Читать книгу Сначала ты плачешь - Бетти Роллин - Страница 7

Менее чем через год я вновь отправилась к д-ру Эллби. Мой первый визит пришелся на июнь 1974. Теперь на дворе стояла вторая половина мая 1975 года. В комнате ожидания мало что изменилось. Те же бесцветные диваны, примерно столько же и с тем же выражением на лицах – от равнодушного до мрачного – ожидающих приема женщин. Не захватив по глупости ничего почитать на случай ожидания, пришлось довольствоваться, как и в прошлый раз, старым журналом по благоустройству дома.

После получаса изучения статьи «Перепланировка вашего загородного дома» (которого у меня не было) и другой о каких-то житейских хитростях по устройству полок для бумаг меня охватило раздражение. «И долго еще ждать?», – поинтересовалась я у регистраторши.

– Думаю, не очень – не слишком заботясь о правдивости ответа, заученно произнесла она.

Прошли следующие полчаса. В комнате сидели при-мерно пятнадцать женщин. «Черт, побери! – взыграла во мне феминистская желчь. – Интересно, решились бы они держать в такой дыре, да еще в разгар рабочего дня 15 мужчин. Едва ли. У тех каждая минута на счету! Они что, полагают, мы не в состоянии найти себе более достойного занятия? Сукин сын! Позаботился бы лучше о свежих журналах вместо этого старья». Глядя на по-прежнему ничего не выражавшее лицо регистраторши, в ее закрепленные штифтом стекла очков я подчеркнуто пренебрежительно процедила: «Похоже в вашей системе что-то не так». Пожатие плеч вместо ответа следовало понимать, как «вы же видите, я не сижу, сложа руки». Пришлось вернуться к статье про полки с бумагами.

Наконец, меня вызвали. «Бетти Роллин (прозвучало как Роуленд)», – объявила сестра с папкой из манильского картона подмышкой. Я вошла. Те же, как при последнем посещении, пустые формальности, раздевание по пояс и беглый осмотр.

– Я по поводу своей опухоли, – начала я, едва он ее коснулся. И раздраженно, отвечая на вопросительный взгляд, добавила – Она у меня почти год. В прошлый раз вы не усмотрели ничего серьезного и порекомендовали придти через год.

Он кивнул, обвел опухоль черным карандашом и, буркнув «Потом смоете», вышел.

– Возьмите, пожалуйста, вещи и пройдемте со мной, – пригласила меня невысокая, бесцветная, как прошлогодняя листва, молоденькая лаборантка.

Из-за длительного ожидания знакомая процедура приготовления сэндвича с грудью раздражала еще больше. Часы показывали шесть, значит, я уже потеряла полтора часа.

Приведя себя в порядок, покинула здание и через квартал из гастронома на углу позвонила Артуру: «Придется ждать этот чертов снимок. Думаю, не меньше получаса».

Выйдя на улицу, обратила внимание на босоножки в витрине, зачем-то зашла в магазин и купила их. Становилось прохладно, похоже, собирался дождь. Пора возвращаться. В приемной сидели лишь регистраторша и две женщины.

– Доктор хочет еще раз осмотреть вас, – сказала она.

– Ого, что-то новенькое? – вздрогнув, мысленно произнесла я и вошла в кабинет. На сей раз всю работу выполнял сам д-р Эллби. Никаких сэндвичей на скорую руку. Да и аппарат другой – не столь внушительный, но, как показалось, более холодный, и, обхватывавший грудь не снизу и сверху, а сбоку. Пришлось даже наклониться. Из отрывочных замечаний доктора удалось понять, что прежний аппарат не смог обнаружить расположенную далеко слева опухоль. Ее вообще не оказалось на снимках. И тут я ощутила в животе спазм.

– Когда будет известен результат? – стараясь не выдать беспокойства, поинтересовалась я.

– Видите ли, в субботу я собираюсь в Аргентину, – начал он. (Сегодня был еще четверг.) «Ну и что? Мне-то, собственно, какое дело, куда ты намылился, – мысленно разозлилась я. – Нашел время проветриваться. Придурок!» «Результат отправят вам по почте, – далее опять что-то маловразумительное. – Разумеется, в случае чего-то непредвиденного, немедленно сообщим вашему врачу».

