Читать книгу Мой мир заботится обо мне - Борис Кадиш - Страница 7

Есть эпизод в моей жизни, в самом её начале, который я не помню, а знаю только из рассказов родителей, но почему-то воспринимаю его очень чётко и ярко. Дело было под Владивостоком, мне где-то полгода. Зима. Всё в снегу. Мама с папой возвращаются с работы, подходят к дому. Вдруг видят, как из лесочка неспешно возвращается моя няня и тащит за собой санки. Подходит к дому, и мама с ужасом осознаёт, что санки пустые.

– Где Боря? – кричит мама.

– Ой! – отвечает ей няня.

Пошли по следу в лес и там в сугробе нашли свёрток, который скатился с саней в процессе бодрого возвращения няни домой. Видимо, прошло не слишком много времени с момента моего десантирования, так как последствий не было (или мне до сих пор кажется, что их не было). Повезло?

Это я

* * *

Рассказывают, что мои родители хотели девочку – Леночку, а тут бац – родился я. Не знаю, правда это или нет, но говорят, что, когда мне было около года, к нам в гости пришли приятели родителей, у которых была маленькая девочка, кстати, Леночка, примерно одного со мной возраста. И вот на следующий день после этого визита мама застала шестилетнего Сашку, моего родного брата, в каком-то радостном возбуждении. Он залез в нашу шкатулку, где всегда лежали деньги, взял их и начал быстро одеваться.

– Ты куда собрался? – встревоженно спросила мама.

– К дяде Сергею побегу. Он вчера, когда у нас в гостях был, сказал, что готов Леночку на Борьку поменять, если я денег доплачу. Так что не волнуйся, скоро будет у тебя Леночка.

С большим трудом маме удалось убедить Сашку оставить меня в семье… И я ей очень благодарен за это.

* * *

Мне было около двух лет, когда наша семья переехала в Краснодар. Жили в каком-то небольшом одноэтажном домике, в котором, кроме нас, обитали ещё две или три семьи. Удобства были на улице, воду брали из колонки, стоявшей прямо посередине двора. Однажды летом кто-то принёс во двор черепаху, и мы устроили ей «спа-центр»: в цинковую ванночку налили воды – как бы бассейн – и рядом вровень с краем ванночки поставили табуретку, на которой уложили пучки травы – место для отдыха. Эта черепаха целыми днями плавала в своём бассейне и была всеобщей любимицей.

Был жаркий летний день. Я вышел из дома. Папа, вернувшись с работы, наполнял вёдра водой из колонки.

– Папа, дай попить, – попросил я.

– Сейчас наберу воды, пойдём домой, возьмёшь кружку и попьёшь, – ответил он.

Но ждать я не мог; нашёл на земле резиновую пробку от бутылочки из-под пенициллина или какого-то другого лекарства, зачерпнул в неё воды из ванночки с черепахой (зачерпнул – это сильно сказано, в пробку вмещалась буквально капля) и выпил. После чего я несколько долгих дней лежал в больнице, по-моему, с дизентерией. Живая, жизненная иллюстрация к тому эпизоду из сказки: «Не пей, Иванушка, козлёночком станешь!» Это единственное моё яркое воспоминание о нашей жизни в Краснодаре.

* * *

Мы переехали в Ленинград, когда мне ещё не было трёх лет. Переезд был связан с папиным решением получить специализированное образование. До этого он закончил Ленинградскую Военно-морскую медицинскую академию и был общевойсковым доктором, чем объясняются наши частые переезды: Владивосток, Новонежино, бухта Разбойник и тому подобные удалённые места. Папа был военврачом то в дивизии торпедных катеров, то в отряде флотской авиации. В 1961 году ему предложили учиться в Академии на рентгенолога, и он согласился.

Сначала мы жили в посёлке под Ленинградом с интересным названием Мельничный Ручей. К нам в гости часто приезжали папины друзья и коллеги; большинство, если не все из них, были военными. Как-то один из гостей подарил мне маленький танчик – эмблему танковых войск, вставляемую в петлицу. Это было настоящее сокровище. Танк, блестящий, красивый… У нас дома было много военных эмблем, но это всё были змеи с чашей – медицинские войска. А тут всё серьёзно, тут танк!

* * *

Потом мы переехали в город. Жили в самом центре, на Литейном проспекте, примерно посередине между Невским и Невой. Помню длиннющий коридор, заканчивающийся огромной общей кухней, а по обе его стороны – много-много дверей, ведущих в комнаты, в которых жили наши многочисленные соседи.

Это было общежитие слушателей Академии. У нас был типичный ленинградский двор-колодец, где было полно таких же, как я, малышей. Вся жизнь проходила в этом дворе. Остались какие-то смутные воспоминания, как меня в Летний сад гулять водили (точно по Пушкину), и на Марсово поле. Самым большим богатством у нас, мальчишек, тогда считались красивые изумрудные мухи. Как золотоискатели Джека Лондона собирали золотой песок, так и мы собирали изумрудных мух. За домом был пустырь, и мы проводили там всё свободное время, охотясь на них. До сих пор помню, как мама обнаружила у нас в комнате моё сокровище – практически полную литровую банку изумрудных мух. Только тогда я узнал, что эти красавицы называются НАВОЗНЫМИ. Было обидно. Действительно, не всё то золото, что блестит…

* * *

Ещё есть какие-то отрывочные воспоминания о поездке в Петергоф: очень много золота, фонтаны и врезавшаяся в память картинка, как мы с братом фотографируемся около каменного льва и верхом на нём. Теперь я знаю, что этот каменный лев находится рядом с основным каскадом, напротив Самсона, разрывающего пасть огромного золотого льва.

