Читать книгу Тайна Медонского леса - Анри Шадрилье - Страница 5

Николя, к которому наш оборванец относился с большим доверием, был человеком довольно любопытным. Тридцатилетний философ, изучивший философию на практике, а не в теории, мизантроп, когда-то полный иллюзий и мечтаний, а затем растерявший свою наивность на тернистом жизненном пути, он мог быть причислен к разряду смирившихся. Изгнанный из отеческого дома за неуважение к мачехе, Николя сказал себе: «Мне пятнадцать лет, и я ничего не знаю, ничего не умею, но уже ни за что не вернусь к этому чудовищу, который называется моим отцом!»

И вот он оказался выброшен на мостовую, без крова, без пристанища, а между тем ему надо было пить и есть каждый день. Через что пришлось пройти бедному Николя, могут понять только те, кого судьба наградила хорошим желудком, требующим еды несколько раз в день, и кошельком столь же пустым, как и их голодный желудок. Он был ремесленником, привратником, рассыльным и, наконец, решил испробовать свои силы на театральных подмостках. Фрике стал одним из самых горячих поклонников Николя, когда бывший доморощенный философ выступал на сцене театра «Монпарнас».

Восхищенный его длинными высокопарными тирадами, Состен мечтал хотя бы поцеловать край его одежды. После представления он бегал за своим любимцем, чтобы одним глазом взглянуть на него вблизи. Наивное восхищение Фрике, конечно, льстило самолюбию Николя, и у него зародилась искренняя симпатия к молодому человеку. Эта привязанность вскоре окрепла и переросла в более серьезное дружеское чувство. Некоторое сходство между прошлым артиста и настоящим нашего Фрике стало главной причиной быстрого сближения приятелей.

На счастье Николя, его мачеха вскоре умерла. Через три месяца умер и отец, не успев лишить непокорного сына наследства. В одночасье Николя превратился из нищего в весьма обеспеченного человека. Отец его был часовых дел мастером, и теперь его магазин достался Николя. Обратив весь товар в наличные деньги, Николя принялся проживать их. Но скоро рассеянная, разгульная жизнь наскучила ему. Сил и денег было потрачено много, а в результате пришло одно лишь пресыщение. Николя увидел, что из ста тридцати тысяч франков, полученных от отца, у него осталось лишь сорок три тысячи. Взглянув на себя в зеркало, он заметил морщинки на лбу и на висках. Ему исполнилось уже двадцать девять лет. Пора было опомниться и остановиться – так он и поступил.

После некоторого размышления Николя отправился со своими сорока с небольшим тысячами к надежному банкиру и, поместив их в верные руки, получил 1719 франков ежегодного дохода. Вернувшись от банкира, он уложил вещи в дорожный сундук, сжег ненужные бумаги, записки и всякий хлам, заплатил за квартиру, дал привратнику двадцать франков, сказав ему, что на следующий день мебель заберет обойщик[3], и приказал говорить всем, кто будет его спрашивать, что «господин Николя уехал в Чандернагор».

Затем Николя отправился в Люксембургский квартал, снял маленькую квартирку на улице Вавен, перевез туда из старого жилища лишь самое необходимое и заснул в своем новом доме с чистой, спокойной совестью. Проснувшись на следующее утро, Николя спросил себя:

– Что я буду теперь делать?

И после трехдневных раздумий над этим важным вопросом ответил:

– Ничего.

Однажды, гуляя по Люксембургскому кварталу, Николя встретил своего приятеля Фрике, которого потерял из виду, пока проматывал деньги папаши. Николя был молод, энергичен, и ему нужна была какая-нибудь цель, к которой он стремился бы. В дружбу он не верил с тех пор, как у него не стало денег, в женщин – с тех пор, как ему пришлось оплачивать их ласки, в богатство – с тех пор, как он промотал его, в бедность – с тех пор, как разбогател. Но ему все еще хотелось во что-нибудь верить.

Однажды вечером ему пришла на ум счастливая мысль – стать писателем. У него было много жизненного опыта, и стоило дать поработать воображению. Он был актером, почему же не стать драматургом? Когда Фрике прибежал к своему приятелю, тот бился головой об стену, придумывая сюжет для драмы.

– Ничего! То есть решительно ничего не выходит! Все похоже на давно уже прочитанный роман, на сыгранную когда-то роль, – сетовал Николя.

Тук-тук – послышалось за дверью.

– Войдите! – крикнул Николя.

