Читать книгу Рэя - Джей Корниенко - Страница 5

Она шла с пакетом в руке, в уме пытаясь подсчитать не обманул ли её робот-кассир? Хоть он и выглядит на вид, как банкомат, суть одна – приём и выдача денег. Но, все же, за месяц, что стоит, никак не может свыкнуться с мыслями, что может облапошить и сдачу выдать неполную, или в чеке дописать на сотню того, чего не покупала.

«…Это же не человек! Разве что программа, под которой работает, может быть настроена людьми на обман», думала по пути, но тут логически себя успокаивала, что владелец магазина не имеет доступа к системе управления. Но домой особо не бежала, в школу идти ещё было рано, а то, что купила – можно съесть по пути вместе, наслаждаясь тёплым ветром и мягкой влагой, раздавливая, по дороге, комочки талого снега.

Куртка была наполовину расстёгнута, на правом плече повис, коряво, капюшон светло-серого цвета, шапочка темно-синяя, с отворотом, спущена на затылок, с надписью «MANNKURT», из-под которой торчали коротенькие и лёгкие клочки темных волос.

Она, неспроста, нанесла на шапку этот принт. Элис говорила, что голова её живёт в прошлом, потому и носит шапки с надписями несуществующих команд или музыкальных групп. Но для неё это было важно. Пусть голова ещё витает в облаке воспоминаний 15 летней молодости, но это то, что на неё так повлияло и до сих пор носит веру в некие идеалы, которые вносили известные люди. Группа «MANNKURT», в какой-то степени, перевернула её жизнь и то, где она сейчас оказалась – уже как следствие поступков её молодой жизни.

Eveline Totner, на которую была так похожа, солистка хоррор-металл группы, была неподдельным мазохистом. Она знала, что такое боль и что такое наслаждение. Она это чувствовала и переводила всё на язык музыки, чтобы каждый смог узнать, как боль может вызвать любовь к неким тактильным ощущениям, когда твою кожу пронзает холодный острый предмет, сострадание к человеку, который тебя приковал к креслу, приготовившись увидеть страх в глазах… а, вместо этого – удовлетворение. Они-то знали (Манкурты), что путь освобождения раба пролегает через жизнь своего хозяина и, чтобы родиться заново, человеком, нужно убить его, переступить через тело и пойти по пустыне новой жизни. Но каждый раб не только ненавидит своего хозяина, он боится свободы, не знает, как жить и страх будущего, узнать, что жизнь бесполезна, подстёгивает к вере в то, что только хозяин знает, как тебе угодить, от опасного и порочного, но свободного, мира защитить. И за это ему он должен служить.

Но она слишком увлеклась их творчеством. Попутала реальность с хорошо оформленной художественной идеей, что реализована в фото буклетах, в сценах пыток и казни над телом… Всего лишь их фантазии. Но за кулисами, когда увидела, что они – обычные люди, как актёры, а весь антураж – муляжи на студии, разочаровалась в смысле таких идей. Но сама подсела на это. Она не успела опомниться, как художественность жанра и весь философский посыл стёрлись под давлением желания получить быстрое удовлетворение, провести обычное животное совокупление.

Как актёра зрелищных сцен, опытные люди, быстро взяли, в оборот. Но там был не художественный фильм, не «Пила-7» или восемь, где перед камерами нужно играть удовлетворение и изображать податливость, симулировать боль или безразличие, – друг, засверкали тонкие иглы, показались ладони, в медицинских перчатках, лица в масках, и она поняла, что почувствует настоящую боль.

Тогда, в 17 лет она убежала, долго пыталась карабкаться, чтобы влезть на вершину славы, доказывая, что секс и порно – это разные вещи, и первое требует любви, настоящих чувств, а второе – океан разврата, как плод больной фантазии. Но её образ, такой себе развратной девицы, кто исполнит любые желания, был принят за реальное её лицо, а зачатки актёрского мастерства не нашли своего применения в настоящем искусстве.

И, почти за десять лет, она осознала лишь одно: невозможно боль любить, если тебе она внутренне противна. Если ты не мазохист, её можно проглотить, притупить, усмирить и перетерпеть. Но не полюбить.

До дома осталось всего-ничего – нырнуть в дворик по правую руку, с двумя домами, отвернувшиеся, невежественно, дворами к авеню, с крышей из четырёх пирамид. Улица сворачивала, плавно, в другую сторону, а сами домики – как большие близнецы, выстроились в шахматном порядке, где в свободных клетках расположились площадки с зелёным покрытием. Ей же – миновать те два домика, чьи окна брезгливо смотрели во двор, пролезть в дыру забора-сетки, покинуть атмосферу напыщенности богатого двора и окунуться в стихию замкнутых сооружений.

