Читать книгу Сначала ты плачешь - Бетти Роллин - Страница 6

Так прошел почти год. Сама опухоль ничем не давала о себе знать, чего не скажешь о постоянно возвращаю-щихся к ней мыслях. Ведь, как не крути, она не исчезла. Время от времени я нащупывала ее указательным пальцем и нажимала – непроизвольный жест, каким трогаешь родинку или мозоль. Все еще здесь? Да, никуда не делась. О, только бы это ничего не значило.

Как-то во время интервью с одним из врачей Гуттмановского института при съемках сюжета о раке груди я вдруг вспомнила о ней. В голове мелькнуло – не попросить ли осмотреть меня. Нет, пожалуй, не стоит. Во-первых, они все занятые люди (я знала, мне бы не отказали, но ненавидела просить об одолжении). Во-вторых, не забудь – у тебя самой масса дел. Сюжет должен выйти в эфир сегодня вечером, значит, съемку и работу над текстом нужно закончить к пяти; а сейчас – почти два. К тому же, напомнила я себе, разве два уважаемых специалиста не вынесли своего заключения? Так что не лезь в бутылку, не изображай из себя еврейскую принцессу на горошине, постарайся обойтись без «халявы», взывала я к чувству совести. Съемки в кондитерской вовсе не означают, что тебя там обязаны кормить бесплатными «Наполеонами». Даже просьба взглянуть на маммограмму, казалось, попахивала взяткой.

Да и профессиональное чутье подсказывало: как не-предвзятому репортеру от тебя требуется лишь рассказать о женщинах, многие из которых серьезно больны, но к тебе их болезнь не имеет никакого отношения. Наблюдай за происходящим со стороны. Помни, ты только журналист. Удостоверение и пропуск дают тебе право войти и выйти отсюда в любое время. При необходимости тебе помогут и даже предоставят средства защиты. Ты на особом положении. Ты – вне опасности. Сделай отметку в своем репортерском блокноте о наводящих ужас криках, но с тобой такое никогда не случится.

Впрочем, не только статус журналиста давал ощущение неуязвимости. Добавьте сюда идеальное в прошлом здоровье, не допускавшего сомнений в стойкости моего организма перед болезнями.

Я всегда отличалась цветущим здоровьем. Моя мама, как свойственно еврейским женщинам, много внимания уделяла питанию. Но, в отличие от установленных канонов, она наполняла ротик своей малютки не мацой и жирным куриным бульоном, а говяжьими филейчиками и проросшими пшеничными зернами. В вопросах питания она руководствовалась исключительно советами корифеев диетологии. С ее кухни напрочь были изгнаны не только картофельные чипсы, но и ломтики белого хлеба. Время от времени, на дне рождении у какого-нибудь из друзей, я осмеливалась попробовать хот-дог, но сознание совершенного греха неизменно толкало к покаянию. «И ты ела эти отбросы?» – спрашивала мама, качая головой, будто каждый раз я сообщала о своей беременности, и теперь ей предстояло выяснить, когда же при воспитании ребенка она допустила ошибку.

Любой восстал бы против такой матери. Бунтовала и я, – покуривала, ходила на свидания с христианами. Нерушимым оставался лишь запрет на сдобные булочки и кока-колу.

И правильное питание принесло свои плоды. Среди страдавших всевозможными хроническими болезнями родственников с обеих сторон наше семейство – отец сидел на той же диете – считалось едва ли не образцом безупречного здоровья. Мама гордилась нашей с отцом жизнестойкостью и выносливостью, как в других семьях талантами и красотой своих чад. Никогда не отказывала она себе в удовольствии рассказать, какое жалкое зрелище представлял собой отец в доме родной матушки. «Чудесная женщина, – говорила она о бабушке, русской по происхождению, – но ее кухня… Диву даешься, как ей удалось не погубить собственных детей».

Разумеется, ее диета не могла уберечь меня от обычных в детстве болезней, но они, как правило, протекали и быстрее и легче, чем у сверстников. И, разумеется, такой факт не остался незамеченным. «Так, небольшая припухлость, доктор даже не уверен, свинка ли это, – сообщала она в телефонном разговоре своей сестре. – Ну, где ты слышала, чтобы ребенок, вскормленный на курином бульоне, при ветрянке поправился за три дня?

