Читать книгу Карельская сага. Роман о настоящей жизни - Антон Тарасов - Страница 10

За лето Кирилл окреп и заметно подрос. Большинство вещей стало мало. Тетя Софья выгребла из своих закромов вещи Васи и Вадика – их принес в большом тюке дядя Василий. Чего там только не было: и майки, и штаны, и свитера, и две куртки. Но, несмотря на это, Лена согласилась поработать в сентябре в две смены, чтобы купить себе и сыну одежду к наступлению холодов. Вечерами и выходными Лена убирала в огороде урожай. Алексеич расчистил подвал дома, куда перекочевали банки с заготовками на зиму и готовились перебраться ящики с картошкой. Подвал в доме был добротный, хоть и маленький, больше похожий на небольшой погреб, – едва ли в нем мог поместиться человек.

Кирилл скучал, когда мама уходила на две смены. Вечерами стало быстро темнеть, а в доме даже со свечой было не по себе. Когда Кирилл просыпался утром, мамы дома уже не было, вечером засыпал один в полной тишине. Лена приходила поздно, закидывала в печь полено, грела себе еду. От жара углей дом подсыхал, становилось гораздо уютнее. Прошла первая неделя сентября, пока не случилось то, что поставило крест и на работе в две смены, и на многом другом.

– Мам, ты проспала, уже утро, ты опоздаешь на работу, – Кирилл испуганно тряс маму за плечо что было сил. – Мам, проснись.

– Ох, Кирюша, проснулась, – с трудом выговорила Лена. – А который час? Нет, Кирюш, что-то мне плохо, совсем плохо. Дай попить.

Пара глотков холодной воды не помогла. Лена чувствовала не просто слабость – она не ощущала своего тела, руки двигались еле-еле. Даже на то, чтобы говорить, уходило слишком много сил.

– Одевайся, Кирюш, сбегай в колхоз, в цех, ты же знаешь, где это, найди тетю Тамару, скажи, что я, то есть Лена, заболела.

– А Алексеичу сказать? – Кирилл понимал, что без помощи Алексеича в такой ситуации не обойтись.

– Скажи. Найди его, он где-то там… не знаю, где…

– Я быстро сбегаю, мам, очень быстро побегу.

– Беги… только будь осторожен, слышишь?

Кирилл уже ничего не слышал. Он бежал по дороге, скользя в лужах, оставшихся от мелкого ночного дождя. Несколько раз мама брала его с собой на работу, и где находится цех, он помнил. Только вот что он скажет там? И кому? Кирилл замедлил шаг и почти остановился. Как звали начальницу мамы, которой и следовало рассказать о болезни, он забыл. Оставался лишь один выход – искать Алексеича.

В поселке возле цеха кипела работа. Своей очереди ждал молоковоз. Кирилл пробежал мимо и направился к ангарам. Алексеича нигде не было.

– Кого ищешь? Потерял кого? – из-под трактора вылез, весь в чем-то темном, незнакомый Кириллу человек в такой же куртке, какую носил Алексеич, только замасленной.

– Мне…

– Кого тебе?

– Дяденька, я ищу Алексеича.

– Алексеевич? Да он там, внутри, зайди и крикни, – механик показал рукой на открытые ворота в ангар.

– Алексеич, ты здесь? – тихо произнес Кирилл, зайдя внутрь. – Ты здесь?

Никто не ответил, только из дальнего угла доносился лязг металла и шуршание.

– Алексеич! – произнес Кирилл уже гораздо громче, но, сообразив, что нужно еще громче, что было сил крикнул: – Алексеич!

Лязганье металла стихло.

– Кто это? Кто спрашивает? Иду!

Отряхиваясь от соломы, вышел Алексеич: в свете единственной тусклой лампы Кирилл узнал его по походке и взъерошенным волосам.

– А, это ты, Кирилл. Что стряслось?

– Маме плохо.

– Что такое?

– Не знаю.

– Она заболела? Лена заболела? – Алексеич засуетился и принялся спешно оттирать руки от черной копоти и смазки. – Что она сказала? Она ведь и на работу сегодня не вышла, да?

Кирилл кивал головой и готов был расплакаться. С мамой никогда ничего подобного не приключалось. Обычно болел он, а она за ним ходила, заставляла пить микстуру, дышать над кастрюлей с горячей картошкой, глотать горькие таблетки. Кирилл ощущал свою беспомощность и стыд за то, что забыл имя женщины, которую следовало найти.

– Да, брат, плохо дело. Идем в цех, Тамару предупредим.

«Тамара, тетя Тамара, точно! – обрадовался Кирилл. – Алексеич всё знает, всё-всё, и он обязательно найдет лекарство и вылечит маму. А на работу ей пока нельзя».

