Читать книгу Гайдзин. Том 2 - Джеймс Клавелл - Страница 3

Понедельник, 1 декабря

Норберт Грейфорт поднялся на палубу пакетбота, когда тот только что обогнул мыс. Корабль шел из Гонконга через Шанхай, и теперь впереди виднелся берег Иокогамы. Грейфорт был свежевыбрит; прячась от утренней прохлады, он надел цилиндр и сюртук. Он увидел капитана и остальных на мостике перед трубой, от которой за корму тянулся шлейф черного едкого дыма. Матросы готовились к прибытию в порт; все паруса на трех мачтах пакетбота были свернуты. На баке, позади железной решетки, полностью отделявшей их от остального корабля, находились пассажиры четвертого класса, отбросы Азии, бродяги, лица без определенных занятий. Они теснились под парусиновыми навесами. Решетки стали обычным делом на пассажирских судах из-за попыток пиратских нападений с этой их части.

Ветер был бодряще холодным, Грейфорт с удовольствием вдыхал его запах и чувствовал на губах его чистый вкус. Совсем не то что внизу, где теснота была пропитана вонью масла и угольного дыма и никуда было не деться от пульсирующего грохота машины, сразу вызывавшего головную боль. «Королева Азии» шла на угле уже несколько часов наперекор встречному ветру. Норберт терпеть не мог пароходы, но на этот раз был доволен: на паруснике они добирались бы сюда еще много дней. Он откусил кончик сигары, сплюнул его за борт и, прикрыв ее от ветра, аккуратно раскурил.

Поселение выглядело таким же, как и всегда. С севера и с юга, если выйти за ограду и перейти маленький мостик, все так же стояли дома самурайской стражи и таможня, из нескольких труб поднимался дым, по набережной прогуливались люди, всадники тренировали лошадей на ипподроме, Пьяный Город выглядел все такой же свалкой, здесь почти ничего не расчистили и не восстановили после пожара и землетрясения, с ним резко контрастировали ровные ряды палаток армейского лагеря на обрыве, где солдаты были заняты обычной муштрой, резкие звуки горна плыли над водой. Поверх ограды, словно заглядывая через нее, виднелись крыши Ёсивары. Он ощутил ленивое шевеление в штанах; обычно он реагировал более живо, но сейчас в нем еще не прошло пресыщение после разгульных дней в Шанхае, самом богатом, веселом, безумном городе Азии с лучшими скачками, игорными домами, борделями, барами и европейской кухней на всем Востоке.

Ладно, подумал он, дам Сако штуку шелка, от этого у нее там сразу все размякнет, да и кто знает?

Его взгляд скользнул по флагштокам разных миссий, стал жестким, когда наткнулся на факторию Струана, потом нашел свою собственную. Норберт с удовольствием отметил, что за три недели, пока его не было, наружный ремонт на верхнем этаже был закончен, никаких следов пожара. Он был еще слишком далеко, чтобы разглядеть людей, входящих и выходящих из зданий на Хай-стрит, потом заметил в толпе голубые капор, кринолин и зонтик, которые пересекали улицу, направляясь к французской миссии. Это может быть только она, подумал он. Ангельские Грудки! Он словно чувствовал запах духов, окутывавший ее. Интересно, знает ли она о дуэли.

Морган Брок расхохотался во все горло, когда он рассказал ему о ней: «Даю тебе благословение разнести ему башку вдребезги или отстрелить то, что у него между ног. Вместо пистолетов выбери боевые цепы и по-настоящему отработай свои премиальные».

Посыльные суда уже спешили навстречу пакетботу. Он с досадой отметил, что паровой катер Струана стоял первым, покачиваясь на невысокой волне, Джейми Макфэй сидел на корме. Весельный баркас Норберта подошел вторым. Ладно, недолго осталось ждать и твой баркас будет моим, вместе с вашей факторией, а ты и все проклятые Струаны будут списаны на берег или мертвы, хотя, может быть, я и дам тебе работу, Джейми, может быть, так, развлечения ради. Тут он заметил, что Макфэй приложил к глазам бинокль, и понял, что тот его видит. Он небрежно махнул рукой, сплюнул за борт и спустился в свою каюту.

– Доброе утро, мистер Грейфорт, сэр, – произнес Эдвард Горнт с обаянием южанина. Он стоял в дверях каюты напротив, высокий, хотя и худоватый, красивый молодой человек из Виргинии с глубоко посаженными карими глазами и темными волосами. Ему было двадцать семь лет. – Я смотрел на берег с кормы. Это далеко не Шанхай, не правда ли?

– Различий больше, чем вы можете себе представить. Вы уже упаковались?

– Да, сэр, и готов приступить к делам. – Не считая легкого рокота в слове «сэр», акцент его был едва уловим, гораздо более английский, нежели обычно бывает у южан.

– Хорошо. Сэр Морган просил меня передать вам вот это, когда мы прибудем. – Он достал из портфеля конверт и протянул его Горнту. Чем больше он думал обо всей этой поездке, тем больше она его изумляла. Тайлер Брок в Шанхай не приехал. Вместо него Грейфорта ждала там сухая записка, в которой старик приказывал ему подчиняться его сыну так, как если бы он сам отдавал все распоряжения. Сэр Морган Брок был лысеющим мужчиной с большим животом, не такой грубый, как его отец, но точно такой же вспыльчивый и бородатый. В отличие от старика, он обучался в Лондоне на Треднидл-стрит, центре мировых рынков ценных бумаг, и до тонкости знал все вопросы международной торговли. Как только Грейфорт прибыл, Морган изложил ему свой план, как сокрушить дом Струанов.

План не оставлял места случайностям.

В течение года он, его отец и их сторонники в правлении гонконгского банка «Виктория» скупали долговые обязательства Струанов. Теперь, когда правление поддерживало их целиком, им оставалось лишь дождаться 30 января, чтобы лишить их права выкупа заложенного имущества. Ни при каких обстоятельствах торговый дом Струанов не мог расплатиться к этому сроку. В этот день банк станет владельцем компании Струанов со всем, что в ней есть, включая клиперы. Морган сделал корнер на гавайском сахаре, с большой хитростью вытеснив оттуда Струанов, которые рассчитывали на ежегодный доход от этого рынка, чтобы расплатиться с долгами, лишив их таким образом последней надежды на новые поступления. И еще одна, даже большая, удача: Морган с непревзойденной изворотливостью и дальновидностью заключил на этот сахар бартерные сделки с импортерами Севера и Юга, получив взамен промышленные товары республиканцев и хлопок южан для огромного британского рынка, который, по закону, по-прежнему мог обслуживаться исключительно британскими кораблями – их кораблями.

