Читать книгу Этюд в багровых тонах. Приключения Шерлока Холмса - Артур Конан Дойл, Исмаил Шихлы - Страница 16

Известие, принесенное Лестрейдом, поразило нас всех как громом. Грегсон вскочил с кресла, опрокинув виски. Я молча уставился на Шерлока Холмса, который плотно сжал губы и нахмурил брови.

– И Стэнджерсон! – пробормотал он. – Сюжет вырисовывается.

– Куда уж сложнее, – проворчал Лестрейд, садясь в кресло. – Похоже, я попал на военный совет.

– А вы… вы уверены, что тут нет ошибки? – выдавил из себя Грегсон.

– Я только что был в его номере, – отозвался Лестрейд. – Я первый обнаружил тело.

– Мы как раз выслушивали соображения Грегсона, – проговорил Холмс. – А теперь, если вы не против, хотели бы узнать, что вы видели и что делали?

– Я не против. – Лестрейд устроился поудобнее. – Признаюсь откровенно: я думал, Стэнджерсон замешан в убийстве Дреббера. Потом оказалось, что я был совершенно не прав. Но тогда, вбив себе в голову эту мысль, я пустился по следу секретаря. Вечером третьего числа, примерно в половине девятого, их обоих видели на вокзале Юстон. В два часа ночи Дреббера обнаружили на Брикстон-роуд. Мне нужно было выяснить, чем занимался Стэнджерсон между половиной девятого и временем преступления и что с ним случилось потом. Я отправил в Ливерпуль телеграмму с его описанием и предупредил тамошнюю полицию, чтобы следили за американскими судами. Потом стал обходить все гостиницы и меблированные комнаты вблизи Юстона. Видите ли, я считал, что, если Дреббер и его компаньон почему-то расстались, Стэнджерсону проще всего было приютиться на ночь где-нибудь поблизости, чтобы утром явиться на вокзал.

– Скорее всего, они заранее договорились о месте встречи, – заметил Холмс.

– Так оно и оказалось. Весь вчерашний вечер я наводил справки, и совершенно безуспешно. С утра пораньше я это продолжил, и к восьми очередь дошла до частной гостиницы «Халлидейз» на Литтл-Джордж-стрит. Мне сразу подтвердили, что мистер Стэнджерсон у них остановился.

«Наверно, вы тот самый джентльмен, которого он ожидает? – сказали мне. – Он ждет вас уже два дня».

«Где он?» – спросил я.

«Наверху, спит. Велел разбудить его в девять».

«Пойду за ним наверх», – сказал я.

Я рассчитывал, что при моем внезапном появлении Стэнджерсон с перепугу что-нибудь сболтнет. Коридорный взялся проводить меня в номер; располагается он на третьем этаже, в конце коротенького коридора. Указав мне нужную дверь, коридорный повернул было назад к лестнице, но тут я увидел такое, что, несмотря на двадцатилетний опыт службы, почувствовал себя дурно. Из-под двери змеился красный ручеек крови и растекался лужей у противоположного плинтуса. Я вскрикнул, коридорный обернулся. При виде крови он едва не потерял сознание. Дверь была заперта изнутри, но мы, наддав плечами, вышибли ее. Окно стояло открытым, и рядом с ним лежал, свернувшись калачиком, человек в ночной рубашке. Он был мертвехонек, причем смерть наступила не только что: труп успел остыть и окоченеть. Когда мы его перевернули, коридорный сразу узнал джентльмена, который под именем Джозефа Стэнджерсона снял этот номер. Причиной смерти стала глубокая рана в левом боку, наверняка достигшая сердца. А теперь самое странное: что, как вы думаете, обнаружилось на стене над убитым?

Шерлок Холмс еще не успел ответить, а у меня уже побежал по коже мороз.

– Слово RACHE, написанное кровью, – сказал Холмс.

– Оно, – благоговейно подтвердил Лестрейд, и на короткое время все замолчали.

Деяния неведомого преступника были столь методичны, а мотивы столь непостижимы, что от этого становилось еще страшнее. На поле битвы я сохранял самообладание, но теперь меня бросило в дрожь.