Алексеич заметно нервничал. С ним случалось такое: без видимых причин он вдруг не находил в себе сил совладать с волнением. Правда, на этот раз причина была, и серьезная. Вытереть как следует руки никак не удавалось. Алексеич швырнул тряпку обратно в ангар.

Тамарки в цехе не оказалось. Пришлось обходить здание с другой стороны и идти на склад.

– Как не придет? Как заболела? – возмутилась Тамарка. – Нам больные не нужны, тут всё строго. Вы это, врача вызывайте.

– Вызовем, тебя не спросили, – бросил Алексеич и, не обращая внимания на негодования и причитания Тамарки, вместе с едва поспевавшим за ним Кириллом отправился в фельдшерский пункт.

Несмотря на все просьбы поселковых организовать у них больницу, всё ограничилось лишь фельдшерским пунктом. Что мог сделать фельдшер? Остановить кровь, сделать перевязку, осмотреть, закрыть больничный лист – словом, всё, кроме собственно лечения. Алексеич не видел Лену пару дней и тем более не знал, что с ней стряслось, но чувствовал: дело серьезное. Не таким в его глазах человеком была Лена, чтобы взять и по простой болячке слечь, не явиться на работу, создать проблемы и себе и другим. Скорее она бы терпела до последнего, не показывала виду. Конечно, он не знал ее настолько, чтобы это утверждать со всей ответственностью, просто он сам был именно таким – слишком терпеливым, слишком стойким, слишком озабоченным общим делом, нежели собой и своим здоровьем.

В фельдшерском пункте было полно народу. Помимо фельдшера, принимал врач из больницы соседнего поселка. Он приезжал один раз в неделю, если не происходило чего-то экстраординарного вроде эпидемии краснухи, пронесшейся по поселковой школе за год до того, как Лена с сыном переехала в деревню.

– В очередь стойте, тут всем за справкой, – проворчала старуха, сидевшая в ожидании приема на деревянной скамье у входа.

Алексеич махнул на нее рукой и протолкнул Кирилла вперед.

– Мама заболела, – сказал Кирилл, едва завидя фельдшера.

– А что случилось? – фельдшер, пожилая женщина с невероятно огромным сооружением на голове, представлявшим собой утыканный заколками начес, нагнулась к Кириллу. – Да кто это у нас тут такой маленький, кто боится доктора?

– Прекратите, – грубо отрезал Алексеич, и фельдшер мгновенно выпрямилась как по стойке смирно. – Говорят вам, человек заболел, а вы начинаете приставать с этой вашей ерундой. Как вызвать врача?

– Врач уходит через полтора часа, прием на сегодня окончен.

– На дом, говорю, как вызвать?

– Ну, по вызовам это сегодня я, – фельдшер покачала головой. – А что, у вас там совсем срочно?

– Мама встать не может! – крикнул Кирилл, ему хотелось, чтобы, наконец, услышали и его. Он терпеть не мог, когда его называли маленьким, и еще пуще бесился, когда начинали сюсюкаться. – Заболела мама, плохо ей.

– Плохо, ой, плохо, – запричитала фельдшер. – А идти-то куда?

– На второе озеро.

– Ой, плохо, плохо, далеко.

– Ничего, не развалитесь, – осадил ее Алексеич. – Бегом, говорят же вам, человеку плохо.

Алексеич с Кириллом пошли обратно. Фельдшер нагнала их на полпути. Они шли очень быстро, но она, несмотря на свою комплекцию и преклонный возраст, буквально летела. Лена лежала в постели и даже не вставала. Кружка с водой, стоявшая рядом, была пуста. Фельдшер засуетилась, забегала, сама открыла окно и, схватив с гвоздя полотенце, намочила его водой из рукомойника.

– Тридцать восемь и шесть, – тревожно сказала фельдшер, измерив температуру.

Она мгновенно преобразилась: из сельского фельдшера в глазах Кирилла превратилась в знающего врача, который обязательно поможет маме, которого привел он, проделав немалый путь и сорвав с работы Алексеича, который ушел из ангара, никому ничего не сказав. Что ему могло бы быть за прогул, за самовольный уход? Ровным счетом ничего. Выговор, замечания, угроза лишить тринадцатой зарплаты или вывести на работу в выходной день – всё это мелочи, не в счет. А вот уважал бы себя Алексеич, если бы остался на работе в такую трудную минуту? Наверное, нет. То есть точно нет. «Нет», – решил он, растапливая печь, чтобы в доме стало тепло.