– Ваш замысел гениален, сэр Морган, мои поздравления, – сказал Норберт, пораженный до глубины души, ибо этот план делал Броков самым богатым торговым домом Азии, ее «Благородным Домом», и служил гарантией его нового жалованья в пять тысяч гиней в год.

– Мы выкупаем компанию Струана у банка по десять пенсов за фунт, на этот счет уже есть договоренность, Норберт, их флот, все, – сообщил ему сэр Морган, и его огромный живот затрясся от хохота. – Вам скоро на покой, и мы будем очень благодарны вам за службу. Если в Иокогаме все пройдет хорошо, мы подумаем о еще пяти тысячах для вас ежегодно, в качестве премии. Присмотрите за молодым Эдвардом и все ему покажите.

– С какой целью? – спросил он тогда, раздавленный столь непомерной суммой ежегодных выплат.

– С любой, какая мне заблагорассудится, – резко ответил сэр Морган. – Но раз уж вы спросили, может статься, я захочу, чтобы он занялся для нас Японией, занял ваше место, когда вы уйдете, ежели окажется достойным. Компания Ротвелла дает ему отпуск на месяц, – это был теперешний наниматель Горнта, одна из старейших компаний Шанхая и деловой партнер компании Купера-Тиллмана, крупнейшей американской торговой фирмы в Китае, на которую он и сам проработал три года и с которой как Брок, так и Струан имели широкие деловые связи, – этого времени парню хватит, чтобы принять решение, возможно, он займет ваше место, когда вы выйдите на пенсию.

– Вы полагаете, он достаточно опытен, сэр Морган?

– К тому времени, когда он уедет, позаботьтесь, чтобы таким он и был – это ваша работа, обучите его, закалите его. Только не ломайте его, я не хочу, чтобы Япония его отпугнула раз и навсегда, смотрите помните об этом!

– Как много я могу ему рассказывать?

Подумав немного, сэр Морган ответил:

– Все о нашем бизнесе в Япониях, планы насчет торговли оружием и контрабанде опиума, если эти ублюдки в парламенте настоят на своем. Поделитесь с ним своими мыслями об организации торговли опиумом и обходе любого эмбарго, если таковое будет наложено, но ни слова о подначивании Струана и о наших планах раздавить его. Парень знает о Струанах, у Ротвелла любви к ним не питают, он знает, какие это на самом деле подонки, знает и о том злодействе, которое сотворил старый Дирк, убив моего сводного брата, и о многом другом. Он славный парень, поэтому рассказывайте ему что хотите, но не про сахар!

– Как скажете, сэр Морган. Как насчет всей звонкой монеты и бумаг, что я привез? Мне понадобится замещение для уплаты за ружья, шелк и закупки товаров на этот год.

– Я вышлю его из Гонконга, когда вернусь, и, Норберт, умно ты это провернул, когда отпихнул Струана с дороги с этим старательским предложением джаппов – ежели это обернется деньгами, ты войдешь в долю. Что же до Эдварда, через месяц отошли его в Гонконг с секретным отчетом для Старика. Мне этот парень нравится, он на хорошем счету в Шанхае и у Ротвелла, к тому же сын старого друга.

Норберт задумался о том, что это за старый друг, и о том, чем сэр Морган ему так обязан, что взял на себя столько хлопот, добротой и заботой о ближних он никогда не отличался. Но он был слишком умен, чтобы задавать такие вопросы, поэтому промолчал, радуясь, что проблема как остаться в милости у Броков уже недолго будет его заботить.

Эдвард Горнт оказался достаточно приятным молодым джентльменом. Сам неразговорчивый, он хорошо умел слушать, был больше англичанином, чем американцем, имел острый ум и, вещь в Азии редкая, не пил вина. Первое впечатление Грейфорта было такое, что Горнт совершенно не пригоден к жесткой, авантюрной, крепко пьющей китайской торговле – легковес во всем, за исключением карт. Горнт слыл непревзойденным игроком в бридж, и ему везло в покер, в Азии это считалось большим достоинством, но даже и это имело для него скорее академический интерес, потому что он никогда не играл по-крупному.

Он был убежден, что Эдвард Горнт недолго будет устраивать Броков, и за время обратного путешествия не заметил ничего, что бы заставило его изменить свое мнение. Время от времени ему случалось подмечать странное выражение в глубине его глаз. Бедняга просто нервничает, он здесь чужой и знает это, подумал Грейфорт, наблюдая за его лицом, пока тот читал письмо Моргана. Ну да ладно, если уж кто и может заставить его повзрослеть, так это я.

Горнт сложил письмо и убрал его в карман вместе с пачкой купюр, которая лежала в конверте.

– Сэр Морган так щедр, не правда ли? – произнес он с улыбкой. – Я никогда не думал, что он… я жду не дождусь, когда можно будет начать учиться, мне нравится работа, живая работа, и я приложу все силы, чтобы угодить вам, но я все еще не уверен, стоит ли мне уходить от Ротвелла и… ну, я никогда даже не думал, что он может рассматривать меня как возможного кандидата на главу японского отделения компании Броков, если или когда вы выйдете на пенсию. Никогда.

– Сэр Морган хозяин жесткий, угодить ему трудно, как и нашему тайпэну, но поступает по справедливости, если делаешь, как сказано. Месяца хватит. Вы умеете обращаться с огнестрельным оружием?

– О да.

Неожиданная прямота ответа удивила его.

– С каким именно?

– Пистолеты, ружья, карабины. – Опять улыбка. – Я никогда никого не убивал, индейцев там или еще кого-нибудь, но четыре года назад я был вторым на соревнованиях по стрельбе навскидку в Ричмонде. – На его лицо набежала тень. – Это было в тот год, когда я уехал в Лондон, чтобы поступить на службу к Брокам.

– Вам не хотелось уезжать? Не понравился Лондон?

– Нет и да. Моя мать умерла, а отец, он полагал, что будет лучше, если я повидаю свет, Лондон же был центром всего мира, так сказать. В Лондоне было великолепно. Сэр Морган очень добр. Я не встречал человека добрее.

Норберт подождал, но Горнт больше ничего не сказал, погруженный в свои мысли. Сэр Морган сообщил ему только то, что Горнт провел удовлетворительный год в лондонском представительстве компании Броков с последним и самым младшим сыном Тайлера Брока Томом. По прошествии этого года он подготовил для него одну из младших должностей в компании Ротвелла.

– Вы знакомы с Дмитрием Сывородиным, который руководит здесь отделением Купера-Тиллмана?

