Читать книгу Этюд в багровых тонах. Приключения Шерлока Холмса - Артур Конан Дойл, Исмаил Шихлы - Страница 13

Из дома 3 по Лористон-Гарденз мы вышли в час. Шерлок Холмс повел меня в ближайшую телеграфную контору и отправил оттуда длинную телеграмму. Потом подозвал кэб и дал кучеру адрес, полученный от Лестрейда.

– Ничто не сравнится с показаниями из первых рук, – заметил он. – Собственно, я уже полностью разобрался в этом деле, но не будет лишним выяснить все, что можно.

– Удивляюсь вам, Холмс. Наверняка, перечисляя приметы убийцы, вы не были в них так уж уверены.

– Ошибка исключена. Первым, что остановило мое внимание, когда мы прибыли на место, были два следа колес у самой обочины. До прошлой ночи дожди не шли целую неделю, выходит, глубокие отпечатки колес не могли появиться раньше. Имелись также следы лошадиных копыт, причем один из них гораздо четче трех остальных – свидетельство того, что подкова новая. Кэб был здесь в дождь, а утром исчез (Грегсон за это поручился), значит он подъезжал к дому ночью и привез тех двоих.

– С этим вроде бы все понятно, но как насчет роста второго мужчины?

– В девяти случаях из десяти рост человека можно определить по ширине его шага. Расчет нетрудный, но я не стану докучать вам цифрами. Следы шагов отпечатались и на глине снаружи, и на пыльном полу. Но мне выпала возможность проверить свои вычисления. Когда человек пишет на стене, он инстинктивно выбирает место над уровнем своих глаз. Надпись расположена чуть выше шести футов. Детская задачка.

– А возраст? – спросил я.

– Если человек способен играючи перемахнуть четыре с половиной фута, вряд ли он «сух и желт». На садовой дорожке есть лужа такой ширины, и он ее явно перешагнул. Лакированные ботинки ее обошли, а те, что с квадратными носами, перепрыгнули. В этом нет ничего таинственного. Я просто прилагаю к обычной жизни некоторые методы наблюдения и дедукции, которые описаны в моей статье. Что еще вам не ясно?

– Длинные ногти и трихинопольские сигары.

– Надпись на стене незнакомец сделал, обмакнув указательный палец в кровь. Благодаря лупе я увидел, что при этом он слегка оцарапал штукатурку, чего бы не случилось, будь ногти коротко острижены. Я собрал с пола пепел. Это темные хлопья, характерные только для трихинопольских сигар. Я специально изучал сигарный пепел – собственно, написал по этой теме монографию. Смею утверждать, что с одного взгляда определю по пеплу сорт сигары или табака известных марок. Именно такие мелочи отличают искусного детектива от какого-нибудь Грегсона или Лестрейда.

– А что насчет румянца? – спросил я.

– Тут я самую малость положился на удачу, хотя не сомневаюсь, что и здесь прав. На нынешнем этапе расследования не спрашивайте меня об этом.

Я провел рукой по лбу:

– У меня голова идет кругом. Чем больше я думаю об этом деле, тем больше вопросов. Как эти двое (если их и вправду было двое) проникли в пустой дом? Что сделалось с кэбменом, который их привез? Как один из них заставил другого принять яд? Откуда взялась кровь? Каковы мотивы убийцы, если ограбления не было? Как туда попало женское кольцо? И самое главное: почему этот второй, прежде чем убежать, написал на стене немецкое слово RACHE? Признаюсь, я не вижу, что могло бы объединить все эти факты.

Мой компаньон одобрительно улыбнулся:

– Вы кратко и четко подытожили все трудности. Загадок осталось немало, хотя основные факты мне уже ясны. Что касается улики, открытой беднягой Лестрейдом, это всего-навсего ложный след, намек на социализм и тайные общества. Писавший не имеет никакого отношения к Германии. Буква А, как вы заметили, похожа на готическую, этот шрифт считается германским, меж тем настоящие немцы им не пользуются, поэтому можно с уверенностью утверждать, что автор надписи хотел выдать себя за немца, но перестарался. Эта хитрость придумана, чтобы сбить с толку следствие. Все, доктор, больше я вам об этом деле не рассказываю. Сами знаете, стоит фокуснику раскрыть свои секреты – и его славе конец. Если я подробней ознакомлю вас со своими методами, вы, пожалуй, решите, что я – самый обыкновенный человек.