Но, вдруг, ей расхотелось переться домой, просидеть два часа и, стащив гаджет Элис, зайти в режиме «Инкогнито». Пробежаться, мигом, по порно сайтам, чтобы ознакомиться с партнёрским соглашением. И, как это бывало: забудет снова обновить кэш, вытрусить мусор из браузера, чтобы ребёнку не досаждали рекламные баннеры увеличения пениса. Да и ещё: она потом скажет, что мама просидела дома и не приготовила, ничего, поесть. А так – «отмазка». Проходила полдня и ещё дома не была.

Так и решила. Не обращая внимания, по сторонам, решительно повернула назад, чтобы пойти по дороге, как человек, всё тем же, размеренным темпом. Но за углом, уткнулась в того, о ком думала давно. Встретила Джека.

Он, явно не ожидал увидеть, на обратном пути. Лицо было слегка помятое, щека левая – исцарапанная, будто свезли по роже, или протянули по асфальту, да и двухдневная щетина намекала на несвежий вид и дома он пару дней точно не бывал. На голове – рыжая бейсболка, а из-под короткой куртки торчала не застёгнутая рубашка. Под мышкой нёс коробку.

– Опять ты? – спросила она, притормозив.

– Я просто…

– Следишь за мной?

– Я тебя увидел издалека…

– Хорошо, что хоть не среди ночи…, и не перед домом. На глазах у всех. – оглянулась, робко, по сторонам.

– Это было лишнее. Признаю…

– А там что?

– Я просто подумал…

– Пончики? – понюхала, соблазнительно, воздух.

– И не только. Я не знал, что ты любишь. Взял всё.

– Ух ты! – озадаченно кивнула, но слюнки потекли. Впервые, за много лет, кто-то ей захотел угодить. А не она.

– Ну да. Ты же деньги не берёшь, не хотелось идти с пустыми руками…

– На улице не беру, осел ты! Неужели так сложно понять?

– Ну ты мне так сказала, что от меня ничего не надо…

– Идиот ты, наглый! Извини, мне пора…

– К дочке?

– А это уже не твоё дело.

– Так что…, не возьмёшь коробку?

– Нет. Мне от тебя ничего не надо. – ответила, не посмотрев в глаза.

– Значит, и деньги не нужны?

– Не нужны. – подтвердила, помедлив и обошла его, чтобы продолжить далее свой путь.

– Насосала?

– Чего??? – развернулась, в недоумении, от такой наглости.

– Говорю, насколько хватит того, что насосала?

Она раскрыла рот от удивления. От него такой пошлости не ожидала.

– Слышишь ты… – сделала шаг в его сторону. – Забыл, как твои яйца у меня в руках хрустели, а? Ты что, мазохист?

– Как ты…? Нет.

– А что у тебя с рожей? – начал её бесить. – Кто разодрал?

– Упал.

– Ага. Охотно верю…

– А ты неплохо выглядишь, но, как и прежде – одеваешься, как пацан. Ты нарочно так…?

– Да, блин! Я специально стригусь коротко, ношу пирсинг, ругаюсь и харкаю везде…

– Ты лесбиянка, что ли?

– Я мечтаю стать мужиком, пришить себе член… Самый большой, чтобы трахать вас, в задницы, без смазки и ухмыляться, приговаривая «терпи»!

– Зачем тебе это, есть же страпон…?

– Затем, что у меня нет сил на вас…! – начал её бесить. – Вы – безнадёжно больны… У всех, без исключения – больная фантазия и унижать слабый пол, видать, у вас в крови. – подошла, вплотную, и посмотрела прямо в глаза. Очень смело.

На этом – его игра была завершена, закончились грубые слова и, виновато отвёл в сторону глаза.

– Ладно, прости. Зря я это затеял. Прошлый раз так все хреново вышло… На, возьми коробку, там много сладостей, дочке понеси, хоть… Если сама не хочешь.

Он вручил ей в руки коробку, а сам поспешил ретироваться.