На пороге появился Фрике. Захлебываясь, он принялся рассказывать о дуэли, о вмешательстве Лефевра, о подозрении, которое тяготеет теперь над ним, бедным, ни в чем не повинном Фрике. Дослушав до конца, Николя сказал, потирая руки:

– Да это же пролог!

– Какой пролог? – спросил рассказчик.

– Пролог моей драмы! – ответил Николя.

– Какой еще драмы? – опять полюбопытствовал Фрике.

– Поймешь позже, – успокоил его приятель. – Сейчас нужно как можно скорее разыскать виновника… это необходимо для первого акта.

– Но это еще более необходимо для меня.

– Ты знаешь имена этих господ?

– Ни одного!

– Ну, а имя того секунданта, который так благосклонно отнесся к твоему незнакомцу?

– Журналиста?.. Да, он действительно назвал свое имя, но я, черт меня подери, забыл его.

– Ты узнал бы этого человека?

– Без сомнения! Так же хорошо, как и того, который вынимал бумажник.

– Что еще тебе известно?

– У меня есть обрывок конверта. Смотрите, вот эта бумажка служила пыжом для одного из пистолетов.

– Но здесь лишь несколько букв.

– Я понял так: «ен» – окончание имени, как например: Мартен, Рабурден, Фалампен…

– Прекрасно!

– «Ьер» – окончание какой-нибудь улицы, например, Пуассоньер…

– Хорошо! Дело идет на лад.

– Но куда было отправлено это письмо, мы не знаем.

Николя жадным взглядом рассматривал бумажку, словно сожалея, что она не может заговорить, и вдруг радостно закричал:

– Это письмо адресовано в Париж, милый мой мальчик, в Париж!

– Вы полагаете?

– И притом не по почте.

– Как вы это узнали?

– А вот смотри. Видишь эту поперечную черту?

– Вижу.

– Это подчеркнуто какое-то наскоро написанное слово, имя адресата или номер его квартиры. Эта небрежность указывает, во-первых, на близкие отношения между тем, кто писал, и тем, кому писали, а во-вторых – на то, что писавший торопился. Отправляя письмо с посыльным или со слугой, но не по почте, не надо было ставить: «Париж», «городская почта». Но каковы бы ни были отношения между этими людьми, какую бы роль ни играл этот конверт, тебе в любом случае надо разыскать человека, которому он был адресован.

– Я и сам так подумал, – ответил Фрике. – Но что я могу сделать один?

– Очень многое, дружок Фрике, – заметил Николя.

– Но согласитесь, месье Николя, что вдвоем можно сделать гораздо больше. Вы человек опытный, сколько драм переиграли, вам нетрудно раскрыть злодея и в этой драме. Помогите мне, Николя.

– Глупый мой мальчик, в драмах, в которых мне приходилось играть, с первой же сцены можно было угадать развязку. А вот в этой я решительно ничего не могу угадать.

– Надо искать, месье Николя.

– Ясно только то, что преступление подготовлено несколькими лицами.

– Видите, вы уже начинаете распутывать этот узел, месье Николя! – обрадовался Фрике.

– Главное затруднение будет заключаться в удостоверении личности раненого, или убитого, так как его бумаги украдены противником!

– Надеюсь, нам удастся справиться и с этим затруднением, – заметил Фрике.

– Можно, конечно, попытать счастья, дело заманчивое… Что ж, я согласен помочь тебе.

– Ну наконец-то!

– Давай по порядку. Во-первых, надо основательно заняться конвертом – в нем пока вся сила.

– Но ведь невозможно созвать посыльных со всего Парижа и выведать у них, кто именно отнес письмо на улицу, оканчивающуюся на «ьер», господину «ен».

Приятели расхохотались.

– Постой, – сказал Николя, раскрывая карту Парижа, – надо проглядеть названия всех улиц на «ьер». Вот: Гласьер, Гран-Шомьер, Шартьер, Сурдьер, Гран-Бательер, Лаферьер, Мишодьер, Мольер, Траверсьер, Пениньер, Врильер, Круа-Буассьер, бульвар и предместье Пуассоньер.

– И как же мы приступим к поискам? – спросил Фрике.

– Будем искать Мартена или Маршена. Только ударение надо делать на последнем слоге, говорить как можно невнятнее, чтобы привратник мог расслышать только «ен», и, если у него найдется жилец, носящий фамилию с таким окончанием, он укажет нам его квартиру.

– Вот что еще я придумал, месье Николя. Вы дадите мне несколько официальных писем, и я буду выдавать себя за вашего поверенного, – захохотал Фрике. – Не опозорю же я своего патрона. А заманив господина «ен» в нашу контору, мы сумеем выпытать у него все, что нам нужно.