Читать книгу Этюд в багровых тонах. Приключения Шерлока Холмса - Артур Конан Дойл, Исмаил Шихлы - Страница 11

На следующий день мы, как было условлено, встретились и осмотрели квартиру в доме 221Б по Бейкер-стрит, о которой в прошлый раз говорил Холмс. В ней оказались две удобные спальни и просторная общая гостиная с уютной мебелью и двумя широкими окнами. Жилье было во всех отношениях превосходным, арендная плата, поделенная на двоих, очень умеренной, так что сделка была заключена тут же, на месте, и мы сразу вступили во владение. Тем же вечером я привез из гостиницы свои вещи, а наутро моему примеру последовал Шерлок Холмс со своими сундуками и чемоданами. Почти два дня ушло на то, чтобы распаковать и разложить наш скарб. После этого мы начали постепенно обживаться и привыкать к новой обстановке.

Холмс оказался неплохим соседом – тихим, ведущим размеренную жизнь. Ложился он обычно не позднее десяти, завтракал и уходил на улицу, пока я еще спал. День он проводил либо в химической лаборатории, либо в прозекторской; временами совершал длительные прогулки – похоже, в наименее респектабельные районы города. Когда на него находил стих, он работал как проклятый, но иногда наступала реакция, и он целыми днями лежал на диване в гостиной, не говоря ни слова и не шевелясь. В таких случаях взгляд моего соседа делался мутным и отсутствующим, и я бы заподозрил его в употреблении какого-то наркотика, если бы не знал, насколько умеренную, безупречную жизнь он ведет.

Неделя шла за неделей, а меня все больше донимало любопытство – хотелось узнать, что за человек мой компаньон и каковы его жизненные цели. Даже его внешний вид сразу привлекал к себе внимание. Ростом он превышал шесть футов, а из-за редкостной худобы казался еще выше. Взгляд острый, пронизывающий (за исключением описанных выше периодов апатии); нос тонкий, ястребиный, что делало облик Холмса еще более настороженным и целеустремленным. Подбородок, выдающийся и квадратный, также обличал человека решительного. Руки, вечно в пятнах от чернил и химикалий, тем не менее были способны к движениям самым нежным и аккуратным – я заметил это, наблюдая, как Холмс обращается с хрупкими принадлежностями при натурфилософских опытах.

Читатель заклеймит меня как любителя совать нос в чужие дела, если я признаюсь, насколько овладело мной любопытство, как часто пытался я сорвать завесу молчания, за которой Холмс скрывал все, что касалось его личных обстоятельств. И все же, прежде чем судить, подумайте о том, насколько тусклой была моя жизнь и как приходилось хвататься за все, способное ее расцветить. По слабости здоровья я почти все время сидел дома, позволяя себе выходить на улицу только в самую хорошую погоду, и это монотонное существование не оживлялось ни одним дружеским визитом. Стоит ли удивляться поэтому, что я с жадной заинтересованностью взялся разгадывать тайну, окружавшую моего компаньона, и этому занятию посвятил немало времени.

Нет, Холмс не изучал медицину. Он сам, в ответ на какой-то случайный вопрос, подтвердил слова Стэмфорда. Осваивал ли он какой-либо курс наук, дабы получить ученое звание и обеспечить себе положение в научном мире? Нет, на это ничто не указывало. В то же время он проявлял большое усердие в занятиях и приобрел настолько полные и детальные познания в очень причудливом круге областей, что оставалось только поражаться. Затрачивать такие усилия, накапливать такие точные сведения и при этом не иметь в виду определенной цели? Случайный студент не станет вдаваться в подобные детали. Чтобы обременять ими свой мозг, нужны особые, веские резоны.

Не менее, чем его познания, поражала его неосведомленность. О современной литературе, философии, политике Холмс, похоже, не знал почти ничего. Однажды я процитировал Томаса Карлейля, и Холмс пренаивно осведомился, кто это такой и чем прославился. Но еще больше я удивился, когда обнаружил случайно, что Холмс не знаком с учением Коперника и не представляет себе, как устроена Солнечная система. Чтобы цивилизованный человек в девятнадцатом веке не знал, что Земля вращается вокруг Солнца, – такое просто не укладывалось у меня в голове.

– Похоже, я вас изумил, – улыбнулся Холмс, взглянув на мою вытянувшуюся физиономию. – Но теперь вы меня просветили, и я постараюсь быстрее выбросить эти сведения из головы.

– Выбросить из головы?