– Когда?

– Завтра.

На следующий день у меня скопилась куча дел, и все из-за этого чертова Эллби, в приемной которого накануне я проторчала столько времени (остаюсь и сейчас при своем мнении). Редактирования ждал уже поднадоевший сюжет о женском журнале, и другой – как раз интересовавший меня – о подростковом алкоголизме, для которого еще требовалось собрать и подготовить материал. Специалист, работавший в Калифорнии с юными любителями выпить, обещал, не совсем, правда, уверенно, провести нашу бригаду телевизионщиков на собрание молодежной группы Общества анонимных алкоголиков. Шокировал сам факт существования такой группы. Впрочем, телевидение признает лишь отснятое и показанное на экране. По опыту знаю – кадры такой встречи могли стать сенсацией. К сожалению, до сих пор мне так и не удалось связаться с этим человеком. Я оставила для него сообщения, где только могла, но он пока так и не объявился. Собрание было назначено на предстоящий понедельник (сегодня пятница), значит, на тихоокеанское побережье нужно будет отправиться не позднее, чем в воскресенье, а может и завтра.

На субботу мы с Артуром запланировали вечеринку. Если поездка в Калифорнию состоится, придется всех обзванивать и отменять мероприятие. Часы показывали 11—30. Проклятье! Ну не гнусное ли занятие – сидеть и с нетерпением ждать звонка, будто тебе семнадцать лет и решается судьба предстоящего субботнего свидания. В раздумье – не заняться ли сюжетом о женском журнале – я крутила в руках карандаш и вздыхала. Наконец, чувствуя, что вряд ли смогу сосредоточиться, еще раз вздохнув, тупым концом карандаша переключилась на другую линию.

Сначала позвонила маме и договорилась с ней, где и когда мы пообедаем. Потом парикмахеру. С ним утрясла время на случай, если поездка в Калифорнию не сложится. И только потом – линия с Калифорнией по-прежнему молчала – отыскала номер д-ра Смита. Секунд десять отрешенно смотрела на него и, наконец, отбросив сомнения, разрешила себе в кои-то веки побыть занудой.

– Извините за беспокойство, – услышав голос д-ра Смита, начала я. – Дело в том, что д-р Эллби после моего вчерашнего посещения обещал известить вас, если что-то окажется не так. Полагаю, ничего серьезного, но хотелось бы убедиться. Возможно, какое-то время меня не будет в городе…».

Ответ последовал не сразу. Каждое слово в нем звучало, как тщательно отрепетированное. Помню только «…ни-чего угрожающего, но удалить все-таки стоит».

– Когда? – несколько обескураженная, тоже не сразу, отреагировала я.

– Запишите телефон д-ра Зингермана. Хирург от Бога. Договоритесь с ним о встрече. Остальное он возьмет на себя.

– Это срочно?… Скорее с досадой, чем с тревогой допытывалась я. Зачем тратить время впустую? Разве д-р Эллби не обрисовал ситуацию? Я по-прежнему не осознавала, в каком направлении развиваются события. «Видите ли, доктор, вероятно, на недельку я отлучусь в Калифорнию. Насколько это… может вернуться пораньше… короче, насколько все серьезно?»

– Думаю, Бетти, конец недели в самый раз, – уходя от ответа, подытожил он, но, поняв, что я не собираюсь вешать трубку, добавил – Послушайте, Бетти! Как правило, такие вещи оказываются доброкачественными, но лучше все-таки ее убрать. Вы согласны?

Согласна? Разумеется, согласна. Разве у меня был выбор? Повесив трубку, я растерянно уставилась на телефон. Мыслей о Калифорнии – как ни бывало. Их место занял рак, но не тот, о котором я знала и писала. Рак, рак, рак – стучало в голове. В моей груди – я потерлась об нее внутренней стороной предплечья – поселилась раковая опухоль. И тут телефон ожил – звонили из Калифорнии. «Все в порядке – послышалось в трубе. – Выезжайте».