Потом уже, много лет спустя, я фотографировал доченьку, а ещё позже и внученьку на этом каменном льве.

Мама, я и Саша в Петергофе

* * *

После окончания академии, папа получил назначение в окружной военный госпиталь № 289 в Риге. Первое время надо было где-то снимать жильё. Это оказалось непросто. В итоге родителям удалось снять времянку в частном доме на окраине города. Во времянке был земляной пол и большая круглая железная печка. Картина из детства, характеризующая уровень удобств этого жилья: зимний вечер, кровать уже расстелена, мы с братом Сашкой стоим готовые ко сну, в это время мама и папа прижимают к горячей печке по одеялу. Потом по команде мы с Сашкой быстро раздеваемся и прыгаем в постель, и каждого из нас тут же накрывают нагретым одеялом. Так и зимовали.

Папа работал в госпитале на другом конце Риги, а мама устроилась воспитательницей в детский сад № 24 (теперь в том здании располагается районное отделение дорожной полиции). Сашка начал ходить в школу рядом с маминым садиком, а я – в этот самый садик, но не в ту группу, где работала мама, – это было её обязательным условием. Там же я познакомился с Ромкой Дейчем, которого встретил снова уже через много лет, поступив в институт. Надо сказать, что я его тогда сразу узнал, он за эти 12–13 лет практически не изменился (имеется в виду не рост и вес, а выражение лица).

С Ромкой в садике произошёл случай, который, по-моему, запомнили все: и воспитатели, и дети. Нас водили гулять на нашу главную реку – Даугаву. Сегодня, оценивая расстояние от садика до реки, я не понимаю, как могли водить детей гулять так далеко… Там, где сейчас скоростная магистраль Краста вдоль Даугавы, тогда – пятьдесят семь лет назад – была абсолютно дикая местность, в которой протекали рукава и рукавчики реки, и между ними были маленькие и не очень участки суши – островки. В принципе, замечательное место для рыбалки. Так вот, именно туда нас водили гулять воспитатели. Как-то зимой или, может быть, ранней весной – важно, что на реке стоял лёд – нас в очередной раз повели на прогулку. И надо было Ромке умудриться провалиться под лёд… Это было ЧП! Он смог выбраться сам, и его бегом одного потащили обратно в садик. Там его растёрли спиртом, и к нашему возвращению он опять был здоровым и весёлым Ромкой. Так что, волею судьбы, мы с Ромкой с детства оба отмороженные: я – потерянный в тайге, а он – провалившийся под лёд…

Примерно через полгода папа получил квартиру в новом кирпичном пятиэтажном доме недалеко от госпиталя, и мы наконец-то перебрались в своё жильё – двухкомнатную хрущёвку со всеми удобствами. В первой комнате у нас был тёмный полированной гарнитур «Юбилейный» – насколько я помню, это была вершина мебельного производства того времени. Комплект состоял из серванта, секретера, обеденного стола с четырьмя стульями и тумбы для телевизора с деревянными раздвижными складывающимися шторками. В первой, проходной, комнате жили мы с Сашкой, а во второй была спальня родителей. У стены в нашей комнате стояла тумба для телевизора, а по бокам от неё два складных кресла-

кровати: днём это были кресла, а на ночь они раскладывались и превращались в наши спальные места, так что их изголовья практически соприкасались, то есть даже после того, как мы были уложены спать, у нас оставалась отличная возможность поговорить (только если негромко).

Конечно, жизнь в такой уютной двухкомнатной квартире со всеми удобствами никак не могла сравниться с жизнью во времянке с земляным полом. Это был качественно иной уровень.

Мама перешла работать в детский сад № 144 – там же, недалеко от госпиталя, и я, соответственно, был переведён туда же (только опять в другую группу).

Когда мне было пять лет, мама поступила в Ленинградский педагогический институт им. Герцена на заочное отделение. И время, когда она уезжала в Ленинград на сессии, было очень любимо нами с Сашкой: папа оставался на хозяйстве, но готовить он умел примерно так же, как я сейчас, – то есть никак. Поэтому в выходные дни мы обедали только в кафе и ресторанах. Почему-то запомнилось, что летом на первое мы с Сашкой всегда заказывали окрошку.

Боря – космонавт

* * *

Ещё в памяти осталось отрывочное воспоминание, как я, шестилетний, стою с папой в Москве, в огромной очереди на Красной площади. Это люди хотят попасть в мавзолей. Стояли очень долго, но было полное ощущение важности мероприятия, и я не ныл, а терпеливо ждал. Мы медленно продвигались вперёд. Наконец вошли в мавзолей. Спустились по лестнице в полутемный Траурный зал, где на возвышении лежало тело Ленина в чёрном костюме со значком в виде красного флажка на левой стороне груди. Непонятно почему, но этот поход навсегда запомнился мне и произвёл на меня, тогда маленького мальчика, очень сильное впечатление. Потом, когда я вернулся в Ригу, была организована специальная встреча детсадовцев со мной, из серии «Он Ленина видел!», на которой я рассказывал об этом походе в мавзолей.