– Видите ли, – объяснил Холмс, – по-моему, мозг человека похож на пустой чердачок, который вы обставляете по своему желанию. Дурак тащит туда весь хлам, что попадет под руку, так что для нужных вещей не остается места или, в лучшем случае, их трудно найти в этой куче. А толковый профессионал очень тщательно отбирает то, что будет хранить на своем чердаке. Ему не нужно ничего, кроме того, что пригодится в работе, но такие вещи он запасает в большом разнообразии и содержит в идеальном порядке. Ошибется тот, кто подумает, будто стены у чердака эластичные и вместимость безграничная. Поверьте, со временем обнаруживаешь, что, если требуется место для новых знаний, надо забыть что-то из старых. А следовательно, важно, чтобы бесполезные знания не вытесняли полезные.

– Но Солнечная система! – запротестовал я.

– А что мне от нее проку? – нетерпеливо прервал меня Холмс. – Вы говорите, Земля вращается вокруг Солнца. С тем же успехом она могла бы вращаться вокруг Луны – на моей работе это никак не скажется.

Я чуть не спросил, в чем же состоит его работа, но, сам не зная почему, решил, что вопрос будет нежелателен. Тем не менее наша краткая беседа засела у меня в сознании, и я принялся гадать. Холмс сказал, что не накапливает ненужных знаний. Следовательно, все его знания относятся к нужным. Я мысленно перечислил все научные области, относительно которых Холмс выказал обширную осведомленность. Я даже взял карандаш и составил перечень, а завершив запись, невольно улыбнулся. Она выглядела так:

Шерлок Холмс. Познания

1. Литература – никаких.

2. Философия – никаких.

3. Астрономия – никаких.

4. Политика – скудные.

5. Ботаника – отрывочные. Хорошо осведомлен относительно белладонны, опиума и ядов вообще. Ничего не знает о садоводстве.

6. Геология – сведения в узкой практической области. С одного взгляда опознает различные виды почв. После прогулки, беседуя со мной, по цвету и консистенции пятен определил, в какой части Лондона забрызгал себе брюки.

7. Химия – глубокие.

8. Анатомия – точные, но не систематические.

9. Сенсационная литература – обширнейшие. Похоже, он помнит все подробности всех совершенных в нашем веке злодеяний.

10. Хорошо играет на скрипке.

11. Мастерски владеет стальной и деревянной рапирой, боксирует.

12. Обширные практические познания в области британского права.

Дойдя до этого пункта, я отчаялся и бросил перечень в камин.

«Выходит, – сказал я себе, – пока не станет ясно, что связывает между собой эти навыки и в каком ремесле все они потребны, я не пойму, чему он намерен себя посвятить? Коли так, то лучше и не пытаться».

Я упомянул, что Холмс искусно играл на скрипке, но, как и в прочих своих талантах, не обходился без причуд. Он с легкостью исполнял известные произведения, причем сложные, – в этом я убедился, потому что сам просил его сыграть «Lieder»[4] Мендельсона и другие любимые пьесы. Однако, когда Холмс бывал предоставлен сам себе, его игра не походила на музыку; в ней не прослеживалось даже подобия связной мелодии. Вечером, откинувшись на спинку кресла, он закрывал глаза и небрежно водил смычком по скрипке, которая лежала у него на коленях. В пении струн слышались то грусть, то прихотливое веселье. Несомненно, оно отражало владевшие Холмсом мысли, но была ли его игра подспорьем мыслям или просто причудой воображения, оставалось только гадать. Я мог бы восстать против этих жутких соло, но обычно, как небольшая награда за мое терпение, концерт завершала череда моих любимых мелодий.

В первую неделю к нам никто не приходил, и я начал думать, что мой компаньон такой же одинокий человек, как я сам. Вскоре, однако, я убедился, что знакомства его обширны и распространяются на самые различные круги общества. Захаживал, раза по три-четыре в неделю, маленький человечек с желтоватой крысиной мордочкой и темными глазками; он был представлен как мистер Лестрейд. Однажды утром явилась молоденькая, модно одетая девица и пробыла больше получаса. Ближе к вечеру случился еще один визитер, седой, в поношенном платье, похожий на еврея-разносчика и очень, как мне показалось, взволнованный; сразу после пришла пожилая, неряшливо одетая женщина. В другой раз мой компаньон имел беседу с седовласым стариком, далее – со станционным носильщиком в вельветиновой униформе. При появлении очередного посетителя (мне никак не удавалось понять, что же у них общего) Холмс обыкновенно просил предоставить ему гостиную, и я удалялся к себе в спальню. Он каждый раз извинялся за доставленные неудобства. «Приходится использовать гостиную в качестве приемной, – говорил он. – Эти люди – мои клиенты». Можно было бы воспользоваться случаем и впрямую задать вопрос, но я был слишком деликатен, чтобы вынуждать своего соседа к откровенности. В то время я подозревал, что у Холмса есть серьезные причины избегать этой темы, но вскоре он сам завел о ней разговор.

