Читать книгу Гайдзин. Том 2 - Джеймс Клавелл - Страница 6

Среда, 3 декабря

Хирага мельком увидел свое отражение в витрине мясной лавки и не узнал себя. Прохожие на главной улице едва обращали на него внимание. Он вернулся на несколько шагов и уставился на тусклый образ и новый наряд. Цилиндр, высокий воротник и галстук, с широкими плечами, в талию сюртук из темного сукна, голубой шелковый жилет, поперек него цепочка из нержавеющей стали, прикрепленная к карманным часам, тесные брюки и кожаные сапоги. Все было преподнесено ему в дар правительством Ее Величества, за исключением часов, которые подарил ему Тайрер за оказанные услуги. Он снял шляпу и еще раз оглядел себя, поворачиваясь то одним боком, то другим. Выбритый некогда верх головы теперь покрывали волосы, они изрядно отрасли – конечно, не такие длинные, как у Филипа Тайрера, но определенно достаточной длины, чтобы сойти за европейца. Лицо гладко выбрито. Качество и дешевизна английских бритв сильно поразили его – еще один ошеломляющий пример мастерства, которого они достигли в промышленном производстве.

Он улыбнулся отражению, довольный своим маскарадом, потом достал часы, полюбовался ими и посмотрел время: одиннадцать часов шестнадцать минут. Словно шестнадцать минут имели какое-то значение, язвительно подумал он, довольный, однако, тем, что так быстро освоился с системой измерения времени гайдзинов. Я много узнал. Еще не достаточно, но это уже начало.

– Желаете прикупить славную мороженую ножку австралийского барашка, прямо с пакетбота, из ихнего ледника, милорд, или, может статься, немного этого чудного жирного бекона, копченого в Гонконге? – Мясник был лысым, толстобрюхим, с огромными руками, похожими на корабельные пушки, и в заляпанном кровью переднике.

– О! – Только тут Хирага заметил куски мяса, ливера и дичь, висевшие по другую сторону стекла, и рой облепивших их мух. – Нет, нет, спасибо. Я просто смотреть. До свидания, сэр, – ответил он, скрывая отвращение. Размашистым жестом он водрузил цилиндр на голову, лихо заломив его на ухо, как это делал Тайрер, и двинулся дальше по главной улице к Пьяному Городу и деревне, вежливо приподнимая шляпу при встрече с другими прохожими или всадниками, которые отвечали ему тем же. Это доставило ему еще большее удовольствие, потому что означало, что его принимают, означало по их стандартам, столь отличным от японских обычаев – от стандартов культурных людей.

Дураки. Только потому, что я пользуюсь их платьем и начал носить его, как они, эти глупцы считают, что я изменился. Все они по-прежнему враги, даже Тайра. Тайра сделал глупость, передумав насчет Фудзико, что это на него нашло? Это совсем не укладывается в мой план.

Хирага заметил Струана, выходившего из своей фактории. Британец тяжело опирался на палки. Его сопровождал Джейми Макфэй. Женщина Ори шла между ними, увлеченно беседуя с обоими. Это напомнило ему о его встрече с человеком номер два из «Благородного Дома». У него все еще кружилась голова от цифр и фактов о Западе и подгибались колени при мысли о том, сколько информации выжал из него Макфэй о заимодавцах и торговцах рисом, вроде Гъёкоямы. «Дзами-сан, мозет, вазмозный вам встречать один из эти 'рюди, ес'ри сикретный, – в отчаянии предложил он тогда, лишь бы его отпустили, – я переводить, ес'ри сикретный».

Сея ожидал его. Почуяв желание сеи узнать то, что узнал он, Хирага начал играть с ним, принял предложенный массаж. Затем отдохнувший, в чистой юкате, за изысканным обедом из риса, сушеных кальмаров, выловленного утром морского окуня, нарезанного тонко, как бумага, с соей, дайконом – хреном – и саке, он сказал, что имел беседу с важными гайдзинами и они ответили на его вопросы. Он пригубил саке и замолчал. Важная информация требовала поощрения. Взаимности.

– Какие новости из Киото?

