Читать книгу Разлом - Антон Абрамов - Страница 1

Сначала исчезла тишина.

Точнее, исчезла та её часть, к которой никто не прислушивался: фоновое гудение серверов, короткие жужжания жёстких дисков, щелчки реле в стойках. Всё это как будто стало на полтона громче, шагнуло из декораций на сцену.

Он сидел в холодном зале дата-центра, в шерстяном свитере под выданной курткой с логотипом подрядчика, и думал только о том, что ему опять неудобно в этих наушниках. Наушники были частью регламента: защита слуха, техника безопасности, правильно подписанная бумага в личном деле. В них всё происходящее казалось приглушённым, и оттого не вполне настоящим.

На экране перед ним была таблица. Никаких мигающих черепов и красных кнопок, как в кино. Просто несколько строк с идентификаторами, временными метками и короткой пометкой в конце: propagate to public mirrors: yes/no.

– Вы скоро? – спросил охранник у входа. – У меня смена через двадцать минут, хотелось бы живым уйти.

Он снял одну «ушку», повернулся.

– Вам всё равно, – сказал он спокойно. – Если рухнет, то и на парковке достанет. Хоть здесь будете знать из-за чего.

Охранник что-то невнятно пробурчал и ушёл, чтобы ещё раз проверить двери, как если бы против того, что могло случиться, спасал замок с кодом.

Он снова посмотрел на экран.

Таблица была результатом месяца работы. На самом деле многих лет, но месяц назад всё сложилось в одно уравнение. Куски логов, найденные на старых серверах. Резервные копии внутренних баз, списанные в архив. Паспорта, переписки, договоры, запросы, голосовые сообщения, случайные фразы, сказанные в микрофон без особой мысли. Всё это существовало и до него. Его задача была технической: собрать, выровнять, присвоить единую систему координат.

Он сделал это слишком хорошо.

Теперь у него был доступ к главному: к флажку «да/нет» в конце строки.

Он провёл пальцем по тачпаду, выделил всю таблицу. На секунду задумался и снял вторую «ушку». Ему захотелось услышать, как жужжит мир.

Серверный зал шумел так, будто в его стенах держали чужое море. Гул был ровным, тяжёлым, и казалось, что стоит выключить рубильник и вся планета на секунду дёрнется, как человек во сне.

На экране мигал курсор.

propagate to public mirrors:

yes

no

Он вспомнил, как неделю назад сидел дома на кухне и открывал свой собственный лог. Тогда это ещё был внутренний сервис, доступный только сотрудникам. Экран честно вывалил ему в лицо всё, что нашлось: старые письма, забытые фотографии, давние поисковые запросы, которые он делал в чужих городах и чужих жизнях. Мелкие жалобы, чужие слёзы в чате, грубые шутки в закрытом форуме, резюме, отправленное ночью в другую страну, и тут же удалённое. Несколько строк кода, выложенных на полузабытый репозиторий. Письмо, на которое он тогда так и не ответил. Извинения, которые пришли слишком поздно.

Он читал всё это, пока за стеной кто-то смотрел новости, а на плите остывал чайник. Казалось, что он стоит на мосту над собственной жизнью и смотрит вниз, туда, где среди мутной воды видны обрывки одежды, чьи-то протянутые руки, детские игрушки. У него было чувство высоты и лёгкого головокружения.

В тот вечер он впервые подумал, что не бывает маленьких грехов. Есть только маленькие фрагменты логов, вырванные из общего массива. А массив всегда больше, чем ты.

Он закрыл тогда вкладку, как закрывают окно в комнате, где внезапно стало слишком душно, и лёг спать рядом с человеком, который тоже носил в себе свой архив. Они обнялись, как люди, пытающиеся согреться в плохо отапливаемом доме, и он не стал говорить, что видел.

Сейчас, в серверной, он думал о том, что если нажать «нет», всё это останется в тех же подземельях, где и лежало. Будут старые правила: кто богат, тот спрятался лучше; кто вовремя нанял юриста, того вовремя забыли; кто занимает правильные должности, того и не подозревают.

Если поставить «да», старые правила треснут. Нечестно будет всем.

Он посмотрел на часы. До запланированного окна обновления оставалось две минуты. Где-то в другой части города люди ещё сидели в офисах, ставили подписи, дописывали отчёты, принимали последние звонки. Кто-то, как всегда, писал в чат «давай завтра». Кто-то закрывал ноутбук ровно в восемь, чтобы успеть за детьми в сад.

Он нажал клавишу.

Сбой начался не с хлопка и не с взрыва. Сначала просто подвисли уведомления.