– Убийцу видели, – продолжал Лестрейд. – По дорожке, что ведет от конюшни на задах гостиницы, как раз проходил разносчик молока, который направлялся в магазин. Он заметил, что лестница, которая там обычно валяется, приставлена к одному из окон третьего этажа – открытому окну. Пройдя мимо, мальчик оглянулся и увидел, что по лестнице кто-то спускается. Мужчина не прятался, вел себя спокойно, и молочник подумал, что это плотник или столяр делал в гостинице какие-то починки. Он не особенно заинтересовался незнакомцем, только отметил про себя, что тот рановато взялся за работу. В памяти сохранилось только, что тот был высокого роста, с румяным лицом, одет в длинное коричневое пальто. Он, похоже, не сразу покинул место преступления: в раковине, где он вымыл руки, вода была окрашена кровью, запятнана и простыня, о которую он вытер нож.

Услышав описание внешности убийцы, в точности повторявшее слова Холмса, я взглянул на своего компаньона. На его лице не выразилось ни удовлетворения, ни торжества.

– Вы нашли в комнате улики, способные указать на убийцу? – спросил он.

– Ничего. В кармане у Стэнджерсона был кошелек Дреббера, но это вроде бы обычное дело: всеми расчетами занимался секретарь. В кошельке оставалось восемьдесят фунтов с мелочью, ничто не пропало. Каковы бы ни были мотивы этих поразительных преступлений, корысть к ним не относится. Бумаг, записок в карманах не нашлось, за исключением единственной телеграммы, отправленной месяц назад из Кливленда, которая гласит: «Дж. Х. в Европе». Отправитель указан не был.

– Больше не обнаружили ничего? – спросил Холмс.

– Ничего сколько-нибудь существенного. На кровати лежал роман, который покойный читал перед сном, на стуле рядом – трубка. Еще – стакан воды на столе и коробочка для притираний на подоконнике; в ней лежали две пилюли.

С радостным возгласом Шерлок Холмс вскочил с кресла:

– Последнее звено! Дело раскрыто.

Сыщики изумленно уставились на него.

– В моих руках теперь все нити запутанного клубка, – уверенно поведал он. – Конечно, кое-какие детали остается уточнить, но все основные факты от той минуты, когда Дреббер со Стэнджерсоном расстались на вокзале, и до того, как вы обнаружили тело секретаря, мне известны так точно, как если бы я сам был свидетелем. И я вам это докажу. Можете вы принести сюда эти пилюли?

– Они у меня с собой. – Лестрейд вынул белую коробочку. – Я прихватил их, и кошелек, и телеграмму, чтобы поместить в хранилище в полицейском участке. Собственно, это случайность, я мог бы их и не взять, поскольку, надо признаться, не придаю им ни малейшего значения.

– Давайте их сюда. Как на ваш взгляд, доктор, – Холмс повернулся ко мне, – обычные ли это пилюли?

Определенно нет. Они были жемчужно-серые, круглые, почти прозрачные, если рассматривать их против света.

– Судя по тому, что пилюли невесомые и почти прозрачные, их, вероятно, растворяют в воде, – заметил я.

– Именно, – кивнул Холмс. – А теперь не будете ли вы так добры сходить вниз и принести бедняжку-терьера, который совсем плох? Квартирная хозяйка вчера просила избавить его от страданий.

Я отправился вниз и вернулся с терьером на руках. Его прерывистое дыхание и остекленевшие глаза говорили, что конец близок. Мордочка пса была вся седая: он давно уже пережил обычный собачий век. Я опустил его на подушку, лежавшую на каминном коврике.

– Сейчас я разрежу пополам одну из этих пилюль. – Холмс вынул перочинный нож. – Половину вернем в коробку, она нам еще пригодится. Другую половину я опускаю в этот бокал, там на дне чайная ложка воды. Как видите, наш друг доктор был прав: пилюля мгновенно растворилась.

– Это, может быть, очень занимательный опыт, – вмешался Лестрейд обиженным тоном человека, который подозревает, что над ним смеются, – только мне непонятно, как он связан со смертью мистера Джозефа Стэнджерсона.

– Терпение, друг мой, терпение! Со временем вы убедитесь, что связан очень даже тесно. Теперь я добавляю немного молока, чтобы микстура стала вкуснее, и даю ее псу, который, как мы видим, охотно ее пьет.