– Нет, сэр. Я лишь слышал о нем. Мои родители знали Джудит Тиллман, вдову одного из партнеров, основавших компанию. – Глаза Горнта сузились, и Норберт заметил в них уже знакомую ему отчужденность. – Она тоже не любила Дирка Струана, по сути даже ненавидела его, винила его в смерти своего мужа. Грехи отцов все-таки переходят на их детей, не так ли?

Норберт рассмеялся.

– Переходят, что и говорить.

– Я перебил вас, сэр. Дмитрий Сывородин?

– Он вам понравится, он тоже южанин. – Звяканье корабельного колокола возвестило о том, что их путешествие окончено. Глаза Норберта заблестели от возбуждения. – Давайте сойдем на берег, живой работы будет хоть отбавляй, и очень скоро.

– Человек хочет тайпэн видеть, хейа? – спросила А Ток.

– Ай-й-йа, мать, говори на языке цивилизованных людей и оставь этот бред, – сказал ей Малкольм на кантонском. Он стоял у окна своего кабинета с биноклем в руке и наблюдал за пассажирами, покидающими пакетбот. Он заметил среди них Норберта Грейфорта и теперь чувствовал себя очень хорошо. – Что за человек?

– Чужеродный дьявол-бонза, за которым ты посылал, сквернопахнущий бонза, – пробормотала она. – Твоя старая мать работает так усердно, а ее сын ее не слушает! Нам нужно ехать домой.

– Ай-й-йа, я же говорил, чтобы ты не упоминала о доме, – резко ответил он, – сделай это еще хотя бы раз, и я отправлю тебя на следующей же вонючей лорке, где тебя будет рвать дорогой так, что сердце, если оно у тебя есть, выскочит из горла, и самой меньшей бедой будет, если бог моря проглотит тебя целиком! Пришли сюда чужеродного дьявола. – По его лицу пробежала улыбка: хорошее настроение понемногу возвращалось к нему.

Она, ворча, вышла. Целыми днями напролет она при всяком случае заводила речь о возвращении в Гонконг, сколько бы он ни грозил и не приказывал ей замолчать. Теперь он был уверен, что она получила распоряжения от Гордона Чена не оставлять его в покое, пока он не подчинится.

– Клянусь Богом, я никуда не уеду, пока не буду готов. – Он прохромал назад к столу, радуясь, что его счеты с Норбертом скоро будут сведены и он запустит в действие весь свой славный план. – А, доброе утро, преподобный отец Твит, благодарю, что вы так быстро откликнулась на мою просьбу. Шерри?

– Благодарю вас, мистер… э… тайпэн, благослови вас Господь.

Он прикончил шерри одним нервным глотком, хотя Струан специально выбрал бокал побольше. – Восхитительно… э… тайпэн. О да, благодарю, я выпью еще чуть-чуть, с вами благословение Божье. – Его неопрятная бесформенная фигура с тревожной улыбкой на лице устроилась в высоком кресле. В бороде виднелись табачные крошки. – Чем я могу быть вам полезен?

– Речь пойдет обо мне и о мисс Анжелике. Я хочу, чтобы вы обвенчали нас. На следующей неделе.

– А? – Преподобный Майклмасс Твит едва не выронил бокал. – Невозможно, – пробормотал он, стуча вставными зубами.

– Отнюдь. Существует много прецедентов, когда положенное троекратное оглашение в церкви имен лиц, предполагающих вступить в брак, в течение трех воскресений подряд проводилось всего лишь за одно воскресенье.

– Но я не имею права, вы несовершеннолетний, да и она тоже, и, что еще хуже, она католичка, и я не вижу никакой возможности… я не могу.

– Да нет, конечно же, можете. – С уверенным видом он протараторил ему все, что услышал от Хезерли Ская по прозвищу «Небесный Наш», единственного законника в Иокогаме, исполнявшего также обязанности коронера и страхового агента. – То, что я несовершеннолетний, применимо только на территории Соединенного Королевства, а не в колониях или за границей, и только в том случае, если жив отец. То, что она католичка, не имеет значения, если это не имеет значения для меня. Так что и говорить не о чем. Вторник, девятое число, подходящий день для бракосочетания, до того дня мы всё будем держать в секрете, а во вторник вы и свершите обряд.

Малкольм с затаенным весельем наблюдал, как рот Майклмасса Твита открывается и закрывается, как у рыбы, но ни звука из него не вылетает. Дрожа всем телом, священник поднялся на ноги, налил себе еще шерри, залпом выпил его и снова упал в кресло.

– Я не могу.

– О, но я обратился за советом к юристу, и меня заверили, что можете. Я также намереваюсь выделить вам и вашей церкви дополнительную стипендию – пятьсот гиней в год. – Он знал, что подцепил этого человека на крючок, потому что предложенная им сумма в три-четыре раза превышала его текущее жалованье и вдвое то, что посоветовал ему предложить адвокат: «Не балуйте этого старого пердуна!» – Мы будем в церкви в воскресенье, чтобы услышать оглашение имен, а вторник станет великим днем, во вторник же вы получите аванс в сто гиней за все ваши хлопоты. Благодарю вас, ваше преподобие. – Он поднялся, но Твит сидел не двигаясь в своем кресле, и Малкольм увидел, как его глаза наполнились слезами. – Что такое, в чем дело?

– Я просто не могу сделать то, о чем вы просите, – запинаясь, промямлил Твит, – это… это невозможно. Видите ли, ваша… даже если вам сказали все правильно, в чем я… э… сомневаюсь… ваша мать написала мне, прислала официальное письмо, с последней почтой, написала, что… что ваш отец сделал ее вашим законным опекуном и вам запрещено жениться. – Слезы текли у него по щекам, опухшие глаза покраснели. – Боже милостивый, иже еси на небеси, это такие большие деньги, мне столько даже не снилось, но я не могу, не могу пойти против закона или нее, Боже милостивый, нет!

– Тысяча гиней.

– О Боже, не надо, не надо, – выпалил усталый старик, – как бы я ни желал этих денег… неужели вы не понимаете, брак все равно будет недействительным, против законов церкви. Господь свидетель, я такой же грешник, как и любой другой, но я не могу, и если она написала мне, то, конечно же, она написала и сэру Уильяму, который должен дать свое разрешение на любой подобный брак. Господи, помилуй меня, я не могу… – Он шатаясь вышел из комнаты.

Малкольм не мигая смотрел ему вслед. Он потерял дар речи, все мысли улетучились, кабинет вдруг превратился в склеп. План, составленный вместе с «Небесным Нашим» Скаем, казался идеальным. Церемония пройдет тихо, будут только Джейми и, может быть, Дмитрий, потом, сразу после дуэли, он отправится в Гонконг и окажется там задолго до Рождества, как и просила его мать, и, безусловно, до того, как новость о женитьбе долетит до нее. Анжелика прибудет на следующем корабле.