– Ни в коем случае, – заверил я. – Вы сделали криминалистику едва ли не точной наукой, а большего не удастся достичь никому из смертных.

Мой компаньон зарделся от удовольствия, польщенный и моими словами, и убежденностью, с какой я их произнес. Я успел уже заметить, что он так же падок на комплименты своему искусству, как девушка – своим чарам.

– Открою еще одно, – сказал он. – Лаковые ботинки и Квадратные носы прибыли в одном кэбе и по дорожке прошли дружной парой – вполне возможно, под руку. В комнате они ходили туда-сюда; точнее, Лаковые ботинки стояли на месте, а Квадратные носы прохаживались. Я прочел это по следам в пыли; узнал и то, что второй все больше и больше волновался: его шаги все удлинялись. Он говорил, говорил и, несомненно, довел себя до бешенства. Тут-то и произошла трагедия. Теперь вы знаете столько же, сколько я; все остальное – не более чем догадки и предположения. Однако же у нас есть теперь основа, начальный материал. Надо бы поторопиться: хочу послушать Норман-Неруду, она выступает вечером с оркестром Халле.

Эту беседу мы вели в кэбе, пока он тащился длинной чередой неопрятных улиц и мрачных закоулков. В самом грязном и мрачном из них кучер вдруг остановился.

– Одли-Корт. – Он указал на узкую щель в ряду тусклых кирпичных домов. – Я буду ждать вас здесь.

Одли-Корт ничем не радовала глаз. Через тесный переулок мы вышли на квадратную площадь, мощенную плитами и обставленную убогими домишками. Лавируя меж чумазых ребятишек и веревок с застиранным бельем, мы добрались до номера 46, где на двери красовалась латунная табличка с гравировкой «Ранс». Справившись в доме, мы узнали, что констебль еще не вставал с постели. Нам предложили подождать его в маленькой гостиной с окнами на площадь.

Вскоре констебль пришел, слегка недовольный тем, что его сон прервали.

– Я уже отчитался в участке, – сказал он.

Холмс достал из кармана монету в полсоверена и стал задумчиво ею поигрывать.

– Мы подумали, что лучше будет самим услышать ваш рассказ, – объяснил он.

– Охотно сообщу вам все, что знаю, – заверил констебль, не отрывая взгляд от золотого кругляша.

– Просто расскажите своими словами, как это случилось.

Ранс уселся на диван из конского волоса и сдвинул брови, словно сосредоточившись, чтобы ничего не забыть.

– Начну с самого начала, – проговорил он. – Моя смена – с десяти до шести утра. В одиннадцать была потасовка в «Белом олене», но в остальном дежурство проходило без происшествий. В час припустил дождь, я встретился с Гарри Мерчером, который дежурил на Холланд-Гроув, и мы остановились переговорить на углу Хенриетта-стрит. Часа в два, в начале третьего мне вздумалось сделать обход и убедиться, что на Брикстон-роуд все спокойно. На улице было грязно, вокруг ни души. По дороге мне никто не попался, только проехал кэб, а может, два. Шагаю я эдак, думаю (между нами), как кстати пришлось бы сейчас хлебнуть джину, порцию на четыре пенса с горячей водой и лимоном, – и вдруг замечаю огонек в том самом доме. А я ведь знаю, что два этих дома по Лористон-Гарденз стоят пустые, потому как владелец не пожелал наладить канализацию, хотя последний съемщик умер от брюшного тифа. При виде огонька у меня глаза на лоб полезли, и я заподозрил недоброе. Подхожу к двери…

– Вы остановились, а потом вернулись к калитке, – прервал Холмс констебля. – Почему?

Ранс подскочил и в изумлении уставился на него:

– Все верно, сэр, хотя как вы дознались, одному Богу известно. Видите ли, у двери мне подумалось, что больно здесь глухо и безлюдно и не будет большой беды, если я прихвачу напарника. По эту сторону могилы мне ничего не страшно, а вот что, если тот, тифозный, пришел осмотреть канализацию, которая его сгубила? Когда мне это стукнуло в голову, я воротился к калитке посмотреть, не светится ли где фонарь Мерчера, но вокруг никого не было.