Материнская гордость за здоровье своего отпрыска не притупилась даже, когда я повзрослела. «Бетти не пользуется никакими лекарствами, даже аспирином, – заявила она Артуру еще до нашей свадьбы. – Не говорю уж о неведомой ей головной боли».

После мы с Артуром слегка прошлись на эту тему. «Разумеется, у меня и в мыслях не было заподозрить в тебе наркоманку, – заметил он, – но думаю, пару раз головка у тебя все же побаливала. Какой дурак захочет жениться на женщине из книги рекордов Гиннеса?»

Но возражать ему я не стала. Мама, хоть и изводила всех своими разговорами о моем здоровье, была права. Действительно я не пользовалась аспирином, и меня не беспокоили головные боли. Порой я все же сомневалась в том, что правильное питание – панацея от наследственных болезней. Едва ли пшеничные зерна с полей Канзаса, пусть и потребляемые в сыром виде, смогут защитить меня от передаваемых из поколения в поколение желчных камней, мигрени, почечной недостаточности и высокого давления. Но факт оставался фактом, к тридцати девяти годам у меня и намека не было ни на один из упомянутых недугов. И уж тем более, меня не интересовали болезни, не отмеченные в анналах нашего рода. По моим сведениям, ни со стороны отца, ни со стороны матери, ни в прошлом, ни в настоящем никто не слышал о раковых заболеваниях.

Прошел почти год. К тому времени из средств массовой информации стало известно о перенесенных Бетти Форд и Хэппи Рокфеллер2 операциях мастэктомии. В новостях замелькали разного рода сообщения о раке молочной железы, которые за прошедшие десять месяцев в сочетании с собственными репортажами значительно расширили мой, и не только мой кругозор. Одновременно по мере публичного обсуждения проблемы в обществе нарастал страх. Нация вдруг осознала, каким высоким оказался уровень заболеваемости, – только в 1974 году было зарегистрировано девяносто тысяч случаев. Заголовок Нью-Йорк Таймс гласил: «большинство женщин умирают от рака груди» «От рака груди в Северной Америке и Западной Европе умирает каждая двадцать пятая женщина. Среди женщин в возрасте от двадцати пяти до тридцати четырех лет он занимает второе после самоубийств место; среди женщин в возрасте от тридцати пяти до пятидесяти четырех и выше – первое, а среди женщин в возрасте после пяти-десяти четырех – второе после сердечно-сосудистых».

Так в чем причина его возникновения? Поражающих воображение гипотез хватало, но достоверно не знал никто. В основном предположения касались женщин групп риска. К их числу относили тех, у кого раком болела сестра, мать или тетя; у кого не было детей или они появились после двадцати; женщины в период менопаузы; женщины первого поколения из среды еврейских переселенцев из Восточной Европы; женщины с повышенным кровяным давлением и диабетом. Кроме вирусной теории, существовала еще теория карциногенного влияния противозачаточных таблеток и животных жиров. Что касается первого фактора, то известно лишь, что процесс развивается с участием женских гормонов, характер которого не совсем ясен. Во втором случае основанием служили результаты широкого исследования, достаточно убедительно показавшего, что переехавшие в США и перешедшие в питании на животные жиры японские женщины гораздо больше подвержены риску заболеть раком молочной железы, чем на своей исторической родине.

От устрашающей статистики наряду с беспорядочной и непроверенной информацией о возможных причинах болезни женщины в страхе и панике ринулись к специалистам-маммологам. И чем больше их втягивалось в этот круговорот, тем больше поводов для волнений им подкидывали (не без моего участия) средства массовой информации. Побуждаемые отовсюду звучащим призывом: «Ранняя диагностика может спасти вашу жизнь!», женщины, обучившись самостоятельно обследовать грудь, лихорадочно выискивали у себя симптомы рака.

И, тем не менее, не всегда страх толкал к действию. Порой, обнаружив у себя опухоль, женщина не только ни-куда не обращалась, а впадала в оцепенение от ужаса. «Это ж позор! – возмущалась в телефонном разговоре со мной некто из Американского общества изучения раковых заболеваний. – Ведь они просто себя губят. Большинству из них ничего не грозит. Они думают, раз у них опухоль, значит, обязательно рак. Но это далеко не так. Девять из десяти новообразований имеют доброкачественный характер».

«Знаю, знаю, – мысленно поддакнула я. – Как раз мой случай».