– Тех, кого соединил Господь, да не разлучит рука мужчины или женщины, – протянул Скай, когда он обратился к нему за советом.

– Отлично! Просто отлично, Небесный Наш!

– Благодарю вас, тайпэн. Мой гонорар пятьдесят гиней. Не мог бы я… э… получить часть прямо сейчас, наличными, если можно.

Пятьдесят гиней были неслыханным гонораром. Но Малкольм Струан все равно выдал ему десять соверенов и расписки «Благородного Дома» на остальную сумму. Домой он не шел, а летел, уже много недель он не чувствовал в себе такой легкости.

– Ты сегодня в прекрасном настроении, Малкольм. Добрые вести?

– Да, моя дорогая Анжелика, но я поделюсь ими с тобой завтра. А тем временем, когда мы увидим нашу фотографию, твое платье было поистине волшебным.

– Так много времени уходит на то, чтобы проявить то, что там нужно проявлять. Может быть, завтра. Ты был таким красивым.

– Чудесно. Я думаю, нам нужно устроить званый вечер…

Вечер был назначен на сегодня, но теперь он уже не будет чудесным. Малкольм был совершенно подавлен. Может быть, есть какой-то способ принудить Твита? Может быть, ему следует нажать на него еще раз завтра, когда первый шок пройдет? Еще больше увеличить сумму? Сэр Уильям? Неожиданно в голову пришла идея. Он затряс колокольчиком.

– Варгаш, добегите до католической церкви и разыщите отца Лео. Спросите его, не может ли он заглянуть ко мне.

– Разумеется, Тайпэн. Когда ему прийти?

– Сейчас, как можно быстрее.

– Сейчас, Тайпэн? Но уже время обе…

– Сейчас, клянусь Богом! – взорвался Малкольм, так велико было его отчаяние от того, что ему приходилось просить других о самых простых вещах, с которыми он и сам без труда справился бы до Токайдо – будь прокляты эти свиньи, будь проклята Токайдо – для меня это все равно что жизнь до и после Рождества Христова, с той лишь разницей, что сейчас кругом мрак, а не свет. – Сейчас же. Поторопитесь!

Варгаш с побледневшим лицом бросился вон. Ожидая его возвращения, Малкольм углубился в раздумье, стараясь найти способы переубедить Твита. Он отпустил разум на свободу, минуты медленно текли, и с каждой из них росла его ярость и крепла решимость.

– Отец Лео, Тайпэн. – Варгаш ступил в сторону и закрыл дверь за собой.

Священник старался скрыть свою нервозность. Несколько раз он направлял сюда свои стопы, чтобы обсудить с сеньором обращение в католичество, но всякий раз останавливался, обещая себе пойти сюда завтра, но так и не решаясь на это, опасаясь совершить ошибку, чувствуя, что слова застревают в горле. В отчаянии он разыскал Андре Понсена, чтобы тот устроил ему встречу с Тайпэном, и был поражен тем, как Понсен, а потом и лично сам французский министр, который редко с ним разговаривал, отреагировали на его просьбу, объявив ему, что подобная беседа была преждевременной, напомнив, что труд во славу Господа требовал терпения и осмотрительности, запретив ему на время искать встречи со Струаном.

– Доброе утро, – произнес Малкольм слабым голосом.

Впервые кто-то из протестантских торговцев пригласил его в свой кабинет. Во всем протестантском мире отношение к католикам и католическим священникам было однозначно враждебным, их обвиняли в кровавых погромах и религиозных войнах, недавних и нестирающихся из памяти, напоминали им о железной узде, в которой католики держали всех вновьобращенных и те страны, где они устанавливали свое господство. Католики точно так же ненавидели протестантов и в соответствии со своей верой считали их еретиками.

– Благословение Господне да пребудет на вас, – осторожно пробормотал отец Лео. Перед тем как покинуть свой маленький домик, примыкавший к церкви, он наспех прочел молитву, чтобы причиной его вызова оказалась та, о которой он так долго и так усердно молился. – Да, сын мой?

– Пожалуйста, я хочу, чтобы вы обвенчали мисс Анжелику и меня. – Малкольм был поражен тем, что его голос звучал так спокойно, ужаснувшись вдруг, что он не только произносит эти слова, но и действительно послал за священником, ясно представляя себе при этом все последствия того, о чем попросил – с мамой случится удар, наши друзья, весь наш мир подумает, что я сошел с ума, взбесился…

– Хвала Создателю, – в экстазе выпалил на португальском отец Лео, глаза его закрылись, руки простерлись к небесам, – воистину чудесны пути Твои, Господи, благодарю Тебя, благодарю Тебя за то, что Ты ответил на мои молитвы, да буду я достоин милости Твоей!

– Что? – Малкольм недоуменно уставился на него.

– Ах, сеньор, сын мой, прошу, простите меня, – сказал он снова по-английски, – я лишь возблагодарил Господа за то, что он в милости Своей явил вам свет.

– О. Шерри? – это все, что Малкольм нашелся сказать.

– Ах, благодарю вас, сын мой, но сначала не помолитесь ли вы со мной? – Священник тут же подошел ближе и преклонил колена, закрыл глаза и сложил руки в молитве. Смущенный искренностью этого человека, хотя и считая его молитвы бессмысленными, и в любом случае не в состоянии опуститься на колени, Малкольм остался в кресле, тоже закрыл глаза и прочел короткую молитву, уверенный, что Господь поймет эту мимолетную провинность, стараясь убедить себя, что это вполне нормально: заставить этого человека сделать то, что требуется.

То, что церемония, вероятно, не будет признана законной в его мире, не имело значения. Она будет законной для Анжелики. Она взойдет к нему на супружеское ложе с чистой совестью. И как только первоначальная буря негодования в Гонконге уляжется и его мать будет побеждена, или даже если не будет, став совершеннолетним в мае, он тут же устроит венчание по всем правилам, которое исправит любые мелкие неправильности.

Он приоткрыл глаза. Отец Лео самозабвенно бормотал что-то на своей латыни. Молитва тянулась и тянулась, и вслед за ней благословение. Окончив, отец Лео поднялся на ноги; маленькие глазки, похожие на кофейные зернышки, сверкали на смуглом лице с обвисшими щеками.

– Позвольте мне подать вам шерри, избавить вас от мучений, сеньор; в конце концов, теперь я и ваш слуга тоже, – радостно сказал он. – Как ваши раны? Как вы себя чувствуете?