– Все странно и непонятно, – ответил сёя, радуясь, что ему дали повод заговорить об том. – Мои повелители сообщили мне, что сёгун и принцесса Иядзу прибыли благополучно и поселились во дворце. Патрули Огамы устроили еще три засады на сиси… нет, прошу прощения, пока неизвестно, скольких убили. Князь Ёси и князь Огама почти не выезжают за ворота своих резиденций… Но Врата теперь охраняются самураями Сёгуната, как и в прошлые годы.

Глаза Хираги округлились.

– В самом деле?

– Да, Отами-сама. – Сея был в восторге от того, что рыбка проглотила наживку. – Странно, правда, то, что совсем недалеко от каждых Врат расставлены тайные заставы из самураев Огамы, и время от времени военачальники двух кланов тайно собираются вместе.

Хирага фыркнул.

– Любопытно.

Сея кивнул и, будучи старым и опытным рыбаком, резко подсек.

– И да, вот еще что. Вас это вряд ли заинтересует, но мои повелители полагают, что двое сиси, о которых я упоминал раньше, Кацумата и сиси из Тёсю по имени Такеда, избежали пленения в Киото и сейчас путешествуют по Токайдо.

– В Эдо?

– Мои повелители не сказали. Ясно, что эта новость ничего не стоит. – Сея поднес к губам чашечку с саке, с тайным весельем наблюдая за попыткой Хираги не выдать снедавшего его нетерпения. – Все, что касается сиси, может иметь значение.

– А, ну, в этом случае… хотя и неразумно пересказывать слухи, – заговорил сёя, изображая смущение: он решил, что момент вытаскивать рыбу на берег созрел. – Говорят, что по постоялым дворам Киото бродит слух, будто после первой засады уцелел еще один человек. Женщина, женщина-самурай, искусно владеющая сюрикеном… что с вами, Отами-сама?

– Ничего, ничего. – Хиарга отчаянно пытался сохранить самообладание, тысячи вопросов, как шарики, запрыгали у него в голове. Только одна женщина из школы Кацуматы освоила это искусство. – Так вы говорили, сёя? Женщина самурайского происхождения уцелела?

– Это всего лишь слух, Отами-сама. Глупость. Саке?

– Благодарю вас. Эта женщина, было о ней еще что-нибудь?

– Нет. Столь пустые разговоры едва ли заслуживают того, чтобы их пересказывали.

– Может быть, вы смогли бы выяснить, есть ли в этой чепухе доля правды. Я бы хотел знать. Пожалуйста.

– В таком случае… – сказал сёя, отметив про себя это «пожалуйста» как большую уступку и добавив в голос подобострастия: – Гъёкояма почтут за честь оказать вам и вашей семье, нашим досточтимым клиентам, любую услугу.

– Благодарю вас. – Хирага допил свое саке. Сумумо была в Киото вместе с Кацуматой… Где она сейчас, почему она не отправилась в Симоносеки, как я приказал, что она там делала, если ей удалось ускользнуть, где она?

Чтобы отплатить за полученные новости, он сделал над собой усилие и отложил эти и другие вопросы на потом и сосредоточился. Он достал связку исписанных листов и начал объяснять, местами дословно, все, что Тайра и Макфэй рассказывали ему на протяжении часов. Сея слушал внимательно, благодарный жене, которая подслушивала их и тайком записывала каждое слово.

Когда Хирага закончил говорить о займах, финансировании и банковском деле – не понимая большей части того, что ему сообщали, сёя, поражаясь памяти Хираги и той цепкости, с которой юноша удерживал в голове вещи, совершенно ему чуждые, сказал серьезно:

– Замечательно, Отами-сама.

– Еще одна важная вещь. – Хирага сделал глубокий вдох. – Макфэй сказал, у гайдзинов есть особый рынок, сёя, фондовый рынока, где единственным товаром, за который торгуются, который покупают или продают, являются маленькие отпечатанные бумажки, называемые акци, которые каким-то образом представляют деньги, огромное количество денег, и каждая акци – это часть компени.

Он выпил немного чая. Видя по лицу сеи, что тот не все понимает, он сделал еще один глубокий вдох.

– Скажем, даймё Огама отдал все Тёсю, всю землю и все, что на ней производят, некой компени, Тёсю Компени, и издал указ, что эта компени должна быть поделена, по договору, на десять тысяч равных частей, десять тысяч акци, понимаете?