– Встать можешь? – спросила фельдшер, достав журнал и начав его заполнять. – Ходить немного надо, у тебя ноги отекли.

– Не могу, – простонала Лена.

– А нужно будет, у тебя что-то простудное, стоит хоть немного походить, в ногах застой жидкости. Вот тебе парацетамол, и пить нужно, ромашку или крапиву завари. Записываю тебя на завтра. И открываю больничный.

– Никуда идти не могу я, не пойду, – Лена приподнялась на кровати и схватила фельдшера за руку.

– Я что-нибудь сказала по поводу идти? Врач к тебе придет, завтра. Тут только врач может разобраться. Всё равно к Ройвоненам поедет, у них дед после инсульта. Ближе к вечеру и до тебя дойдет. Вот шевелился бы наш председатель, давно б нормальную больницу выстроили. А то только языком чесать.

После ухода фельдшера Лена с трудом встала с постели. Ее знобило, болела поясница, и ноги совсем не слушались и не хотели двигаться. Алексеич молча мыл посуду, Кирилл крутил ручку радиоприемника. Разговаривать и что-то обсуждать никому из них не хотелось: это было бессмысленно, всем троим стало очевидно, что всё меняется, придется пережить еще одно небольшое потрясение. Или большое. Всё зависело от быстроты выздоровления Лены и последствий нагрянувшей болезни. Она до этого никогда серьезно не болела. Простуда и грипп проходили у нее за несколько дней, и, посидев дома и посетив врача, она спокойно выходила на работу, не зная, что такое осложнения, рецидивы и бесконечные сидения на больничных. Разве что с Кириллом ей пришлось немного посидеть, пока он болел обычными детскими болезнями – ветрянкой, краснухой и прочим.

Перебравшись в деревню, она перестала замечать, где работа, а где отдых. Любую свободную минуту она тратила на уборку и ремонт дома, на разбор завала старья в сарае или на прополку и полив огорода. Да и работа в цехе была далеко не легкой. Лену в ней прельщала возможность работать всего половину дня, а вторую проводить с сыном и посвящать бытовым хлопотам, которых было немало.

Врач пришел на следующий день под вечер. Он внимательно ощупывал ноги Лены, осмотрел пальцы ног, измерил температуру, давление, спросил о жалобах, о том, где она работает и чем занимается. Ответы Лены его не радовали. Он хмурил лоб и что-то помечал в медицинской карте. Алексеич стоял в дверях. Накануне он сходил домой, собрал вещи и, заведя стоявший в колхозном гараже «Москвич», перевез их к Лене. Теперь он готовился везти обратно в поселок врача, а по дороге расспросить о состоянии Лены, чтобы не слышала ни она, ни Кирилл, считавший, что мама всего-навсего простудилась. Так ему сказала она сама, и он в силу возраста без тени сомнения этому верил.

– Ну, сейчас вам надо отдыхать, несколько дней себя беречь, попить кое-какие таблетки, я выписал рецепты и…

– Расскажете мне о них по дороге, хорошо? – оборвал врача Алексеич. – Я съезжу в город и всё выкуплю.

– А в целом у вас…

– Расскажете мне по дороге, доктор, – настойчиво повторил Алексеич.

Лена устала, ожидая врача, и хотела как можно быстрее лечь спать. Врач покачал головой, сделал Лене укол жаропонижающего, молча собрался и вышел, сказав лишь: «Будьте здоровы». В комнате на столе горела свеча. Тень врача скользнула по потолку: Кирилл следил за ней, сидя за столом и подперев голову руками. За окном затарахтел двигатель.

– Надеюсь, вы меня понимаете, я не хочу, чтобы она в таком состоянии слышала лишнее, да и Кирилл впечатлительный, всё воспринять может не так, – сказал Алексеич, когда они с врачом на «Москвиче» уже тряслись по ухабам дороги, ведущей со второго озера в поселок. – Что с Леной? Это ведь не простуда.

– И да, и нет, – врач одобрительно кивнул головой, он был немного старше Алексеича, давно работал в поселке, правда, в соседнем, и хорошо знал характеры местных. – Понимаете, она простудилась где-то, это, несомненно, простудное. Но простуда протекает очень тяжело, организм ослаблен. Она говорит, что работает в колхозе, в цехе, моет оборудование.

– Работает, куда ж деваться, – бросил, не отвлекаясь от дороги, Алексеич.