– Неплохо. Теперь… – Малкольм не мог заставить себя назвать его «отец». – Теперь, касательно венчания, я ду…

– Оно свершится, сын мой, это будет чудесная церемония, я обещаю. – Сколь удивителен промысел Господень, думал отец Лео. Я не нарушил слово, данное французскому министру, Бог привел ко мне этого несчастного юношу. – Не волнуйтесь, сеньор, то, что вы обратились ко мне, есть воля Божья, и венчание пройдет ко Славе Его. – Отец Лео протянул ему полный бокал и наполнил такой же для себя, пролив немного вина. – За ваше будущее счастье и за милость Божью. – Он выпил, потом сел в кресло с таким дружелюбным видом – то самое кресло, которое его предшественник занял с таким содроганием, – что Малкольм почувствовал еще большее беспокойство.

– Так. Ваша свадьба. Она будет самой лучшей, самой большой, невиданной, – заговорил священник. Его переполнял энтузиазм, слова теснились в горле, и настроение у Малкольма упало, ибо он хотел, чтобы эта временная церемония прошла тихо. – Нам обязательно понадобится хор и орган, и новые облачения, и серебряные кубки для причастия, но прежде всех этих деталей, сын мой, нам нужно обсудить столько чудесных планов. Дети, например, теперь они будут спасены, они будут католиками и избегнут чистилища и вечных мук в геенне огненной!

Малкольм прочистил горло.

– Да. Так вот, бракосочетание должно состояться на следующей неделе, вторник подходит лучше всего.

Отец Лео заморгал.

– Но ведь есть еще ваше обращение в истинную веру, сын мой. Это требует времени, и вы…

– Я, ну, я не хочу обращаться, пока еще нет, хотя согласен, согласен на то, чтобы дети были католиками. – Они получат подобающее воспитание и будут образованными, думал он, с каждой секундой все сильнее чувствуя дурноту. Они смогут сами сделать выбор, когда вырастут… Что за мысли лезут ко мне в голову? Еще задолго до этого мы поженимся как положено, в нормальной церкви. – Пожалуйста, на следующей неделе, вторник, самый подходящий день.

Глаза священнослужителя больше не улыбались.

– Вы не собираетесь принять истинную веру? А что станется с вашей бессмертной душой?

– Нет, нет, благодарю вас, не теперь. Я, я буду… я обязательно подумаю над этим. Души, души детей… вот что важно… – Малкольм постарался говорить более связно. – Да, так вот венчание, я бы хотел, чтобы оно прошло в узком кругу, скромная церемония, вторник не…

– Но ваша бессмертная душа, сын мой. Господь явил вам свет, ваша душа все же важнее, чем этот брак.

– Что ж, я обязательно подумаю об этом, непременно. Теперь о свадьбе. Вторник подойдет как нельзя лучше.

Священник поставил бокал на стол, в мозгу его теснились радости, надежды, вопросы, страхи, сигналы опасности.

– Но, сын мой, это невозможно, никак невозможно по многим причинам. Девушка ведь несовершеннолетняя, нет? Должно получить согласие ее отца, подготовить документы. Да и вы тоже, нет?

– Младший член семьи? – Малкольм выдавил из себя осторожный смешок. – В моем случае это не имеет значения, потому что мой отец умер. Таков… таков английский закон. Я навел справки у… у мистера Ская. – Он едва удержался, чтобы не сказать «Небесного Нашего», но все равно обругал себя за то, что упомянул это имя, потому что вдруг вспомнил: Анжелика рассказывала ему, как отец Лео ненавидит этого человека, ненавидит его прозвище, считая его, открытого агностика, язвой на теле общества.

– У этого человека? – голос отца Лео отвердел. – Его мнение, безусловно, должно получить одобрение вашего сэра Уильяма, доверять ему нельзя, что же касается отца сеньориты, он может приехать из Бангкока, нет?

– Он… полагаю, он вернулся во Францию. Его присутствие здесь необязательно, я уверен, мистер Сератар имеет право заменить его. Вторник замечательно нас устраивает.

– Но, сын мой, к чему такая спешка, вы оба молоды, вся жизнь впереди, следует задуматься о вашей душе. – Отец Лео попробовал улыбнуться. – То, что вы послали за мной, была воля Божья, через месяц или два вы…

– Нет, не через месяц или два, – сдавленно произнес Малкольм, готовый взорваться. – Вторник или среда, пожалуйста.

– Одумайтесь, сын мой, ваша бессмертная душа должна стоять для вас…

– Забудьте про мою душу… – Малкольм замолчал, пытаясь взять себя в руки. – Я намеревался одарить церковь, хотя пока она и не моя церковь, одарить ее достойно.

Отец Лео услышал слово «пока» и то, как было произнесено «достойно». Он никогда не выпускал из виду, что для исполнения воли Божьей на земле требовались практичные слуги и прагматические решения. И деньги. И влияние. А эти два главных условия исходили лишь от высокородных и богатых, и нет нужды напоминать себе, что тайпэн «Благородного Дома» олицетворял их оба. Или что сегодня уже был сделан огромный шаг в служении Господу: его попросили об услуге, и дети будут спасены, даже если сей несчастный грешник сгорит в адском пламени. Он вздрогнул всем телом, ужасаясь судьбе этого юноши и всех тех, кто без нужды обрекает себя на вечные муки, когда спасение обрести так просто.

Он оттолкнул эту проблему в сторону. На все воля Божья.

– Венчание состоится, сын мой, не волнуйся, я обещаю… но не на следующей неделе и не через неделю, препон тому слишком много.

Малкольм почувствовал, что его сердце сейчас разорвется.

– Господь Всемогущий, если оно не сможет состояться на следующей неделе или, в крайнем случае, через неделю, тогда проку в нем нет; он должно состояться, когда я сказал, или ничего не будет.

– Но почему? И почему только для близких, сын мой?

– Оно должно состояться, когда я сказал, или ничего не будет, – повторил Малкольм с искаженным лицом. – Вы, вы найдете мне хорошего друга… мне нужна ваша помощь… Ради всех святых, это же так просто – обвенчать нас!

– Да, да, это так, для Бога, но не для нас, сын мой. – Священник вздохнул и поднялся с кресла. – Я буду просить Господа направить меня. Я сомневаюсь, что… но может быть. Может быть. Я должен быть очень уверен.

Слова повисли в воздухе.