Не переставая говорить, Холмс вылил содержимое бокала в блюдце, поставил его перед терьером, и тот вылакал все до капли. Наблюдая за Холмсом, мы настроились на серьезный лад и примолкли, внимательно следя за собакой и ожидая чего-то ошеломительного. Однако ничего не происходило. Пес все так же лежал врастяжку на подушке и тяжело дышал, однако питье, очевидно, никак на него не подействовало.

Холмс вынул часы, минута шла за минутой, результата не было. Лицо моего компаньона горестно и разочарованно вытягивалось. Он кусал губу, барабанил пальцами по столу и вообще не скрывал своего нетерпения. Он так расстраивался, что я искренне его жалел, меж тем как двое сыщиков презрительно усмехались, явно упиваясь происходящим.

– Это не может быть совпадением! – Холмс вскочил наконец на ноги и стал метаться по комнате. – Никак не может! Те самые пилюли, о которых мне подумалось в связи со смертью Дреббера, найдены после гибели Стэнджерсона. И все же они безвредны. Что бы это значило? Выходит, вся цепь рассуждений была ошибочной. Нет, невозможно! Но злосчастному псу ничего не делается. А, понял! Понял!

С возгласом ликования Холмс кинулся к коробочке, рассек пополам вторую пилюлю, растворил ее в воде, добавил молока и дал терьеру. Едва несчастный пес коснулся питья языком, как тело его задергалось и, словно пораженное молнией, безжизненно застыло.

Шерлок Холмс вздохнул полной грудью и вытер со лба пот.

– Нужно больше верить себе, – сказал он. – Пора уже усвоить: если кажется, будто факт противоречит длинной цепи рассуждений, неизменно выясняется, что его можно толковать по-другому. Из двух пилюль, лежавших в коробочке, одна содержала в себе самый смертоносный яд, вторая же была совершенно безвредной. Мне следовало догадаться об этом еще прежде, чем я увидел эту коробочку.

Последнее заявление так меня ошеломило, что я чуть не усомнился в здравости рассудка моего друга. Однако же пес был мертв, и это доказывало правоту Холмса. Туман у меня в голове стал постепенно рассеиваться, и я начал смутно прозревать истину.

– Все это кажется вам странным, – продолжал Холмс, – потому что вы в самом начале расследования не оценили важность единственной значимой нити, которая была у вас в руках. Мне же посчастливилось сразу за нее ухватиться, и то, что происходило потом, только подтверждало мои первоначальные предположения и служило их логическим развитием. Поэтому факты, которые, с вашей точки зрения, все больше затемняли дело, для меня только проясняли его и помогали утвердиться в своих выводах. Странное дело – не значит сложное. Самые банальные преступления могут быть самыми сложными для следствия, потому что в них нет ничего нового, нет особенностей, за которые можно зацепиться. Наше убийство оказалось бы крепким орешком, если бы тело жертвы попросту нашли на дороге, без всякой загадочности и сенсационности. Странные детали, вместо того чтобы запутать дело, наоборот, упростили его.

Мистер Грегсон, который выслушивал эту речь с немалым нетерпением, больше не смог сдерживаться.

– Послушайте, мистер Шерлок Холмс, – сказал он, – мы все охотно признаем, что вы умный человек и у вас свои методы работы. Но теперь требуется нечто большее, чем теории и поучения. Надо хватать преступника. Я сделал что мог, и похоже, совершил ошибку. Молодой Шарпантье явно не замешан во втором убийстве. Лестрейд охотился за другим подозреваемым, Стэнджерсоном, но теперь оказалось, что и он не прав. Вы же кидаете намеки направо и налево и как будто знаете больше нас, но пришло время спросить напрямую: что вам точно известно об этом деле? Можете вы назвать имя преступника?

– Не могу не согласиться с Грегсоном, сэр, – вмешался Лестрейд. – Мы оба сделали что могли – и оба потерпели неудачу. С той минуты, когда я вошел в эту комнату, вы не раз утверждали, будто собрали все доказательства. Думаю, сейчас самое время ими поделиться.

– Если откладывать арест преступника и дальше, – заметил я, – как бы он не совершил какое-нибудь новое злодеяние.

Под нашим давлением Шерлок Холмс выказал признаки нерешительности. Он по-прежнему ходил из угла в угол. Голова его была опущена, брови насуплены – так он выглядел, когда его одолевали раздумья.