– Хлорка, влажность, всё это, конечно, сыграло свою роль. Она говорит, что работала раньше учительницей, недавно к нам приехала. Да и я помню, год назад к соседям вашим приходил, дом заколоченным стоял, заброшенным. Это и с непривычки к такому труду может быть. И еще у нее отложения солей в суставах, судя по всему. Ничего страшного, но малейшая простуда, малейшая ломота в суставах, и она начинает мучиться. Сейчас еще не поздно всё исправить. Кстати…

Врач закашлялся и, покрутив ручку, опустил стекло. Они ехали мимо болота. Чуть ниже поблескивала вода озера.

– Скажите, может, меня это не касается, но вы с ней…

– Не касается вас это, – громко сказал Алексеич, не давая врачу продолжить. – Вы лучше толком скажите, что с ней и что делать. Таблеток там много? За ними ведь в город надо ехать?

– А где вы здесь аптеку поблизости нормальную видели? Только в город. Съездите, мой вам совет, на Октябрьский, где кольцо троллейбусов. Там хорошая аптека. Ну и на Ленина большая есть. Лекарства хорошие, всё вместе рублей восемь будет. Как принимать, я написал. И про мазь тоже. Деревня – она и есть деревня. Все говорят: срастим деревню с городом, городские блага сельским труженикам доступны будут. А вы посмотрите, что происходит вокруг. Разве это справедливость?

Алексеич задумался: он в молодости искал ту самую справедливость, когда только вернулся из армии, и молодой, наивный, считал, что силы и трудолюбие могут открыть дорогу в жизнь, изменить что-то вокруг. Ему не нравились такие разговоры. Он сразу погружался в воспоминания и раздумья, терялся, забывал спросить самое главное. Алексеич одернул себя и притормозил:

– Так что делать? Скоро она поправится?

– Делать? – переспросил врач. – Ах да, я не договорил. Если попринимает лекарства и отдохнет немного, то через недельку уже, наверное, сможем ее выписать. Но не в этом дело. Понимаете… хотите совет?

– Совет? – удивился Алексеич и отпустил тормоз, машина резко дернулась и заглохла.

– Да, совет. Я не первый день живу на свете, и поверьте моему опыту. Здесь не самый лучший климат у нас для поправки подорванного здоровья. С Еленой всё в порядке будет. Но это сейчас. Дальше, если не принять меры, всё будет повторяться. Переутомление у нее, усталость. Слышали о хронической усталости? Между прочим, в капиталистических странах одна из основных бед. Был недавно на курсах повышения в Ленинграде, так нам профессор один об этом рассказывал. Да что там рассказывал, я и сам это прекрасно знал. Не берегут себя наши люди. То работают, чтобы магнитофон импортный купить, то свадьба сына, дочки. Берут сверхурочные, две смены, в ночную выходят, требуют, чтобы молоко на вредных местах деньгами заменяли. Так нельзя, родненькие! Нельзя!

– Нельзя, – Алексеич повернул ключ в замке зажигания, машина пару раз чихнула и завелась, он вел осторожно, объезжая глубокие ямы, – а что поделать? Кстати, вы мне совет хотели дать, а всё не об этом.

– Да, простите, простите, – засуетился доктор и, прикрыв глаза, словно припоминая важные, даже жизненно важные подробности, продолжил: – Ей на море бы съездить, в санаторий. Фрукты, минеральные воды, свежий воздух. На Черное море, скажем. В Сухуми прекрасные санатории, с лечением. Недельки на две, а дальше можно хоть десять лет в этом цеху хлорку разводить, ничего не сделается. И зиму болеть не будет. А то если ее сейчас просквозило так, что же будет потом. Должны понимать. Вот, здесь меня высадите, не надо до фельдшерского ехать, меня здесь транспорт наш подберет. Ну, будьте здоровы. А гражданку выздоравливающую жду через неделю на выписку.

Обратно Алексеич ехал нахмурившись. «Черное море! Сказал тоже доктор. Хотя он прав, ой, как прав. Что она в городе видела, кроме работы? Сама говорила, что и в школе, и где-то еще, и диссертация, и переезд на своих плечах. Что за сволочь мужик, который бросает такую бабу! Завтра обговорим всё, и Кирилла как-то надо подготовить, что мама уедет на какое-то время».

Стараясь не шуметь, они с Кириллом ужинали банкой кильки в томате и холодной картошкой в мундире, принесенной тетей Софьей. Алексеич хотел было поговорить с Кириллом обо всем услышанном от врача, но, начав разговор, тут же его и прекратил: Кирилл слишком устал за день, лег и быстро уснул. Алексеич вышел, сел в машину, опустил переднее сиденье и так, в неудобной позе, закутавшись в куртку, проспал, не просыпаясь, до самого утра. Всё располагало ко сну: мертвая, словно глубоко под землей, тишина и плотный осенний туман, закрывший озеро с болотцем, а затем и всё вокруг.