– Мне очень неприятно выливать помои на ваш букет из роз, Тайпэн, – произнес «Небесный Наш» Скай, сложив пальцы домиком. Он развалился позади рабочего стола в своей бедной тесной конторке. – Но раз уж вы спрашиваете моего профессионального совета, скажу, что вашему отцу Лео доверять нельзя, ни на грош нельзя, пока вы не обратитесь в католичество. С обращением же никак не успеть к сроку, да я бы и не советовал, Боже упаси. Он станет вертеть вами, водить за нос, а все жизненно важные для вас сроки тем временем пройдут, и тогда вы действительно очутитесь в полном дерьме.

– Так что же мне, черт подери, делать, Небесный Наш?

Скай нерешительно замолчал, высморкал свой картофелеобразный нос и протер пенсне с маленькими стеклышками – его любимая уловка, к которой он прибегал, чтобы выиграть время и прийти в себя, скрыть допущенный промах или, в данном случае, не дать расцвести на лице довольной всепроникающей улыбке.

В первый раз кто-то значительный обратился к нему после того, как он повесил свою собственную вывеску Х. Скай, эсквайр, некогда служивший в «Мудл, Патфилд и Лич, Адвокаты и Барристеры», «Судебные Инны», Лондон, сначала в Калькутте десять лет назад, потом в Гонконге и недавно здесь. И вот наконец у него появился, в перспективе, идеальный клиент: богатый, охваченный нетерпением, с простой проблемой, которая могла бы становиться все более запутанной, с каждым годом, от колыбели до могилы, открывая для него новые возможности. И роскошные гонорары – за решение, а решений было много, и хороших, и жестоких.

– Ну и попали вы в переплет, хуже и вообразить нельзя, – с торжественным видом произнес он, разыгрывая свою роль. Юноша, впрочем, ему нравился и вызывал восхищение, не только как клиент. – Он подбросил ключ: – Гордиев узел, не правда ли?

Малкольм чувствовал себя несчастным. «Небесный Наш», разумеется, прав, отцу Лео доверять нельзя. Даже если бы я обратился в католичество… я не могу, это было бы уже слишком… Он вдруг вскинул голову.

– Узел? Гордиев узел? Та проблема была решена! Одиссей разрубил его пополам. Нет, это был Геракл!

– Прошу прощения, Александр Великий в 333 году до нашей эры.

– Кто это был, значения не имеет, моя проблема заключается… Небесный Наш, помогите мне разрубить этот мой узел, и вы заслужите мою признательность до конца дней и пятьсот гиней…

Выстрел сигнальной пушки начальника гавани эхом прокатился по Поселению. Они выглянули из помутневшего от плесени окна – контора Ская, заваленная книгами, помещалась в здании Ланкчерча, на складе, выходила окнами на море. К их радости из-за мыса показались корабли флота, флагман впереди, все флаги подняты. Они испытали чувство гордости и облегчения. С берега и с кораблей загремели приветственные пушечные выстрелы, самые громкие с фрегата Ее Величества «Жемчужина», флот салютовал залпами своих кораблей.

Оба мужчины закричали «ура», и Скай сказал:

– Теперь мы сможем разобраться с джаппами и спать спокойно в своих постелях. – Незаметно он вернулся к их насущной проблеме, завидуя Малкольму, что у него есть Анжелика, и серьезно настроенный помочь ему. – С джаппами разобраться нетрудно, Вилли нужно вести себя просто и решительно, железный кулак в железной перчатке, или в бархатной, позволяет добиваться результата в большинстве, если не во всех случаях. Как и в вашем.

Малкольм Струан посмотрел на него.

– Как? Как? Если вы разрешите мою проблему, вы сможете – вы сможете сами назвать свою цену. – Усталым жестом он потянулся за своими палками. – В разумных пределах.

– Одну секунду, Тайпэн, – остановил его Скай, энергично протирая стекла пенсне. Цена моя выразится не в одних деньгах, не этого я жду от «Благородного Дома», ваше влияние может помочь мне стать судьей в Гонконге, ах, какое это будет счастье! Моя единственная дилемма заключается в том, выложить ли мне это решение прямо сейчас или подождать, рискуя потерять инициативу. Черта с два! Одна пичуга в постели стоит двух в Ёсиваре.

Оставив торжественный вид, он посадил пенсне на кончик носа, оно тут же стало самой заметной чертой его облика, похожее на двустворчатые двери, из всех щелей которых выливалось его младенчески розовое лицо.

– Мне вдруг пришла в голову одна мысль, Тайпэн. Она могла бы разрешить ваше затруднение в нужные вам сроки. Почему вам не поступить так же, как поступила ваша мать?

Малкольм на мгновение опешил, потом смысл сказанного дошел до него.

– О, о, вы хотите сказать, бежать и тайно обвенчаться? Ради Бога, я и сам думал об этом, – раздраженно произнес он, – но куда бежать, и кто обвенчает нас, отсюда до Макао миллион миль.

– Причем здесь Макао? – осведомился Скай.

– Все знают, что мать и отец убежали и обвенчались в английской церкви в Макао, церемонию провели тихо и быстро из-за влияния деда.

Скай улыбнулся и покачал головой.

– В таком виде эта история была опубликована, на самом деле все было не так. Ваш капитан Орлов обвенчал их на борту вашего клипера «Китайское Облако» на пути из Макао в Гонконг – ваш дед сделал вашего отца хозяином на время этого короткого путешествия, а, как вам известно, закон тайпэна гласит, что в море приказы хозяина исполняются беспрекословно.

У Струана от удивления приоткрылся рот.

– Я в это не верю.

– Первым качеством хорошего адвоката, а я хороший адвокат, мистер Струан, является умение слушать, вторым – нюх на факты и тайны, и третьим – умение держать язык за зубами. Очень важно знать по возможности больше о своих наиболее значительных потенциальных клиентах с тем, чтобы как можно успешнее помогать им в сложных ситуациях. – Он взял понюшку табаку, чихнул. – «Благородный Дом» является первым в Азии, о нем слагают легенды, поэтому, когда я прибыл в Гонконг, я пожелал отделить от легенд факты о Струанах, Броках, американцах Купере и его партнере Уилфе Тиллмане, даже о русском Сергееве. Полага… – Он замолчал. Взгляд молодого человека затуманился, глаза смотрели в пространство, он не слушал его, явно целиком поглощенный этим решением, возникшим из глубины и заполнившим его разум. – Мистер Струан!

– О, прошу прощения, о чем вы говорили?

– Я с отменным удовольствием дарю вам это решение. Сложности, несомненно, существуют, но у вас есть корабли, на кораблях есть капитаны, и капитан любого британского корабля, при определенных обстоятельствах, может совершить обряд венчания. Вы тайпэн, поэтому вы-можете-приказать! Quod erat demobstrandum.[1]

– Небесный Наш, вы бесподобны, – восторженно выпалил Малкольм, – бесподобны! Вы уверены, уверены, насчет моей матери и отца?