Вот где твоя настоящая жизнь! – мысленно возликовала я. Давай, дружище, не подкачай! Что здесь непонятного? Пока, Бетти, фортуна на твоей стороне. По существу ведь ничего не изменилось. Досадная заминка, не более. Взгляни на случившееся, как на неизбежность. Вспомни зуб мудрости. Всего-то и пришлось пожертвовать свадьбой лучшей подруги. Разве не помнишь, как быстро ты поправилась? С опухолью будет точно также. – Вертелось в голове. – Ну, потеряю денек, в конце концов.

Тем не менее хирургу я позвонила уже из Калифорнии. Его секретарша объяснила, как лучше поступить: одновременно записаться на предварительное обследование и госпитализацию. «Отлично, – согласилась я. – Когда? – Едва ли дела в Калифорнии задержат меня надолго. – Как насчет следующей недели?»

– Вряд ли, – возразила та. – То есть, я хочу сказать, врач примет вас, когда вам удобно, а вот госпитализация возможна, думаю, не раньше чем через несколько недель.

– А если постараться, – стремясь побыстрее прояснить ситуацию, настаивала я и неловким движением содрала кожу возле ногтя указательного пальца. Выступила кровь.

На другом конце повисла странная пауза. «Скажите…, вы случайно не с телевидения?»

– Да, – улыбнулась я, без колебаний решив воспользоваться выпавшей козырной картой. Мой скромный опыт (третьеразрядной звезды) подсказывал: раз секретарша видела меня на экране, она не пожалеет усилий и поможет мне. Трудно объяснять такие вещи, если вы с ними не сталкивались, но такова проза жизни.

Естественно, перезвонив через час, я узнала, что операция назначена на понедельник, в больницу я должна буду лечь в воскресенье, а накануне, в пятницу, – придти на прием к д-ру Зингерману. Слов нет, отвратительно, когда место в больнице достает случайно видевшая тебя в программе новостей Эн-би-си секретарша, но еще более мерзко выглядит моя готовность принять одолжение. Впрочем, в подобных ситуациях я исхожу из принципа: если подарок (или услуга) не имеет компрометирующую цену, а обстоятельства вынуждают им воспользоваться (чего я стараюсь не допускать), скрепя сердце, я принимаю его; если без него можно обойтись, – взять тот же Гуттмановский институт – пусть не без сожаления, я все-таки отказываюсь.

Второй звонок я сделала из Беверли-Хилз от своей старой подруги владелицы рекламного агентства Милисии Браверманн. Крупная красивая умная женщина с великолепным характером. Примерно год назад ей удалили доброкачественную опухоль. По-видимому, после разговора с Нью-Йорком я выглядела весьма удрученной. Покачав головой, она к моему удивлению неожиданно принялась расстегивать блузку. «Ради Бога, – торопливо говорила она, – ты только взгляни. Практически никаких следов. – Освободив из лифчика грудь, словно та была книгой, которую мне предстояло прочесть, она показала горизонтальный, размером с дюйм, шрам повыше соска. – Видишь, – убеждала меня она, – Ни-че-го! А ведь когда все произошло, я скорее напоминала колышущееся от страха дерьмо».

– Да-а! – рассмеялась я и, желая доставить ей удовольствие, добавила. – Совсем незаметно!

Разумеется, обе понимали: нас пугали не шрамы, а диагноз и вытекающие из него последствия. И все же, вопреки страхам, я ни минуты не сомневалась в добро-качественности собственной опухоли. Единственное отли-чие от подруги – мой малюсенький шрамик сбоку будет еще менее незаметен.

Как мило с ее стороны так поддержать меня. Если в будущем мне доведется узнать, что кто-то готовится к операции, я тоже, как Милли, по-приятельски покажу свой шрам.

В своей быстро промелькнувшей псевдоальтруисти-ческой фантазии я даже мысли не допускала оказаться в роли жертвы. Кто угодно, только не я.