В одной квартире женщина долго смотрела на экран телефона, где отправленное полчаса назад сообщение так и не получало галочки «прочитано». Она нажимала обновить, выходила из мессенджера, заходила снова, стучала пальцем по стеклу, как будто от этого зависело, заметит ли кто-нибудь её позднюю, несвоевременную откровенность.

В другом конце города школьник пытался сдать онлайн-тест. Система выдала «ошибка соединения», и он облегчённо вздохнул: можно будет потом сослаться на технические проблемы.

В микроскопическом стартапе на пятом этаже бизнес-центра менеджер по продажам нажимала «отправить коммерческое предложение», и кнопка залипала, словно прислушивалась к чему-то внутри себя.

Сервисы начали тормозить. Сначала чуть-чуть, как будто устали. Потом с заметной задержкой стали приходить письма. Кто-то матерился в чатах техподдержки, кто-то выкручивал роутер из розетки и втыкал обратно, кто-то писал: «У вас тоже всё лагает?»

Город не замолчал. Он, наоборот, наполнился лишними звуками. Люди стали звонить друг другу вместо сообщений, ругаться в живую, поднимать трубки старых телефонов, на которые никто давно не звонил.

В этот момент, в серверной на окраине, он наблюдал за графиками.

Первые пики нагрузки пошли, как температура на заболевшем. Зелёные полосы статистики зазубрились, посинели, потом начали загораться красными участками. В мониторе отражалось его лицо: уставшее, невыспавшееся, с тенью трёхдневной щетины. Он выглядел не как человек, который собирается что-то «взорвать». Скорее как тот, кто наконец решился сказать то, что давно надо было сказать.

На втором экране побежала лента логов.

19:47:02 – request: merge_index / jurisdiction: EU

19:47:03 – request: merge_index / jurisdiction: RU

19:47:04 – mirror sync initiated

Где-то рядом с его курсором мелькали десятки других имён. Он был не один. По всему миру люди, которых никогда не пригласят на телевидение, выполняли похожую работу: переносили базы, поднимали зеркала, проверяли хэши. У каждого был свой маленький флажок «да/нет». Кто-то даже не задумывался, просто следовал инструкции. Кто-то, как он, долго сидел ночью и смотрел в свой личный архив.

Никто из них не мог уже остановить процесс в одиночку.

Он потянулся, почувствовал, как затекла спина. Охранник у двери разговаривал по телефону с кем-то домашним, обещая «выйти чуть позже, тут что-то глючит». Где-то за кирпичными стенами дата-центра проезжали машины, кричали дети, шлёпали по лужам ноги.

Ему вдруг захотелось выйти на улицу. Просто выйти, встать под фонарь, вдохнуть воздух – реальный, прохладный, с запахом бензина и мокрого асфальта. Но по регламенту он должен был оставаться у терминала до окончания процедуры.

Он ещё раз взглянул на таблицу. Столбцы выстроились идеально ровно. В последней колонке напротив каждой строки уже стояло маленькое серое «yes». Система приняла его решение и теперь работала сама.

Он вспомнил фразу, прочитанную когда-то в каком-то старом, бумажном ещё, философском трактате: «Всякий, кто пожелает правды, должен быть готов к тому, что первый её удар придётся по нему самому».

Его личный лог тоже уйдёт в этот поток. Его поздние письма, его сны, рассказанные когда-то в чате, его трусость и его редкие моменты смелости. Он не мог больше сделать исключение для себя, не мог поставить напротив своего идентификатора «no». Если он это сделает, всё, что они придумали, превратится в очередной аккуратный способ обмануть систему. И система просто поменяется местами с человеком.

Ему было страшно. Ничего романтического – обычный, животный страх. Хотелось нажать на кнопку аварийного отключения и сказать, что это был эксперимент. Что всё можно вернуть обратно. Что мир не готов.

Мир никогда не готов.

Он навёл курсор на служебную строку внизу, где забивались короткие комментарии к операции. После короткого раздумья набрал: apply all.

На мгновение экран стал чёрным. Так бывает, когда операционная система готовится перезагрузить себя. Он вдохнул и задержал дыхание, как будто от этого зависело, включится ли монитор снова.

Монитор включился.

Сначала никому не было ясно, что именно произошло.

Через час после начала Сбоя в новостных лентах появились спокойные, почти одинаковые сообщения: «Наблюдаются временные сложности с работой ряда онлайн-сервисов. Специалисты уже занимаются проблемой». Через два часа ведущий на центральном канале, улыбающийся из студии с аккуратным видом «легкой тревоги», сказал, что «ничего страшного не случилось», что «инфраструктура выдержала», и что «мы должны быть готовы к подобным испытаниям в современном мире».

К тому моменту в сети уже начали появляться странные вещи.