Это было четвертого марта (дату я запомнил неспроста). Я поднялся с постели немного раньше обычного и застал Шерлока Холмса в гостиной за завтраком. Хозяйка, привыкшая к тому, что я поздняя пташка, еще не поставила для меня приборы и не приготовила кофе. Поддавшись, как это свойственно мужчинам, капризной раздражительности, я позвонил в колокольчик и кратко сообщил, что жду. Взяв со стола журнал, я попытался скоротать время за чтением, меж тем как мой компаньон молча жевал тост. Один из заголовков был подчеркнут карандашом, и я, естественно, начал именно с этой статьи.

Называлась она – ни много ни мало – «Книга жизни», и автор объяснял, сколь многое узнает внимательный наблюдатель, пристально изучающий все, что попадается ему на глаза. Остроумные замечания чередовались в статье с нелепостями. Из убедительных рассуждений делались преувеличенные, чересчур далеко идущие выводы. Автор утверждал, будто по мимолетной гримасе, дернувшемуся мускулу или косому взгляду можно отгадать тайные мысли человека. Из статьи следовало, что невозможно обмануть того, кто приучен наблюдать и анализировать. Заключения такого наблюдателя так же непогрешимы, как теоремы Евклида. Непосвященные дивятся его проницательности и готовы признать в нем колдуна, пока не узнают, каким путем он пришел к своим выводам.

«Человек, освоивший логику, способен, глядя на каплю воды, вывести возможность существования Атлантического океана или Ниагары, даже если никогда их не видел и даже не слышал о них. Бытие представляет собой гигантскую цепь, и по одному ее звену можно судить о целом. Как все прочие премудрости, наука Дедукции и Анализа требует длительного, терпеливого изучения; человеческой жизни не хватит, чтобы овладеть ею в совершенстве. Моральные и ментальные ее аспекты, представляющие наибольшую трудность, исследователю лучше оставить напоследок, а для начала избрать себе задачи поскромнее. Пусть научится хотя бы, бегло оглядев своего ближнего, распознавать, как он жил раньше и чем занимается теперь. Это упражнение покажется пустячным, однако оно развивает наблюдательность и учит, на что нужно обращать внимание. Ногти, рукава, обувь, коленки брюк, мозоли на указательном и большом пальце, манжеты, выражение лица – все это поможет безошибочно назвать профессию человека. Трудно себе представить, чтобы знающий исследователь, опираясь на все эти данные, не сделал однозначного заключения».

– Что за дикая чепуха! – Я швырнул журнал на стол. – В жизни не читал такого бреда.

– Вы о чем? – спросил Холмс.

– Да вот об этой статье. – Я указал нужное место ложечкой для яйца, поскольку завтрак уже подоспел. – Вижу, вы ее пометили, значит уже читали. Изложено живо, ничего не скажешь. Но читаешь – и злость берет. Не иначе как эту теорию сочинил какой-то досужий бумагомарака, который в тиши своего кабинета изобретает изящные парадоксы. Для практики это непригодно. Вот бы посадить его в вагон третьего класса в подземке, и пусть попробует угадать ремесло всех своих попутчиков. Ставлю тысячу против одного, что его постигнет фиаско.

– Вы потеряете свои деньги, – хладнокровно заметил Холмс. – Что до статьи, то ее написал я.

– Вы?

– Да; наблюдения и дедукция – как раз то, что меня интересует. А теории, которые я описал и которые показались вам химерами, на самом деле вполне утилитарны – утилитарны настолько, что с их помощью я зарабатываю себе на хлеб.

– Каким же образом? – вырвался у меня вопрос.

– Ну, я занимаюсь соответствующим ремеслом. Полагаю, во всем мире я единственный. Я сыщик-консультант – надеюсь, вы поняли, что это такое. Здесь, в Лондоне, не перечесть как полицейских сыщиков, так и частных. Когда им случается зайти в тупик, они обращаются ко мне и я навожу их на след. Они излагают мне все данные, и обычно я, благодаря знакомству с анналами преступлений, подсказываю отгадку. Злодеяния схожи между собой, и если вы подробно изучили тысячу из них, то с легкостью распутаете тысячу первое. Лестрейд – очень известный сыщик. Недавно он столкнулся с трудным делом о подлоге, и это привело его сюда.

– А другие посетители?

– Большинство присланы частными сыскными агентствами. Каждый попал в ту или иную неприятную историю и нуждается в совете. Я выслушиваю рассказ клиента, он выслушивает мои соображения, а потом я кладу в карман гонорар.

– И вы хотите сказать, что можете, не выходя из дома, распутать узел, с которым не справились другие, хотя имели в руках все нити?

