал Ваче. Потом добавил уже мягче: – Ко мнэ даже сюда, в горы, умудрялись детей привозить, просили помочь. Я нэ потому отказывал, что у меня сэрдца нет, а потому, что вера в себя ушла. В таком состоянии я хуже тебя прооперирую, – сказал он, обращаясь к Тамаре. – Ты, вон, горы свернуть можэшь, таким руку направляют, а я при всём своём опыте только наврежу. Всё, что мне остаётся – следить за новинками медицины. Иногда даже на конфэренции езжу, общаюсь с коллегами. Один амэриканский профессор так ко мне проникся, что приехал в гости из самой Америки и проторчал тут с неделю – больше нэ выдержал. Но скальпель в руки не возьму больше. Одно дело – теоретизировать и быть в курсе последних методик, даже своими исследованиями делиться, писать статьи, и совсем иное – чэловеческую жизнь в руках держать.

Тамара поникла совсем, но настаивать больше не стала.

– Всё равно тогда вертолёта не надо. – Сева старался говорить без дрожи в голосе. – Если я буду лежать в этих колодках, сколько потребуется, что произойдёт?

– Как смогут, восстановятся мышечные и нэйронные связи, укрепятся связки. Ты на адреналине после аварии очень долго шёл. Как ни странно, это лучшее, что ты мог сдэлать. Ты нэ давал своему мозгу и телу команды, что у тебя повреждения, и организм не пэрешёл в рэжим выживания за счёт отказа от травмированных участков. Скорее всего, если бы ты остался лежать, где лежал, ты бы, во-первых, замёрз, а во-вторых, если бы тебе и успели оказать помощь, ты бы точно стал инвалидом.

Ваче со своей беспристрастной и, как Севе показалось, равнодушной оценкой его невесёлого будущего сильно не понравился своему пациенту. Сева не доверял его словам и подозревал, что он ведёт свою игру, но в чём его интерес, не мог даже предположить.

– Удивительно, как вы сюда добрались, – продолжал Ваче, не замечая Севиного напряжённого лица. – Ту тропу в скалах, которую вы нашли, лэгко обнаружить, только если идти или ехать по дороге. Да и то. Редкие автомобилисты всегда проезжают это место ночью и проход просто нэ замечают. Дорога была построена много дэсятков лет назад, но на совесть – до сих пор как новая. На картах её нэт, поскольку она упирается в тупик.

– Удивительно другое, – как можно более кротко возразил Сева, но некое злорадство всё равно угадывалось в его голосе. – Как в этой глуши Вы случайно набрели на нас?

– Я запахи и звуки гор как свои пять пальцев знаю. А вонь от вашего костра была та ещё. Да и дым из моего дома видно было. Кроме того, провидение – оно провидение и есть. Если суждэно выжить, выживете. А вот суждено ли тэбе выздоровэть и полностью восстановиться, это уже большой вопрос, – безжалостно добавил старик. – Ты можэшь остаться здесь с зафиксированным позвоночником, пока не восстановятся связки. Чэстно говоря, это то ещё испытание, и я нэ уверен, что оно тэбе под силу. Гдэ-то месяц ты будешь очень ограничен в движении. Я за тобой поухаживаю, так и быть, но, когда ты начнёшь срываться на меня и сходить с ума, я тэбя отсюда вышвырну. И жаль мне тэбя не будет.

Сева помолчал.

– А как же Тамара? Вы поможете ей встретиться с сыном? Не может же она просто ждать, когда я восстановлюсь.

– О Тамаре нэ бэспокойся. Я на Боливаре, это конь мой, кстати, мы тэбя на нём сюда и привезли, доберусь до этого Ависа. Это он про меня ничэго не знает, а уж я-то давно приметил печной дым с вершины горы. Уж отыщу его как-нибудь. Нэ так уж он далеко отсюда живёт.

На следующий день Ваче оставил Севу с Тамарой вдвоём, а сам отправился в путь.

Сева почувствовал большое облегчение оттого, что неприятный Ваче ушёл.

Если не брать в расчёт неподвижность, это время было самым приятным за последнюю неделю. Его уже не тревожило унизительное увольнение, он не переживал за судьбу Вити и, в принципе, ни на что уже не мог повлиять. Единственная его задача была в том, чтобы приготовиться к длительному бездействию и ожиданию в компании сурового старика. Пока же он просто наслаждался заботой и обществом Тамары. Оказалось, что с ней старик был куда откровеннее.

– Ты доверяешь ему? – спросил Сева Тамару, как только они остались наедине.

– Я – да, – сразу же ответила Тамара. – Он только кажется бессердечным. Это оттого, что его сердце разбито. А если оно разбито, это значит, что оно всё-таки есть. Ваче родился в Ереване в довольно бедной семье. В шестнадцать лет уехал в Москву. У него там были небогатые родственники, но он только жил у них. На еду он сам зарабатывал – то грузчиком работал, то на даче у одного известного врача выполнял всякие поручения: и садовником был, и механиком. Даже тем родственникам, что его приютили, деньги давал. Тот врач его как сына полюбил и помог ему поступить в медицинский. Ваче Васильевич учился круглые сутки – это при том, что его тот доктор от ежедневной работы не освобождал. Стал замечательным хирургом, женился на дочери того врача, у них появилась дочь. Прошло много лет, они жили очень хорошо, квартира была в центре в сталинском доме. Дочери уже было шестнадцать – как ему, когда он в Москву перебрался. И тут у жены диагностировали рак. Ему все коллеги говорили, что лучше него самого никто не сможет прооперировать. Он долго отказывался, потом понял, что он и сам никому операцию доверить не может. И… В общем, операция прошла плохо. Он не смог перестать думать, что любимую оперирует. Сделал ошибку, жена умерла прямо на операционном столе. Само собой, дочь его возненавидела. Она маму обожала, очень на неё похожа. Ваче оставил ей квартиру, приехал сюда. Вот такая история.

Сева помолчал. В своё время он бросил читать «Собор Парижской Богоматери», обнаружив в предисловии, что идея романа зародилась у писателя, когда тот увидел слово «Рок», нацарапанное на стене собора. Всю жизнь Сева старался доказать, что сам решает свою судьбу. «Неужели, – горько думал он, – наше место назначения, как и путь до него, уже заранее предопределены?»