– Никого-никого?

– Не то что человека, даже и собаки. Тогда я собрался с духом, повернул обратно и открыл входную дверь. Внутри все было тихо, и я направился в комнату, где горел огонек. На каминной полке мигала свеча из красного воска. При ее свете я увидел…

– Да, я знаю, что вы увидели. Вы несколько раз обошли комнату, опустились на колени около трупа, потом проверили противоположную, кухонную дверь, потом…

Джон Ранс испуганно вскочил на ноги; в глазах его вспыхнуло подозрение.

– Где вы прятались? Вы там были? Сдается мне, слишком уж много вам известно.

Холмс рассмеялся и через стол кинул констеблю свою визитную карточку.

– Подумываете, не арестовать ли меня за убийство? Не стоит. Я не волк, а одна из ищеек; мистер Грегсон и мистер Лестрейд это подтвердят. Но продолжайте. Что вы сделали дальше?

Ранс, с той же удивленной миной, сел.

– Воротился к калитке и свистнул в свисток. Откликнулись Мерчер и еще двое полицейских.

– На улице снова никого не было?

– Почитай что никого.

– Как вас понять?

Физиономия констебля расплылась в ухмылке.

– Повидал я на своем веку пьяных, но этот малый уж вовсе упился до чертиков. Когда я вышел, он опирался на ограду у калитки и во все горло распевал – «Колумбины флаг водно-волосатый» или что-то вроде. Ноги его совсем не держали.

– Как он выглядел? – спросил Шерлок Холмс.

Джону Рансу явно не понравился этот не имеющий отношения к делу вопрос.

– Да в стельку пьяный тип, – ответил он. – Забрать бы его в участок, но нам было не до того.

– Лицо, одежда – запомнили что-нибудь? – нетерпеливо прервал его Холмс.

– Еще бы, ведь нам с Мерчером пришлось поддерживать его с двух сторон. Долговязый, лицо румяное, подбородок закутан…

– Отлично! – воскликнул Холмс. – И что с ним?

– Мы были слишком заняты, чтобы с ним нянчиться, – обиженным тоном отозвался полицейский. – Держу пари, целехонек добрался до дома.

– Как он был одет?

– Коричневое пальто.

– В руке кнут?

– Нет… кнута не было.

– Стало быть, не взял, – пробормотал мой компаньон. – После этого вы заметили кэб? Или, может быть, слышали стук колес?

– Нет.

– Вот ваши полсоверена. – Шерлок Холмс встал и взялся за шляпу. – Боюсь, Ранс, карьера в полиции вам не светит. Голова вам служит только для украшения. Прошлой ночью вы могли заслужить сержантские нашивки. У вас в руках побывал человек, владеющий ключом к этой тайне, – тот самый, которого мы ищем. Нет смысла теперь об этом рассуждать, просто поверьте мне на слово. Пойдемте, доктор.

Мы направились к кэбу, а наш собеседник проводил нас недоверчивым, однако же явно растерянным взглядом.

– Несусветный дурень, – фыркнул Холмс. – Подумать только, ему улыбалась такая редкостная удача, а он ею не воспользовался.

– Я по-прежнему ничего не понимаю. Да, описание этого человека совпадает с тем, что вы сказали об участнике трагедии. Но зачем ему возвращаться в дом? Преступники так не поступают.

– Кольцо, дружище, кольцо, вот зачем он вернулся. Если он не идет к нам в руки, у нас остается эта наживка – кольцо. Я доберусь до этого человека, доктор… ставлю два к одному, что доберусь. Мне надо вас поблагодарить. Если бы не вы, я бы туда не собрался и не видать бы нам этого прекраснейшего из этюдов – этюда в багровых тонах. Почему бы не прибегнуть для такого случая к языку искусства? Жизнь – клубок бесцветных нитей, но вот в него вплелась алая нить убийства, и наша задача – распутать клубок, найти эту нить и вытянуть ее всю, до последнего дюйма. А теперь к ланчу и затем к Норман-Неруде. Смычком она владеет бесподобно. Помните в ее исполнении ту пьеску Шопена: «Тра-ла-ла-лира-лира-лэй»?

Откинувшись на спинку сиденья, сыщик-любитель разливался, как жаворонок, а я размышлял о многогранности человеческого разума.