– Именно так. У меня особая интуиция. Время от времени попадаются дела несколько сложнее прочих. Тогда приходится напрячься и самому собрать свидетельства. Видите ли, я накопил большой объем специальных знаний, которые существенно упрощают мою работу. Те самые принципы дедукции, которые вызвали у вас скептическую насмешку, в моей практической деятельности просто неоценимы. Привычка наблюдать сделалась моей второй натурой. Вы как будто удивились, когда я при знакомстве сказал, что вы были в Афганистане.

– Вы, конечно, это от кого-то слышали.

– Ничего подобного. Я знал, что вы были в Афганистане. Благодаря долгой практике мои мысли так ускорились, что я прихожу к заключению мгновенно, не отдавая себе отчет в промежуточных ступенях. Но это не значит, что их не было. Я рассуждал так: «Вот джентльмен, по типу медик, но похож и на военного. Ясно, армейский врач. Недавно из жарких краев: лицо смуглое, но от загара, а не от природы, потому что запястья светлые. Судя по изможденному лицу, перенес лишения и болезнь. Левая рука ранена. Движения ее неестественные, скованные. В какой из тропических стран на долю английского армейского врача могли выпасть такие беды? Конечно, в Афганистане». Эти рассуждения не заняли и секунды. Далее я заметил, что вы прибыли из Афганистана, чем немало вас удивил.

– Теперь, когда вы объяснили, я понимаю, что это довольно просто, – улыбнулся я. – Вы напомнили мне Дюпена – героя Эдгара Аллана По. Я думал, такие персонажи бывают только в книгах.

Шерлок Холмс поднялся на ноги и закурил трубку.

– Вы, конечно, полагаете, что сравнение с Дюпеном мне льстит. Нет, на мой вкус, Дюпен – сыщик отнюдь не самого высокого пошиба. Да, его трюк, когда он после пятнадцатиминутного молчания откликается на невысказанные мысли собеседника, по-своему эффектен. В аналитическом уме ему не откажешь, но он вовсе не был таким уникумом, каким его, видимо, считал По.

– А книги Габорио вы читали? Может быть, Лекок отвечает вашим представлениям о том, каков должен быть настоящий сыщик?

Шерлок Холмс сардонически хмыкнул.

– Лекок – жалкий неумеха, – раздраженно бросил он. – Единственное его достоинство – это энергия. Мне было тошно читать этот роман. Задача состояла в том, чтобы установить личность неизвестного заключенного. Мне хватило бы суток, Лекок возился около полугода. По книге Габорио можно учиться тому, как не нужно вести расследование.

Меня несколько задело, что Холмс так лихо обошелся с двумя литературными героями, которыми я восхищался. Я отошел к окну и стал наблюдать за снующей по улице толпой. «Может, он и неглуп, – сказал я себе, – но заносчив не в меру».

– Выродились в наши дни и преступники, и преступления, – проворчал Холмс. – Что толку от мозгов, если их не к чему приложить? Я знаю, что мог бы прославить свое имя. За всю историю никто не накопил столько знаний и не обладает моим детективным талантом. И что в итоге? Мне нечего расследовать, правонарушители настолько беспомощны, а оставленные ими улики настолько красноречивы, что даже Скотленд-Ярд не затрудняется с раскрытием дел.

Меня по-прежнему раздражал его самонадеянный тон, и я решил сменить тему.

– Интересно, что нужно этому типу? – спросил я, указывая на скромно одетого крепыша, который медленно шел по противоположной стороне улицы и неуверенно всматривался в номера домов. В руке он держал голубой конверт, который, по всей вероятности, должен был доставить адресату.

– Вы об отставном флотском сержанте? – спросил Холмс.

«Пускает пыль в глаза! – подумал я про себя. – Знает, что я не могу его проверить».

В тот же миг человек, которого мы рассматривали, увидел номер на нашей двери и быстро перебежал дорогу. Послышались громкий стук, низкий голос в прихожей, тяжелые шаги по лестнице.

– Мистеру Шерлоку Холмсу, – проговорил посланец, переступая порог и вручая моему приятелю письмо.

Теперь можно было сбить с него спесь. Холмс на это не рассчитывал, высказывая наобум свое предположение.

– Любезный, можно поинтересоваться, чем вы зарабатываете на жизнь? – как бы между прочим осведомился я.

– Работаю посыльным, сэр, – хмуро отозвался он. – Униформа в починке.

– А до этого чем занимались? – Я злорадно покосился на своего компаньона.

– Служил сержантом, сэр; в Королевской морской пехоте, сэр. Ответа не будет? Хорошо, сэр.

Посыльный щелкнул каблуками, отсалютовал нам и вышел.