– Эй, подожди! – чуть сбавила тон. – Не спеши…

Она его подхватила ловко за рукав и повела вперёд. Они шли быстро, она его вела. Дорогу знала хорошо и, всего-то, нужно было потерпеть пару секунд позора, перелезая через сетчатый забор, из пластика, выйти из двора, спуститься вниз по улице, миновав два «Квадрата», нырнуть в ещё один дворик, с мрачными одноуровневыми особняками, с крышами из острых пирамид. Найти нужную дыру и следовать той башенке недостроенного небоскрёба, с бетонной облицовкой. В каменных джунглях – она, как рыба в воде, чтобы не стаптывать тапки, найдёт любой лаз, и пойдёт напрямую.

Не хотелось ей, как бомжу лезть на незаконченную стройку, но на комнатку захудалого отеля пожадничала. Хотя и не против была бы с ним ночь провести, как настоящая девушка, чтобы понежиться в его объятиях и рано утром уйти, не разбудив, оставив на столе счёт за ночь. Но…, не было ни времени, ни хорошего настроения. Как и полной уверенности, что он – не псих.

Пока что, хотела только одного.

– Ты мне снова хочешь отсосать?

– Нет, идиот ты! Печеньки свои ты на улице хочешь есть?

– Понял… Прости. – хмыкнул.

– Хочу кое-что обсудить…

– Что именно? – проснулся интерес.

– Ты мне должен с одним делом помочь. Вернее – не должен, я хочу попросить. Всего лишь раз и больше никогда. – она затормозила и развернулась к нему лицом. Глаза отражали весь бело-серый, окружающий её, мир. Уста, казалось не хотели ничего просить, но голос задрожал, губы пересохли, а руки побыстрей решила спрятать в глубоких карманах. И лишь кулёк зашелестел, когда сделала паузу, заглянув тому в глаза.

– Ну, и…

– Короче, всё, что от тебя нужно – купи у меня последнюю ночь. – сказав, замолчала, тут же. Опустила глаза. Словно не говорила эти слова.

– Эм…

– Не думай, что я испугалась… Черт! – жёстко выругала себя, закрыв глаза. Прикусила, очень больно, губу. – Ладно, не буду врать – просто сил уже нет… Последняя ночь и я ухожу из того говно-заведения.

Они оба замолчали: Джек ногтями поскрёб небритую щеку, а она посмотрела куда-то в сторону, шмыгнув носом.

– Я буду кем захочешь, для тебя… – продолжила, смотря под ноги. – …Могу быть жёсткой сучкой, невинным кроликом, или Эльфом…, могу отсосать или оттрахать. Или просто рядом полежать… Даже можешь сделать «фистинг».

– Фу…! Не надо этого! – не выдержал уже.

– Избавь меня от мучений, в последний раз…

Хотела дотронуться его шеи, как-нибудь, быстренько охмурить, чтобы на свою сторону склонить, но он пошёл вперёд.

– Да ничего мне не надо сосать! – подхватив её руку, потянул за собой.

Взбираться на двадцатый этаж было легко, по крайней мере, ей. Она шла сзади, по лестнице, не волнуясь, что своим взглядом дырявит её затылок, или осматривает попку, как это было всегда – у неё глаз намётан, и по дороге уже посчитала, что полдела сделано: надавила на жалость, хоть и ненавидела это, упомянула про извращения, про которые слушать не мог, и намекнула на новую жизнь. Клюнет ли?

Взбираясь по лестнице, любовалась видами своей вотчины, в которую родители привезли в шесть, повзрослела в двенадцать, а в шестнадцать уехать не смогла. Успела удивиться серо-стальной красоте «блестящих» фасадов домов, синих дорожек и красненьких пешеходных линий, и возненавидеть неприступность закрытых «Квадратов» буржуев, кто отделялся, с каждым годом, сетями, будто простых смертных, как она, нарочно, в клетки загоняли.

Странно, но дверь оказалась открыта. Внутри – лишь несколько холодных комнат, но широких, бетонные стены которых, заставлены рядами облицовочного материала, сложенные штабелями. Розовое дерево для пола, едва ли прикрытое шершавой плёнкой, под стеной – большущий матрас, пара кресел-близнецов, смотрящие вдаль, сквозь широкое окно, на главные, самые высокие истуканы-небоскрёбы их Района. Лампа на полу, ещё старая, электрическая, со шляпой на голове, а чуть поодаль – батарея, разной высоты и форм, бутылок, с элитным пойлом. И всей этой прелести, сочетающая в себе простоту, минимализм и брезгливый шарм, она ночью не видела. Могла лишь попробовать вспомнить на ощупь ту кожу кремово-рыжего цвета кресел-гигантов, их лёгкий ропот, напоминающий пердёж…

