Читать книгу Дверь в декабрь - Дин Кунц - Страница 3

В доме ярко горели все лампы: под потолком, на стенах, на столах. После ночной темноты Лауре даже пришлось прищуриться. Она увидела, что гостиная обставлена уютно, но не в одном стиле. Геометрические фигуры обивки дивана совершенно не гармонировали с цветочками занавесок. Зеленые ковер и стены не совпадали оттенками. Только две сотни книг на полках, похоже, подбирались с любовью. В остальном гостиная напоминала сценическую декорацию, которую торопливо собрали для спектакля с маленьким бюджетом.

– Пожалуйста, ничего не трогайте, – предупредил Лауру Холдейн.

– Если вы не хотите, чтобы я опознала Дилана…

– Как я и говорил, едва ли вам это удастся.

– Почему?

– Нечего там опознавать. От лица просто ничего не осталось.

– Господи!

Они стояли в прихожей, у арки, ведущей в гостиную. Холдейну определенно не хотелось вести ее дальше, как чуть раньше, когда они стояли под свесом крыши, не хотелось приглашать в дом.

– У него были какие-то особые приметы?

– Участок лишенной пигмента кожи…

– Родимое пятно?

– Да.

– Где?

– На груди, посередине.

Холдейн покачал головой:

– Скорее всего, нам это не поможет.

– Почему?

Он посмотрел на нее, потом взгляд его уперся в пол.

– Я – врач, – напомнила она ему.

– Его грудь буквально сплющена.

– От побоев?

– Да. Все ребра сломаны, и не единожды. Грудина раздроблена, как тарелка из китайского фарфора.

– Раздроблена?

– Да. Именно так, доктор Маккэффри. Я говорю не о трещинах или переломах. Грудина именно раздроблена. Словно была стеклянной.

– Это невозможно.

– Видел это собственными глазами. О чем могу только сожалеть.

– Но грудина – крепкая кость. В человеческом теле она и череп выполняют роль брони.

– Убийцей был чертовски сильный сукин сын.

Лаура покачала головой.

– Нет. Можно раздробить грудину в автомобильной аварии, где мощность удара невероятно велика, если столкновение происходит на скорости пятьдесят или шестьдесят миль в час. Но избить человека до такой степени невозможно…

– Мы предположили, что убийца орудовал свинцовой трубой или…

– Невозможно, – повторила она. – Раздроблена? Конечно же, нет.

«Мелани, моя маленькая Мелани. Что с тобой случилось, куда тебя увезли, увижусь ли я с тобой вновь?»

Она содрогнулась:

– Послушайте, если вам не нужно, чтобы я опознала Дилана, я просто представить себе не могу, чем еще могу вам помочь…

– Как я и говорил, мне хочется вам кое-что показать.

– Что-то странное?

– Да.

Однако он держал ее в прихожей и даже пытался загородить собственным телом арку, ведущую в гостиную. В нем явно боролись две силы. С одной стороны, ему хотелось получить ответы на интересующие его вопросы, которые она могла ему дать, с другой – он опасался подвергать ее шоку, который она могла испытать, увидев место преступления.

– Я не понимаю. Странное? В каком смысле?

Холдейн на вопрос не ответил.

– По работе вы и он занимались одним и тем же?

– Не совсем.

– Он был психиатром, не так ли?

– Нет. Психологом, который занимался вопросами поведения людей. Особенно Дилана интересовали методы воздействия на поведение людей и способы его изменения.

– А вы – психиатр, по образованию врач.

– Моя специализация – лечение детей.

– Да, я понимаю. Разные области.

– Совершенно.

Лейтенант нахмурился.

– Ладно, побывав в его лаборатории, вы все-таки сможете сказать мне, чем занимался там ваш муж.

– Лаборатории? Он здесь и работал?

– Он здесь только работал. Не думаю, что пребывание вашего мужа и дочери в этом доме можно назвать нормальной жизнью.

