Читать книгу Два друга – недруга: Есенин плюс Мариенгоф - Джабраил Алиев - Страница 9

Однако Мариенгоф на Красную площадь не пришел.

По крайне мере так решил Есенин, так как найти его не смог.

Но и искать, если откровенно было не так уж и легко.

Народу в этот день (восьмого ноября 1918 года) было на площади так много, что казалось не то, что яблоку даже иголке некуда упасть.

Тем временем мемориальное полотно Коненкова под названием «Павшим в борьбе за мир и братство народов» было прикреплено к стене красной сенатской башне Кремля.

Потом к стенке приставили небольшую лестницу, на которую взошел Владимир Ленин.

Ему поднесли специальную шкатулку, в которой лежали ножницы, и он неторопливо разрезал соединявшую полотнища занавесу. Раздались вразнобой громкие аплодисменты и крики «ура».

Заиграл военный духовой оркестр, и хор Пролеткульта торжественно исполнил кантату, написанную поэтами.

У мемориальной доски в почетном карауле застыли два красноармейца с винтовками. На них были новые мышиного цвета шинели с оранжевыми «разговорами» и шлемы с островерхими шишаками.

Глаза Сергея Коненкова ярко блестели от радости и нервного возбуждения.

В его жизни такое случилось впервые, что ему пришлось выполнять ответственное задание, порученное самим главой государства.

Тут он увидел Есенина, Клычкова и Герасимова.

Молодые поэты поочередно поздоровались с ним.

В левой руке «дедушка» цепко держал за древко небольшого размера красного цвета флаг.

– Что это у вас Сергей Тимофеевич? – спросил с интересом Герасимов.

– Разве не видишь? Это флаг, символ новой власти – ответил гордо Коненков. Сам Ленин дал его мне в знак благодарности за мою революционную работу.

– А получилось то, действительно здорово, – воскликнул Клычков. Ему в тон стал кричать и Есенин:

– Ух, ты, ух ты, – как здорово. А ведь мы теперь классики, наверное, – радовался как ребенок он.

Коненков по – отечески взглянув, на ликующего Есенина, вынес свой невозмутимый строгий вердикт:

– Этого пока нам не понять. Потом будет ясно. Так что погоди еще плясать.

– Ну, вот дедушка и порадоваться нормально не даст, – обиженно хмыкнул Есенин, и тут же громко и озорно воскликнул: «Да здравствует революция на земле и на небесах».