Но на Землю быстро вернулась её душа. Увидев пыль на креслах, толщиной с палец, сообразила, что после той ночи сюда никто не заходил, а на матрасе так никто и не спал. Возможно, он тут заряжался благородными напоями, сидел молча в кресле, смотрел, сквозь окна, вдаль и мечтал, о жизни размышлял, думал о пошлых пакостях. Возможно, её вспоминал. Сразу пришло на ум: «Как бы его так охмурить, к себе расположить, чтобы и рот не запачкать и лечебный пластырь с писи не срывать»? Говорить напористо долго не могла – психолог из неё был никудышный, и излишняя эмоциональность только вредила. Любила открытость, прямоту и верила, что это должно быть самое рабочее качество деловых людей. А он, похоже, один из их числа.

Рассказать всю правду о себе.

– Я с детства чувствую себя не такой, как все. Боль я не люблю, но терпеть я научилась до последнего… Благо, что ещё молодая, здоровье позволяет, да и синяки быстро проходят. А вот унижение – это то, что приходиться чувствовать душой: прикусить губу, закрыть глаза и не смотреть в лицо тому, кто видит перед собой животное, а не девушку, которая доверилась… – она говорила тихо, разборчиво, расставляя правильные акценты, чтобы её слова донесли нужный посыл. Говорила с паузами, проверяя его реакцию. – …Кто готов по полу таскать, избивать, пока не упадёшь к его ногам, не начнёшь лизать его носки, как собака… Но я – никогда. Никогда, как бы больно ни было, как бы не унижали, ни перед кем не приклонялась… – прикусывала резиновый член, тихо вопила, и только ждала, когда пройдёт минута, разрешённая Клубом, боль резко отхлынет, а лицо умоет тёплая, густая сперма… Они думали всегда, я получаю удовольствие от боли, – я просто закатывала глаза от радости, что пыткам пришёл конец. – завершила тихим, чуть севшим голосом, словно её душу, в этот момент, наполнила боль. Закончила короткий рассказ, краем глаза посмотрев на него.

Прошло не так много времени, как она уже успела допить своё кофе, спрятать пальцы в рукавах и приоткрыть ему дверь в свою жизнь. Сидели оба, всматриваясь в пейзаж за окном. Себе она протёрла пыль, оставив овальное окошечко для резкости, а тот смотрел на свою картину Района, размытая пылью, не желая открывать окошко на трезвый мир.

Она сидела, спустив шапку на лоб, укуталась и застегнула полностью куртку, голову спрятав в капюшоне кофты. Лишь косо пялилась в его сторону, демонстративно вздыхала, громко шмыгала носом и, как ни странно – ему абсолютно доверяла и не ждала, что набросит на шею петлю, потащит в угол, чтобы задушить, где замотает в один из тех рулонов. Наоборот, ломала голову, и не понимала, как к нему найти подход? Простому уже бы давно отсосала, выплюнула и утёрлась бы салфеткой, потому что большинству ничего другого и не надо, никакой любви и высшей материи. А этот – совершенно другой.

Наконец, он оклемался, осознал смысл её слов и выругался тихо.

– Прости, но… ты сама виновата. Ты же не раб… Зачем терпеть? Ты себя не уважаешь, просто, потому об тебя ноги и вытирают. Тебе это нравится, иначе – зачем там сидеть?

Она не ожидала такой реакции и осуждение. Рассчитывала на снисхождение.

– Это моё дело – не тебе судить – слегка обиделась. – Уже привыкла, и все. Мне просто нравится разные роли играть, считать, что я – на съёмках кино. И, не забывай, я могу быть хозяйкой кого-то. – взглянула, нехотя, на него. Ожидала увидеть удивление на его лице. – В таких случаях – я просто беспощадна, караю всех и каждого. Хоть и не на долго хватает… И им это нравится. За это – платят бешеные деньги. Но меньше, чем ты… Вообще, таких чудаков никогда не видела, чтобы платили по полтысячи за ночь, только лишь поговорить! – сказала, хмыкнув, с намёком на его ущербность.

– Я же не виноват, что не терплю насилие.

«Ага. Так и поверила. Может, просто привык мастурбировать на картинки мои, а в живую не можешь. Знаю таких», заметила, про себя.

– А, если я хочу от тебя не много большего, чем просто секс или трах в жопу?