– Работал? И что же он делал?

– Проводил какие-то эксперименты. Мы не можем в этом разобраться.

– Так пойдемте посмотрим.

– Зрелище… жуткое, – он пристально смотрел на нее.

– Я же говорила… я – врач.

– Да, а я – коп, и коп видит больше крови, чем врач, но от того, что мы там нашли, мне стало дурно.

– Лейтенант, вы привезли меня сюда, и теперь вам не удастся избавиться от меня, пока я не узнаю, что мой муж и моя маленькая дочка делали в этом доме.

Он кивнул:

– В таком случае нам сюда.

Она последовала за ним мимо гостиной, подальше от кухни, в короткий коридор, где стройный, симпатичный латинос командовал двумя мужчинами в униформе с надписью «СЛУЖБА КОРОНЕРА» на спине. Они укладывали труп в матовый пластиковый мешок. Один из мужчин застегнул «молнию». Сквозь непрозрачную поверхность Лаура видела лишь контуры мужского тела да несколько крупных потеков крови.

Дилан?

– Это не ваш муж, – Холдейн словно прочитал ее мысли. – У этого человека не было никаких документов. Так что установить личность мы сможем только по отпечаткам пальцев, если они есть в нашей картотеке.

Она видела кровь на стенах, на полу, много крови, так много, что Лауре казалось, будто она не в реальном доме, а перенеслась в какой-то эпизод из плохого фильма-ужастика.

По центру коридора постелили пластиковую дорожку, чтобы следователи и технические эксперты не наступили на кровь и не вымазали подошвы.

Холдейн искоса глянул на нее, и она изо всех сил попыталась скрыть от него свой страх.

Неужто Мелани была здесь, когда убивали этих людей? Если да, если сейчас она с мужчиной (мужчинами?), который это сделал, ее тоже ждет смерть, потому что она – свидетельница преступления. Даже если она ничего не видела, убийца покончит с ней, когда… она ему надоест. Сомнений в этом быть не могло. Он убьет ее, потому что это убийство доставит ему удовольствие. Судя по тому, что она сейчас видела, убийца – психопат. Ни один человек в здравом уме не стал бы убивать с такой жестокостью, проливая реки крови, наслаждаясь ее видом.

Оба сотрудника службы коронера вышли из дома, чтобы взять каталку и увезти на ней труп.

Стройный латинос в черном костюме повернулся к Холдейну. Голос у него оказался на удивление сильным.

– Мы все обследовали, лейтенант, сфотографировали, сняли, где могли, отпечатки пальцев. Теперь выносим тела.

– Предварительное обследование позволило получить что-нибудь интересное, Джой? – спросил Холдейн.

Лаура предположила, что Джой – полицейский патологоанатом, хотя чувствовалось, что он слишком уж потрясен для человека, привычного к сценам насильственной смерти.

– Такое ощущение, что все кости тела сломаны как минимум по одному разу, – начал Джой. – Один перелом над другим, их сотни, невозможно установить, как много. Я уверен, что вскрытие покажет перфорацию внутренних органов, повреждение печени… – он бросил короткий взгляд на Лауру, не зная, стоит ли продолжать.

Она надеялась, что ее лицо – бесстрастная маска, отражающая только профессиональный интерес и скрывающая истинные чувства: ужас и смятение.

– Размозженный череп, зубы переломаны и частично выбиты, один глаз вытек.

Лаура увидела на полу каминную кочергу.

– Это орудие убийства?

– Мы так не думаем, – ответил Холдейн.

– Кочергу этот парень держал в руке. Нам пришлось потрудиться, чтобы разжать его пальцы. Он пытался защищаться, – пояснил Джой.

Они помолчали, глядя на матовый пластиковый мешок. Монотонный стук капель дождя по крыше чем-то напоминал далекий грохот огромных ворот, которые отворяются во сне, открывая глазу загадочные и опасные земли.