Где-то знакомые отправляли друг другу ссылки: «смотри, это же ты, только в две тысячи восьмом». Кто-то находил в поиске старый форум, который вроде бы давно удалили, и вдруг видел там своё лицо на фотографии с чужой вечеринки. Кто-то вводил своё имя и никнейм и неожиданно натыкался на забытый отзыв, на ругань под чужой статьёй, на старую интимную переписку, которая когда-то казалась надёжно спрятанной за паролем.

Сначала люди думали, что это очередной «слив». Потом поняли, что это – всё.

Старые чужие пароли больше ничего не защищали. Сервисы, которые обещали безопасность, бессрочное хранение и право на удаление, вдруг превратились в открытые склады. Слова, которые произносились «между нами», за закрытыми дверями чатов, теперь могли прочитать те, кто никогда не должен был их увидеть.

Он сидел в серверной и смотрел, как растёт статистика запросов. Сначала люди поискали себя. Потом тех, кого любили. Затем тех, кого ненавидели. После – начальников, бывших, соседей. Мир почувствовал, что ему дали в руки новый инструмент, и тут же начал искать, к кому его приложить.

У него перед глазами мелькали обобщённые графики. Внизу страницы, мелким шрифтом, бегала строка с агрегированными запросами: «муж измена», «как удалить», «что делать если в сети…». Строка не успевала обновляться.

Он включил наушники, но вместо того, чтобы заглушить шум, они, наоборот, усилили ощущение чужих голосов. В каждом писке, в каждой вспышке диода ему слышались обрывки фраз, куски чужих жизней, которые сейчас вытаскивали наружу.

«Это ты?»

«Объясни».

«Я думала, что ты другой».

«Удалить невозможно?»

«Почему всем видно?»

Он выключил наушники.

В какой-то момент вошёл начальник смены. Лицо у него было серое, словно свет мониторов забрал у него все другие краски.

– Это вы запустили? – спросил он.

Вопрос был глупый. Запуск утверждали подписанными приказами, в кивающих кабинетах, где каждый прикрывал свой кусок ответственности чужой подписью. Но начальник хотел не фактов. Он хотел живого человека, на которого можно посмотреть.

Он не ответил. Просто повернул экран к нему. На экране была та же таблица, те же ровные «yes». Внизу служебная строка с его коротким комментарием.

Начальник прочитал, моргнул.

– Вы понимаете, что вы сделали? – спросил он уже тише.

Он хотел сказать: «Нет. И да. И никто не понимает до конца». Хотел сказать: «Мы всего лишь убрали стену, за которой и так всё гнило». Хотел сказать: «Я не герой и не злодей, я просто первый, кто нажал на кнопку, которую всё равно бы нажали».

Он сказал:

– Да.

Начальник вздохнул. На секунду показалось, что он скажет что-то ещё, но он только кивнул.

– Ладно, – произнёс он. – Работайте. Дальше это уже не наша зона ответственности.

Он вышел, оставив дверь приоткрытой. В коридоре кто-то говорил в телефон: «Нет, это не хакеры. Ну… как объяснить. Это как если бы тебе показали весь дом сразу, включая подвал».

Он остался один.

На экране, среди сыплющихся строк, мелькнул знакомый идентификатор – его собственный. Система индексировала и его переписки, его записи. Он видел, как рядом с длинной строкой цифр и букв появляется его имя, дата рождения, город. Сопоставление завершено. Теперь любой, кто будет знать достаточно, сможет найти всё это одним движением пальца.

Он подумал, что, возможно, когда-нибудь кто-то это и сделает.

Откроет интерфейс, введёт его имя, нажмёт Enter – и увидит не просто список событий, а того человека, которым он был в двадцать, в тридцать, тем вечером на кухне, этим утром в серверной. Увидит и будет ненавидеть его, возможно, жалеть, и, может быть, даже понять.

А может, не захочет. Может, проскроллит дальше.

Он протянул руку и закрыл вкладку со своим идентификатором. Логи продолжали бежать. Мир уже нельзя было остановить.

Позже журналисты назовут это «Великим Сбоем». Политики скажут про «беспрецедентный вызов», религиозные лидеры про «новую форму всевидения». Юристы напишут сотни страниц о правах, которые нельзя вернуть, и об обязанностях, которые никто не хочет брать.

Люди скажут проще: «В тот год у нас забрали право на тайну».

Через пятнадцать лет девятнадцатилетняя девочка откроет тот же интерфейс в другом здании, в другом городе. Она введёт его имя, нажмёт Enter и увидит вместо логов тонкую серую линию и короткую надпись: «Ошибка 410. Объект удалён навсегда».

Она решит, что это сбой.

Она ошибётся.