– Да. Одним из моих информантов был Морли Скиннер, владелец «Ориентл таймс», современник Дирка Струана, старик, любивший посплетничать о старых временах, другим – миссис Фортерингилл, когда она была еще жива, и… вы обратили внимание, как мало людей интересуются рассказами стариков, а ведь они были очевидцами самых всевозможных событий. Скиннер умер около восьми лет назад, вы его знали?

– Нет. – На счастливое лицо Малкольма вдруг набежала тень. – Если все случилось, как вы говорите, в Гонконге эту историю знал бы каждый.

– Дирк Струан решил замять ее, решил, что «тайное венчание в церкви» будет лучше для лица. Он был достаточно могуществен, чтобы устроить это, и даже Брока склонил принять его план. Все это правда.

– Но если он… – Малкольм замолчал – на его лицо было радостно смотреть. – Только мне не важно, правда это или вымысел, ведь так?

– Нет, не так. То, что это правда, имеет огромное значение, потому что дает вам несокрушимое оправдание перед вашей матерью. В конце концов, вы делаете только то, что сделала она, вы следуете ее примеру.

– Боже мой, Небесный Наш, вы опять правы. – Потом еще более взволнованно. – У вас есть доказательства?

Разумеется, глупыш, подумал Скай, но все сразу ты не получишь.

– Да, в Гонконге. Мне понадобятся деньги на расходы, чтобы немедленно туда отправиться – в счет моего предварительного гонорара. Скажем, пять тысяч, что включает доказательства… и всегда при условии, что мое решение разрубит ваш гордиев узел. К тому времени, когда вы прибудете туда, уже после свадьбы, у меня будут все доказательства, какие вам понадобятся.

– Господь милосердный, а я-то уже решил, что все, конец! – Малкольм откинулся на спинку кресла. Теперь его ничто не сможет остановить. И осознание этого прогнало из головы многих демонов, демонов ночи, демонов дня, демонов будущего. – Какие еще «факты» вам известны обо мне и о прошлом?

– Много всяких, мистер Струан, – с улыбкой ответил Скай. – Но сейчас они вам не пригодятся, хотя сами по себе они очень ценны.

Малкольм Струан направлялся к дому. Он не помнил, чтобы был когда-нибудь так счастлив. Ни трости, ни боль не беспокоили его так сильно, как обычно.

А почему бы нет? – едва не пел он. На следующей неделе я стану мужем самой прекрасной девушке на свете, мама будет усмирена безукоризненно – мне не терпится увидеть ее лицо, – сегодня я даю ужин, который теперь действительно превратится в праздник, и Норберт вернулся как нельзя более кстати, чтобы отправить его к праотцам. – Ай-й-йа!

С радостным видом он раскланивался и махал рукой прохожим. Его хорошо знали и очень жалели, уважали как тайпэна «Благородного Дома» и еще больше завидовали как будущему обожаемому супругу всеобщей любимицы Поселения.

Солнце прорвалось сквозь пелену облаков, словно в ответ на его настроение, и море заискрилось и заиграло в его ярком свете, пока корабли флота разбирались по местам стоянки в заливе. Гребной катер сэра Уильяма продвигался к флагману, другие катера облепили пакетбот. Их собственное торговое судно «Леди Тесс», ходившее между Иокогамой, Шанхаем, Гонконгом, потом всеми крупными портами до самого Лондона и назад, было готово к выходу в море: сегодня вечером оно отправлялось в плаванье.

Его капитан подошел бы, подумал он. Лавидарк Смит, большой и шумный, служит в компании много лет, как и большинство наших капитанов, вот только его я никогда особенно не любил. По мне бы лучше старый дядюшка Шили поженил и благословил нас. Жаль, что я не знал того, что знаю сейчас, когда он был здесь. Ну да ладно. Йосс! Я все равно не могу держать Лавидарка здесь, а даже и завтра еще ничего не получится, сначала необходимо уладить дело с Норбертом.

Как насчет Винсента Стронгбоу, капитана «Гарцующего Облака»? Корабль прибывает в воскресенье и отправляется назад в Гонконг в среду. У меня будет довольно времени, чтобы убить Норберта и проскользнуть на борт до того, как сэр Уильям меня хватится. Здесь мне задерживаться нельзя, гораздо безопаснее быть в Гонконге, где мы – реальная сила, а Анжелика… моя жена к тому времени… она сможет приехать ко мне через две-три недели.

Итак, все решено. И Небесный Наш снова прав: я должен быть очень осторожен, никому ни слова, даже Эйнджел, до самого момента. Ему я могу верить, он поклялся хранить тайну и его гонорар будет растянут на весь год, чтобы гарантировать его преданность. Ай-й-йа, пять тысяч! Ладно, бог с ними, он дал мне ответ, он действительно нашел его! Хвала Создателю!

Еще одно решение: я намерен сократить дозу лекарства, даже попробовать совсем от него отказаться. Это мой долг перед Эйнджел – поправиться и быть сильным без всяких хитростей и подпорок. И быть здоровым, чтобы возглавить «Благородный Дом». С Анжеликой рядом я смогу…

Протрусившие мимо лошади оторвали его от грез. Он помахал всадникам и тут увидел, что стоит неподалеку от церкви; солнце золотило ее шпиль, запах моря, лошадей, земли и жизни щекотал ему ноздри. В тот же миг душу его переполнило чувство признательности, и он направился туда, чтобы вознести благодарственную молитву, как вдруг заметил паровой катер, державший курс на причал компании. Джейми сидел на корме, с головой уйдя в газету, и это напомнило ему о почте. Он свернул с дороги и оказался у края причала как раз перед тем, как туда подошел катер.

– Джейми! – окликнул он, стараясь перекричать шум двигателя, и помахал рукой, когда катер начал медленно продвигаться вдоль свай причала, покрытых толстым слоем водорослей и ракушек. Он увидел, как Джейми прищурился против ветра, потом махнул рукой в ответ. Одного взгляда на его лицо было достаточно. – Я поднимусь на борт.

Он неуклюже ступил на палубу. Идти по наклонной поверхности, опираясь на две трости, было трудно, но он добрался до кормы и позволил Джейми подхватить его под руку и помочь спуститься на три ступеньки в каюту. Каюта была просторной, и здесь их никто не мог слышать. Вокруг морского стола стояли скамьи с запирающимися ящиками под ними. На столе аккуратными пачками была разложена почта: письма, газеты, журналы и книги – все отдельно. Сверху предназначенной для него пачки он сразу увидел письмо матери, ее почерк нельзя было не узнать. Еще одно ее письмо, адресованное Джейми, уже лежало вскрытым на столе.