– Я… кажется, да. Продолжайте, прошу вас.

– Таким образом, фонда Тёсю Компени составляет десять тысяч акци. Дальше, даймё от имени этой компени предлагает все или любую часть или количество акци кому угодно, у кого есть деньги. За свои деньги этот мужчина или женщина получает особый лист бумаги, на котором сказано, сколько акци Тёсю Компени он купил. Этот человек затем становится владельцем этой части компени и, следовательно, той же доли ее богатств. Деньги, которые он и другие заплатили компени, становятся тогда ее кайпита'ром, так, кажется, этот гайдзин Макфэй сказал, теми деньгами, которые нужны, чтобы управлять и увеличивать богатство компени, чтобы выплачивать содержания, или отвоевывать землю у моря, или покупать оружие, или семена, или улучшать рыбацкие лодки – платить за все, что нужно, чтобы Тёсю росло и процветало и чтобы стоимость Тёсю Компени становилась выше.

Макфэй объяснил, что… Он сказал, на любом рынке, сёя, цены меняются, в голодное время часто каждый день, нет? То же самое и на этом ежедневном фондовом рынке, где сотни разных компени, где есть покупатели и продавцы. Если урожай в Тёсю огромный, что цена каждой части Тёсю Компени будет большой, если голод, то низкой. Цена каждой акци тоже меняется. Понятно?

– Кажется, да, – медленно ответил сёя, на самом деле очень хорошо уловивший суть и сгоравший внутри от восторга и вопросов, требовавших ответов.

– Хорошо. – Хирага устал, но был заинтригован этими новыми идеями, хотя временами и терялся в их лабиринте. Ему никогда, за всю свою жизнь, не приходилось торговаться на рынке или в гостинице, он просто платил, что спрашивали и когда спрашивали, никогда в жизни он не спорил из-за цены чего-то или из-за суммы счета до тех пор, пока не стал ронином. Счета всегда посылались тем, кто получал ваше содержание, если вы были самураем. Обычно матери, если вы были неженаты. Покупки и все денежные вопросы были уделом женщин, ни в коем случае не мужчин.

Вы ели, что она – мать, тетя, бабушка, сестра или жена – покупала на ваше содержание, точно так же одевались и вооружались. Без содержания вы голодали, вы и ваша семья, или становились ронином, или вам приходилось добровольно отказываться от звания самурая и становиться крестьянином, поденным рабочим или, что было гораздо хуже, торговцем.

– Сея, – сказал он, морща лоб. – Цены меняются на рынке, где торгуют едой или рыбой. Но кто назначает цену?

Гильдия рыбаков или крестьян, мог бы ответить сёя, или скорее всего купцы, которым на самом деле принадлежат все эти продукты, поскольку они одалживали всем деньги на покупку сетей или семян. Но он был слишком осторожен, большая часть его энергии расходовалась на то, чтобы оставаться спокойным перед лицом такого обилия бесценной информации, пусть и не исчерпывающей.

– Если рыбы много, она дешевле, чем когда ее мало. Все зависит от улова или от урожая.

Хирага кивнул. Сея явно хитрит, пряча от него правду или искажая ее. Но чего еще можно ждать от купцов и заимодавцев, подумал он, неожиданно решив держать любую встречу между этим человеком и Макфэем в запасе, а также приберечь на потом последнее правило компени, которое, он не мог понять почему, заинтриговало его больше, чем все остальные: если вы оказывались тем, кто образовывал компени, вы решали, сколько акци вы оставляли себе, без всякой платы, и если это количество достигало пятидесяти одной или больше из каждой сотни, вы удерживали власть над всей компени. Но зачем…

Голова его едва не разорвалась, когда он вдруг понял: без всякой платы вы становились Сёгуном этой компени, чем крупнее компени, тем значительнее Сёгун… без всякой платы!

Когда сонно-дзей станет реальностью, мы – совет самураев – мы будем рекомендовать императору, чтобы только наш совет мог образовывать компени, тогда наконец-то мы обретем власть над всеми паразитами, купцами и заимодавцами!