Нескольких месяцев спустя я с недоумением спрашивала себя, почему, несмотря на предостерегающие сигналы, я не желала замечать опасности. Впечатление такое, будто в мою память еще до рождения занесли исключавший любые сомнения постулат: «Ничего Плохого с тобой Никогда не случится». Такая уверенность родилась с первых минут появления на свет. Единственная дочь не чаявших в ней души родителей я всегда ощущала данную мне от природы особую защиту от сил зла. Разумеется, и меня не обошли черные дни, особенно, в двадцать лет, когда я никак не могла определить, чего хочу и как добиться своей цели. Как и многие женщины, я страдала из-за мужчин, у меня возникали неприятности по работе, а как-то дело дошло даже до услуг психоаналитика. (В те времена я уже могла себе это позволить). Я не просто была единственным избалованным ребенком, я жила в атмосфере всеобщего обожания и ожидания. У меня было все, чтобы, по мнению окружающих, совершить нечто особенное.

Не всем, так называемым еврейским принцессам, удается такое. Для большинства их блестящие перспективы с замужеством заканчивались. Но я-то олицетворяла собой и Принца и Принцессу, а потому рождение девочки отнюдь не разочаровало моих родителей. А из-за чего собственно волноваться? Обе ипостаси помогут мне, во-первых, без труда выйти замуж (слава Богу, он создал меня хорошенькой), а, во-вторых, стать врачом (еще раз спасибо Ему за ум). Ну, нет, только не медицина, даже в угоду родительскому тщеславию. Но добиться успеха стоило.

Мне и самой хотелось оправдать возлагаемые на меня надежды, особенно, когда, повзрослев, поняла: в противном случае тебя ждет скучная работа или брак. (Не забывайте, в конце пятидесятых хорошенькие девушки работали только до замужества.)

Волей судьбы я оказалась на актерских подмостках. На одном из студенческих спектаклей меня заметил театральный агент и пригласил на прослушивание. Так что чуть ли не в день окончания колледжа я приступила к репетициям роли Дэйнти Фиджет в «Жене из провинции» Уичерли3 на сцене экспериментального, (пусть и не бродвейского) театра. Мое участие выглядело весьма забавно – практически безмолвное фланирование с веером в руках по сцене. Да-а-а, быть актрисой, да еще в Нью-Йорке, далеко не так романтично, как может показаться, но несомненно лучше, чем секретаршей. Трудолюбие не сделало меня звездой, хотя учиться мастерству у признанных профессионалов – занятие (при всем его ежедневном изматывающем характере) захватывающее и, в отличие от прежних моих увлечений, поучительное.

Какое-то время спустя с актерских подмостков я плавно перекочевала в среду людей пишущих. Началось все с предложенной издательству «Даблдэй» идеи рекламы книги. Далее последовали журнальные публикации и брошюры, а за ними – должность редактора отдела в журнале «Вог». В конце концов, я осела в журнале «Лук», где у меня, как у старшего редактора, была собственная колонка.

Как человеку, со страстью отдающегося делу, мне практически все удавалось. Не без мелких неприятностей, но то была золотая пора, которую, как нередко бывает с людьми в такой ситуации, я считала вполне заслуженной. Я была беззаботна и довольна собой. Я не обманула надежд мамы и окружающих, а с возрастом, как мне стало казаться, и своих собственных. Замуж, пусть и поздно, я вышла. Детей у меня не было, да я их и не хотела. Я плакала, когда закрылся журнал «Лук», где почти постоянно пребывала в приподнятом настроении. Следующим местом приложения моих сил стал отдел новостей Эн-би-си, куда я поступила, избежав искушения перейти в «Лайф» (спустя год также приказавший долго жить). Первое время пришлось нелегко. Как репортер, я начинала практически с нуля. Ни опыта, ни навыков в освещении важных политических новостей до работы на Эн-би-си у меня не было. Но я училась, и успех не заставил себя ждать.

Как я и предполагала, а, может, именно поэтому, у меня все получилось. Никаких выдающих способностей в сравнении с теми, у кого жизнь не сложилась – только вера в себя, в свою удачу и в благосклонность фортуны. Умом, разумеется, я понимала, что жизнь непредсказуема и жестока. Чего стоит массовое уничтожение евреев во время Второй мировой войны. Сегодня такие вещи возможны разве где-то во Вьетнаме, ну, или, на крайний случай, в Гарлеме за углом. Но так уж сложилось, житейские невзгоды меня не коснулись. Лишения, несправедливости и болезни были для меня так же далеко, как Бангладеш… и так же маловероятны, как рак.