– Как грубо. Насилие же не любишь, сам признался, только что…

– Нет. Нечто большее, для меня – не выпороть тебя или унизить, а общение, познакомиться поближе.

– Я – здесь. Знакомься, узнавай! Только ты уже полчаса молчишь, пялясь в окно.

На минуту оба замолчали. Она стала свыкаться с мыслью, что дальше сидеть тут бесполезно и внятного ответа ей не получить.

– Я просто искал, с кем поговорить.

Он её слегка шокировал и, в то же время, не смогла сдержать свой смех, вызванный наивными словами.

– Ха! Офигеть…, ты что, читать не умеешь? А вроде умный, с виду, мужик. Клуб наш называется: «FemDom».

– И, что?

– «Female Domination». – вот что. Это не заведение для чаепития и тех, кому приспичило «поговорить». А клуб, таких себе, мазохистов, и прочих извращенцев.

– Откуда я мог знать? Просто забрёл и увидел тебя.

– Да, я это помню. Ты был пьян. Но, знаешь, что? От тебя пахло не дешёвым бухлом, а нечто таким ароматным, вкусным и сладким… – подыскала ещё один удачный момент, чтобы, по новой, соблазнить. И даже ручку свою холодную выбросила в сторону, чтобы, прикоснуться к его телу. Перешла на более мягкий тон. Но тот не дал договорить. – Знаешь, мы бы могли…

– Ты хочешь, чтобы я купил у тебя последнюю ночь…?

– Ага. И всего-то! – оживилась. «Ну наконец-то проснулся», подумала следом.

– А, если я попрошу взамен кое-что…, ты исполнишь?

– КОНЕЧНО! Любую услугу. Проси, что хочешь. Ты самый спокойный из всех, и можешь даже…

– Я не прошу об отсосе или потаскать тебя за цепь…

– А, что, тогда? – сердце вздрогнуло от этих слов.

– В обмен на дружбу.

Она, сперва, не поняла: нахмурила брови, и косой кинула взгляд. Но через пару секунд покачала головой, категорично заявив.

– НЕТ. Нет-нет, я не знакомлюсь ни с кем из Клуба – это раз, второе – у меня уже есть кому себя посвятить и ради кого жить. Она – у меня все в этой жизни. Мне одного раза хватило, и теперь…

– Тогда – извини. – нагло перебил.

Она снова замолкла и покосилась на него. Кривая улыбка растаяла на лице. Внезапно, стало больно и обидно. Пришло лёгкое прозрение, что её там ждёт то единственное существо, как дар, что достался в жизни. И без толку тратить время на пустые разговоры. Раз не хочет, чтобы заглотнула, то наверно он и не мужик.

Она попыталась показать безразличный вид, что ей, как-бы, всё равно. Но, все же, отвернулась, и, вздохнув тихо, прикрыла рукой лицо. Очень грустно и обидно стало.

– И, вот ещё что… – прошу тебя, возьми. Я бы хотел вам помочь… Тут около трёх тысяч… Всё равно, к утру я их раздам или пропью. Или просто потеряю.

Она, выслушав его короткий монолог, посмотрела с ещё большим омерзением. Когда сверкнули в руках деньги, ей он стал, в одну секунду, противен, жалок и невменяем. Показалось, вряд ли сможет вдолбить в голову мысль, что терпеть не может тех, кто решил добиться дружбы и расположение к ней, за деньги.

– Неужели ты думаешь…, раз уж у тебя много денег, тебе все дозволено…?

– Просто с ними я свободен…

– …Ты думаешь, можешь пьяным врываться ко мне в Клуб? Переспав пару раз, можно и домой заглянуть?

– Я…

– Ты знаешь, как ты напугал Элис…? Знаешь, что никто, даже из тех извращенцев, себе такого не позволял???

– Им всё равно…

– Ты меня до смерти напугал… Ты мне испортил репутацию…, да так, что у меня задница до сих пор болит… – разошлась, не на шутку, глаза заблестели. – …Меня теперь все ненавидят… Сбил весь мой ритм, и из-за тебя придётся – с нового года уйти. Я даже понятия не имею, что мне делать, и как дальше жить…! Потому что я, кроме этого всего, больше ни хрена и не умею… – эмоции попёрли наружу. Рукавом протёрла мокрую щеку.

– Прости…

– Засунь его себе в жопу, вместе с этими деньгами!!! – она выбила пачку денег, сложенную пополам. Те лишь тихо ударили по лицу и посыпались ему под ноги бумажным снегом.