Читать книгу Память so true - Борис Кутенков - Страница 7

так говорит, как первый грех пришёл – и говорит;

как будто в чёртовой игре исхожен ближний вид,

но вечен бред, единствен лёд, где тонут – всемером;

так первым делом – самолёт, а человек – потом;

как плод, что до поры затих, в тебе взрастив чумную мать,

как будто в мире нет других и больше не бывать;

как будто дважды два не два, не три, а чёрт в трубе,

и если данность и жива, то – больше не в тебе;

как будто зеркало – не рай, но ад – зеркальный брат;

как будто – «встань и поиграй» – убитому стократ;

так в плеске-памяти весла, когда другим тебя несло,

больная юность ожила, прильнула тяжело;

всё о себе, цветёт и пьёт из вены смерть мою и страх,

как будто очумелый год на скоростных ветрах,

растёт, как тело-чистотел, и светом наповал;

как будто хаос налетел и смерть расцеловал

небо низко. детство далеко.

юность бьёт в уснувшее ребро,

подступает к мёртвому виску.

в ноябре над суздалем темно.

бьётся птицей выпущенный ад,

белым полудетским завитком.

больше клетки говорит.

и щебечет белокурый бред:

– я – не я, а сотворивший луч,

я из праха сотворил тебя,

из дедлайна, смерти, немоты;

разум вбросил в сумрачный пэчворк;

ты – не ты, я породил тебя,

произвёл на время – и убью.

если ты уснувшее ребро —

я в него горящий бес;

если пляска пули у виска —

я насквозь прошедший, не убив.

сын и ужас твой.

сын и ужас твой.

забоюсь горенья твоего —

в то вернёшься, что ещё не пламя;

устрашусь родившего ребра —

снова в смерть и старость возвратишься.

там – собою будь, как до изгнанья.

там – целуй свой неоживший грех.

говори обо мне, словно речь плавника,

словно зренье – не юный простор мудака,

словно завтра – не посвист с вещами,

а – осколочный сор: сам-плавник, сам-мудак,

белый хохот пространства, большое «за так»

в еженощном твоём обещанье.

словно бес – в поражённое смертью ребро,

говори о себе перед вечным зеро,

золотым завитком у пэчворка,

вся боляща и льнуща, как юность в плече,

без «вообще», только – прах в очумелом луче,

в свете ужаса, сна и восторга;

и – восторгом овеяв полуденный прах,

помолчи обо мне – на пэчворкских ветрах,

в кратком зове о босхе и глине, —

ибо свет нефонарный – пространство огня,

ибо мне не осилить тебя и меня,

как елабужной жути – марине;

так прости мне – пожар, я тебе – колдовство,

ибо слово себя не простит самого

за отеческий бред перочинный,

отпуская – в беспамятство, в звёздность и в ночь —

плавниковую речь, белокурую дочь,

тех, кого приручили.