– Я, я рад вас видеть, Тайпэн.

– Что там такое на этот раз?

– Вот мое письмо, прочтите сами.

Довожу до вашего сведения, что мой сын не может жениться, пока не достигнет совершеннолетия, ни при каких обстоятельствах. Я уже проинформировала преподобного Майклмаса Твита, сэра Уильяма (с этой почтой) и сделала осторожное заявление в «Ориентл таймс» от сего дня (прилагается). Также все наши капитаны всех наших кораблей, заходящих в ваши воды, получили соответствующее уведомление и приказ распространять далее эту информацию. Я также написала адмиралу Кеттереру (с этой почтой) на тот случай, если его будет искушать капитанская церемония. То, что мой сын станет делать после своего двадцать первого дня рождения, безусловно, его личное дело. До того же времени, как перед Богом, я буду защищать интересы его и наши в полную меру своих сил.

Воздух с шумом вырвался из груди Малкольма, и кровь отхлынула от лица. Он разорвал конверт своего письма. Оно почти в точности повторяло предыдущее, за исключением того, что было личным, начиналось Мой дражайший сын и заканчивалось:

Поверь, все это делается ради твоего собственного блага, мой сын. Мне жаль это говорить, но девушка из скверной семьи – до нас дошли слухи, что власти французского Индокитая сейчас преследуют ее отца за подлог, и ты уже знаешь, что ее дядя сидит в долговой тюрьме в Париже. Если она тебе необходима, сделай ее любовницей, хоть я и очень не одобряю этого, но ты лишь наживешь себе еще большие неприятности, в этом я уверена. Я, разумеется, никогда ее не приму.

Надеюсь, я буду иметь удовольствие видеть тебя до Рождества, когда эта печальная история будет уже позади. Я бы написала тебе о подлых Броках, но это следует улаживать здесь, а не в Иокогаме. Твоя любящая мать.

Слова «P. S. Я люблю тебя» стояли в конце, значит, никакого тайного послания не было.

Он медленно разорвал письмо на мелкие кусочки. То, что он настолько хорошо владел собой, доставило ему удовольствие, но не погасило в нем бешенства от того, что она объявила ему шах и мат.

– Эта женщина, – пробормотал он, не подозревая, что говорит вслух, – эта женщина ведьма… ведьма, порожденная дьяволом, колдунья, как она могла знать…

Макфэй смотрел и ждал, глубоко озабоченный.

Когда к нему вернулась способность рассуждать, Малкольм спросил:

– Что в газете?

Заметка была короткой:

Миссис Тесс Струан, исполняющая ныне обязанности главы торгового дома «Струан и Ко» объявила сегодня, что «Благородный Дом» проведет большое празднество по случаю исполнения ее старшему сыну Малкольму двадцати одного года и его официальному назначению тайпэном 21 мая будущего года.

– Что ж, Джейми, – произнес он с горькой улыбкой. – Не много осталось такого, что бы она еще могла сделать, дабы подорвать мой авторитет, а?

– Да уж, – ответил Джейми, всем сердцем сочувствуя ему.

Малкольм видел корабли и горизонт, а за ним – Гонконг, и Пик, и всех своих друзей, и врагов. Теперь она стояла первой в этом списке.

– По-своему это забавно. Несколько мгновений назад я летел на гребне волны… – Тусклым голосом он поведал Джейми о своей великой идее, об отказе Твита и все о замечательном плане Небесного Нашего. – Теперь это хлам.

Джейми был потрясен так же, как и Малкольм. Он словно никак не мог заставить свой мозг работать.

– Может быть, может быть, Твита еще можно уговорить. Может быть, подношение церкви…

– Он отклонил его. Как и отец Лео.

– Господи Иисусе, ты и его просил?

Малкольм рассказал ему об этой встрече, поразив Джейми еще больше.

– Боже всемогущий, тайпэн, если вы так настроены на это, что решились на такое… может быть… мы найдем другого капитана.

– Надежды на это немного, Джейми. В любом случае, Небесный Наш подчеркнул, чтобы я хранил все в тайне до самого конца, в особенности от сэра Уильяма, который имеет право запретить венчание, поскольку Анжелика и я несовершеннолетние. А если она официально известила его, ему придется рассказать обо всем Сератару. Она выиграла… Будь она проклята!

Он опять устремил взгляд за горизонт. В прошлом, когда случалась большое несчастье, когда, например, утонули близнецы – хотя она никогда не говорила этого прямо, ему всегда казалось, что она винит в этом его, что если бы он каким-то образом был там, трагедии бы не произошло, – он чувствовал, что к глазам подступают слезы, как сейчас, но прогонял их назад, и от этого боль становилась сильнее, а ощущение, что он задыхается, еще ужаснее. Он поступал так потому, что «тайпэн никогда не плачет». Она постоянно вбивала ему это в голову. Это были ее первые слова, которые он мог вспомнить: «Тайпэн никогда не плачет, он выше этого, он продолжает бороться, как Дирк, он несет свой крест». Она повторяла их снова и снова, хотя отец всегда так легко начинал плакать.

Я никогда не понимал, с каким презрением она к нему относилась.

Она никогда не плакала, я не помню ни единого раза.

Я не заплачу. Я буду нести свой крест. Я поклялся, что буду достоин называться тайпэном, и я буду достоин. Никогда больше она не будет для меня мамой. Никогда. Тесс. Да, Тесс. Я вынесу это.

Его взгляд остановился на Джейми, он чувствовал себя таким старым, таким одиноким.

– Пойдем на берег.

Джейми начал было говорить что-то, замолчал. Выражение его лица было странным. Потом он указал рукой на сиденье напротив. Там лежали еще пакеты с почтой.

– Что это?

– Это… это почта Крошки Вилли. Бертрам, новый порученец при миссии, заболел, поэтому я сказал, что… что захвачу им их почту. – Пальцы Джейми дрожали, как и его голос. Он поднял большую пачку писем. На бечевке, перевязывавшей ее крест-накрест, стояла в центре государственная печать, но, перебирая уголки, было, однако, легко найти два ее письма. Сэру Уильяму и адмиралу Кеттереру. – Мы… если у нас будет немного времени и… и удачи, вы бы могли… я… мне, возможно, удалось бы вы… вытащить их.

Малкольму показалось, что волосы у него на затылке выпрямились и стали как проволока. Ограбление королевской почты каралось повешением.