– Убийств больше не будет. – Холмс наконец застыл на месте и повернулся к нам. – Этого можете не опасаться. Вы спрашивали, известно ли мне имя душегуба. Да, известно. Но узнать, кто преступник, не самое главное, важнее его поймать. Думаю, очень скоро мне это удастся. Я принял собственные меры и надеюсь, что они не подведут, но дело предстоит непростое: наш противник – человек неглупый и отчаянный, притом, как мне пришлось убедиться, имеет сообщника, не уступающего в сообразительности. Пока этот человек не знает, что кто-то получил ключ к разгадке, у нас есть шанс к нему подобраться, но стоит ему что-то заподозрить, и он тут же поменяет имя, а потом ищи его среди четырех миллионов обитателей огромного города. Не примите за обиду, но я должен сказать, что полиции эти двое не по зубам, – потому-то я и не просил вас о содействии. Если я потерплю неудачу, вся вина, естественно, будет на мне, но я к этому готов. А пока что обещаю: как только я смогу открыться вам, не ставя под удар мои планы, я это непременно сделаю.

Грегсон и Лестрейд едва ли были удовлетворены этим заверением, равно как и нелестным намеком касательно полиции. Первый залился краской до самых корней своих соломенно-желтых волос, глазки второго заблестели от любопытства и обиды. Но, прежде чем кто-либо из них успел заговорить, раздался стук в дверь и на пороге возник, во всей своей ничтожности и неприглядности, юный Уиггинс, представитель уличных мальчишек.

– Пожалуйста, сэр. – Уиггинс тронул вихор у себя на лбу. – Кэб под дверью, ждет.

– Молодчина, – любезно ответил Холмс. – Почему бы Скотленд-Ярду не взять на вооружение эту модель? – Он вынул из ящика комода пару наручников. – Смотрите, как здорово работает пружина. Защелкивает в доли секунды.

– Старая тоже годится, – отозвался Лестрейд. – Найти бы только, на кого их надеть.

– Очень хорошо, – улыбнулся Холмс. – Попрошу-ка я кэбмена помочь мне с сундуками. Пожалуйста, Уиггинс, пригласите его подняться.

Меня удивило, что Холмс вроде бы собрался куда-то уехать, меж тем как я об этом ничего не знал. В гостиной стоял небольшой чемодан, Холмс подтянул его к себе и стал стягивать ремнями. Он не оторвался от этого занятия и когда вошел кэбмен.

– Прошу, помогите мне с пряжкой, – не оборачиваясь, произнес Холмс.

Детина с хмурым, недовольным видом приблизился и протянул руки к чемодану. В тот же миг раздался щелчок, лязг металла, и Шерлок Холмс вскочил на ноги.

– Джентльмены! – воскликнул он, сверкая глазами. – Позвольте представить вам мистера Джефферсона Хоупа, убийцу Еноха Дреббера и Джозефа Стэнджерсона.

Дальнейшее разыгралось молниеносно – я даже не понял, что происходит. Мне живо вспоминаются торжество в чертах Холмса, звонкие ноты его голоса и злобное недоумение, с каким кэбмен рассматривал сверкающие наручники, словно бы по волшебству сомкнувшиеся на его запястьях. На краткий миг все застыли, как скульптурная группа. Затем с бессвязным яростным ревом пленник высвободился из рук Холмса и метнулся к окну. Он разбил раму и стекло, но выпрыгнуть не успел: Грегсон, Лестрейд и Холмс бросились на него, как свора шотландских борзых. Его втащили обратно в комнату, завязалась отчаянная потасовка. Мощный и свирепый, пленник раз за разом сбрасывал с себя нас четверых. Он был силен, как эпилептик в конвульсиях. Лицо и руки были в ужасных порезах от разбитого стекла, но потеря крови не лишила его энергии. Наконец Лестрейду удалось схватить его за шейный платок, и лишь тогда, полузадушенный, он понял, что сопротивляться бесполезно. Мы успокоились только после того, как связали ему не только руки, но и ноги. И наконец, устало отдуваясь, встали.

– У нас есть его кэб, – сказал Шерлок Холмс. – На нем можно доставить арестованного в Скотленд-Ярд. Ну вот, джентльмены, – продолжил он с приятной улыбкой, – наша маленькая загадка разгадана. Теперь вы вольны задавать мне любые вопросы, не опасаясь, что я откажусь ответить.