Двое мужчин вернулись с каталкой. Одно из колес разболталось и постукивало по полу. Звук этот действовал на и без того натянутые нервы.

От короткого коридора отходили три двери, одна – в дальнем торце, две – в боковых стенах. Все три были приоткрыты. Холдейн повел Лауру мимо трупа к комнате в конце коридора.

Несмотря на теплый свитер и пиджак на подкладке, Лауре было холодно. Она просто замерзала. Руки побелели до такой степени, что не отличались от рук мертвеца.

Она знала, что система кондиционирования работает, потому что чувствовала теплый воздух, идущий из вентиляционных отверстий, когда проходила мимо них, поэтому понимала, что источник холода находится в ее теле.

Комната когда-то была кабинетом, но ныне превратилась в образчик хаоса и уничтожения. Металлические ящики бюро выдернули из ячеек, смяли, согнули. Ручки оторвали. Содержимое разбросали по полу. Тяжелый письменный стол из орехового дерева с хромированными металлическими частями лежал на боку. Две металлические ножки погнули, дерево в некоторых местах треснуло, топорщилось щепками, словно стол рубили топором. Пишущую машинку швырнули в стену с такой силой, что несколько букв выскочили и впились в обои. Всюду валялись бумаги, графики, страницы с какими-то рисунками и записями, сделанными мелким, каллиграфическим почерком. Многие из этих листов порвали, измяли, свернули в плотные шарики. И везде была кровь – на полу, на мебели, на бумагах, на стенах, даже на потолке. В комнате стоял резкий, неприятный запах.

– Господи! – выдохнула Лаура.

– Я хотел показать вам соседнюю комнату. – Лейтенант направился к двери в дальней стене разрушенного кабинета.

Она заметила на полу еще два матовых пластиковых мешка.

Обернувшись к ней, Холдейн повторил:

– Соседнюю комнату.

Лауре не хотелось останавливаться, но она остановилась. Не хотела смотреть на два уложенных в пластиковые мешки тела, но посмотрела.

– Один из них… Дилан?

Холдейн, уже подошедший к двери, вернулся.

– Вот у этого человека, – он указал на один из мешков, – мы нашли удостоверение личности Дилана Маккэффри. Но наверняка вам не хочется увидеть его в таком виде.

– Нет, не хочется, – согласилась она, перевела взгляд на второй мешок. – А это кто?

– Согласно водительскому удостоверению и кредитным карточкам в бумажнике, его звали Вильгельм Хоффриц.

Она изумилась.

Должно быть, изумление это отразилось на ее лице, потому что Холдейн спросил:

– Вы его знаете?

– Он работал в университете. Один из… коллег моего мужа.

– В ЛАКУ?[2]

– Да. Дилан и Хоффриц вели совместные исследования. Они разделяли некоторые… навязчивые идеи.

– Я отмечаю осуждение в вашем тоне?

Она промолчала.

– Вы не любили Хоффрица? – не унимался Холдейн.

– Я его презирала.

– Почему?

– Он был самодовольным, самоуверенным, высокомерным, напыщенным, наглым недомерком.

– Что еще?

– Разве этого мало?

– Вы не из тех женщин, которые с легкостью используют слово «презирать».

Встретившись с ним взглядом, она увидела острый и проницательный ум, чего не замечала раньше. Закрыла глаза. Прямой взгляд Холдейна приводил в замешательство, но смотреть куда-то еще не хотелось, потому что все остальное марала кровь.

– Хоффриц верил в централизованное социальное планирование. Он интересовался использованием психологии, наркотиков и различных видов воздействия на подсознание с целью перевоспитания и направления масс.

Холдейн долго молчал, потом спросил:

– Контроль разума?

– Совершенно верно. – Глаз она не открывала, голову наклонила. – Он был элитистом[3]. Нет, это слишком доброе слово. Он был тоталитаристом. Из него вышел бы отменный нацист или коммунист. Без разницы. В политике он признавал только грубую силу. Стремился к контролю над обществом.

– В ЛАКУ проводят такие исследования?

Она открыла глаза и увидела, что он не шутит, вопрос задан серьезно.

– Естественно. Это же крупный университет. Свободный университет. Там не признают никаких ограничений по части направления научных исследований, при условии, что ты обеспечишь их финансирование.

– Но последствия таких исследований…

Она с горечью улыбнулась:

– Практические результаты. Научные прорывы. Получение новых знаний – вот что заботит настоящего ученого, лейтенант. Не последствия.

– Вы говорите, ваш муж разделял некоторые навязчивые идеи Хоффрица. То есть он тоже активно занимался исследованиями по обретению контроля над человеческим разумом?

– Да. Но он не был таким фашистом, как Хоффриц. Его больше интересовало воздействие на поведение преступников как средство снижения уровня преступности. По крайней мере, я думала, что его это интересовало. Об этом Дилан говорил чаще всего. Но чем больше Дилан вовлекался в этот проект, тем меньше говорил о нем, словно разговоры отнимали энергию, необходимую для работы.

– Он получал государственные гранты?

– Дилан? Да. И он, и Хоффриц.

– Пентагон?

– Возможно. Но первоначально он не ориентировался на оборонные проекты. С какой стати? Какое они могли иметь к нему отношение?

Холдейн не ответил.

– Вы говорили, что ваш муж ушел из университета. А потом убежал с вашей дочерью.

– Да.

– А теперь выясняется, что он по-прежнему работал с Хоффрицем.

– Хоффриц более не связан с ЛАКУ, ушел оттуда три или четыре года тому назад, может, раньше.

– Что случилось?

– Я не знаю. Мне говорили, что ему вроде бы предложили более интересную работу. Но у меня создалось впечатление, что его попросили уйти.

– Почему?

– Ходили слухи… из-за нарушения профессиональной этики.

– А конкретнее?

– Я не знаю. Спросите кого-нибудь в ЛАКУ.

– А вы никак не связаны с университетом?

– Нет. Исследованиями я не занимаюсь. Работаю в детской больнице Святого Марка. Кроме того, у меня небольшая частная практика. Возможно, поговорив с кем-нибудь из ЛАКУ, вы сможете узнать, почему там пожелали расстаться с Хоффрицем.

Она более не испытывала тошноты, обилие крови не волновало ее. Собственно, она перестала замечать кровь. Слишком много ужаса открылось глазам Лауры, вот ее чувства и притупились. Один труп и одна капля крови подействовали бы на нее куда сильнее, чем эта вонючая бойня. Она теперь понимала, почему копы так быстро становятся невосприимчивыми к сценам кровавого насилия. Ты или адаптируешься, или сходишь с ума, и второй вариант, по большому счету, совсем и не вариант.

– Я думаю, ваш муж и Хоффриц работали вместе, – сказал Холдейн. – Здесь. В этом доме.

– И что они делали?

– Точно сказать не могу. Поэтому и попросил вас приехать. Поэтому и хочу, чтобы вы осмотрели лабораторию в соседней комнате. Может быть, вы скажете мне, чем они тут занимались.

– Давайте поглядим.

Он помялся:

– И вот что еще…

– Что?

– Я думаю, ваша дочь участвовала в их экспериментах.

Лаура молча смотрела на него.

– Я думаю, они… использовали ее.

– Как?

– Вот это я и хочу услышать от вас, – ответил детектив. – Я – не ученый. Знаю лишь то, что можно прочитать в газетах. Но, прежде чем мы войдем туда… должен вам сказать, что некоторые из этих экспериментов были… болезненными.

«Мелани, чего они от тебя хотели, что с тобой сделали, куда увезли?»

Она глубоко вдохнула.

Вытерла мокрые от пота ладони о пиджак.

Последовала за Холдейном в лабораторию.