– Отами-сама, – говорил между тем сёя, не заметивший перемены в Хираге, поскольку сам был вне себя от радости, выудив столь дивные сведения. – Мои повелители будут очень признательны вам, как и я. Когда нам удастся просеять все ваши блестящие мысли и идеи, возможно, мне представится случай задать вам несколько незначительных вопросов?

– Разумеется, – ответил Хирага, восторженно рисуя свое будущее в розовых красках. Чем больше вопросов, тем лучше, они заставят меня понять все первым. – Возможно, когда вы услышите еще что-нибудь об Огаме и Ёси, или о сиси, или о той женщине. Сюрикен, вы сказали?

– Я приложу все усилия, – пообещал сёя, понимая, что сделка состоялась. Потом разум вернул его к недостающей и очень важной части этой загадки. – Пожалуйста, позвольте спросить, что есть эта компени? Что это такое, как она выглядит?

– Я не знаю, – ответил Хирага, глядя на него столь же озадаченно.

– Это хорошо, что вы так пунктуальны, мистер Струан, – неприветливо буркнул адмирал Кеттерер, – такую точность редко встретишь среди… э… торговцев. – Он собирался сказать «торгашей», но решил что времени впереди достаточно и он еще успеет дать залп всем бортом. – Присаживайтесь. Шерри?

– Немного сухого сака, благодарю вас, адмирал.

Адъютант поднес ему сак, налил адмиралу еще портвейна и вышел. Они подняли бокалы, испытывая друг к другу искреннюю неприязнь. Рабочий стол адмирала был свободен от бумаг, за исключением какого-то официального документа, вскрытого конверта и письма, написанного почерком его матери.

– Чем я могу быть вам полезен? – спросил Малкольм.

– Вам известно, что несколько моих матросов были убиты китайскими пиратами, обстрелявшими нас с берега из британских пушек во время стычки в Мирс-Бэй. Британских пушек.

– Я читал отчеты в газетах, но не знаю доподлинно, были ли они британского производства.

– А я знаю. Лично убедился в этом. – Адмирал с кислой миной взял документ со стола. – Первичное расследование, проведенное губернатором, предполагает, что наиболее вероятным виновником была либо компания Струанов, либо компания Броков.

Малкольм невозмутимо посмотрел на своего более старшего краснолицего собеседника.

– Губернатор может предполагать, что ему угодно, адмирал Кеттерер, но любому официальному обвинению лучше быть подкрепленным доказательствами, в противном случае мы будем очень расстроены, а с Броком вообще случится апоплектический удар. Я ничего не знаю о подобной сделке, да и в любом случае продажа оружия не запрещена парламентом. А Норберт Грейфорт знает? – Джейми предупредил его, что Грейфорт тоже получил приглашение к адмиралу на десять тридцать, но прибыл только в одиннадцать, и что вся беседа продолжалась не более трех минут.

Шея Кеттерера покраснела, когда он вспомнил оскорбительный ответ Грейфорта.

– Нет. Этот… этот нахал отказался обсуждать эту тему. Вы тоже отказываетесь?

– Я не знаю, что вы хотите обсудить, адмирал.

– Вопрос о вывозе и продаже пушек и оружия здешним туземцам. И боевых кораблей. И опиума.

– Мы в доме Струана – китайские торговцы и торгуем по британским законам, – осторожно заметил Малкольм. – Ни один из этих товаров не запрещен законом.

– Опиум скоро будет запрещен, – отрезал адмирал.

– Когда это случится, торговля им прекратится.

– Торговля опиумом сейчас противоречит закону Китая и здешнему закону тоже!

– Наша компания, я повторяю, не торгует здесь опиумом, даже несмотря на то что это, я повторяю, не противоречит британским законам.

– Но вы признаете, что эта торговля пагубна и аморальна.

– Да, но на данный момент она одобрена правительством Ее Величества и, к сожалению, является единственным товаром, который мы можем обменять на китайский чай, приносящий парламенту огромные доходы в виде налогов.

– Я хорошо знаком с китайской проблемой. Я бы хотел, чтобы вы и ваша компания пошли навстречу новому закону уже теперь и добровольно отказались от ввоза опиума в Японию.

– Здесь мы им не торгуем.

– Хорошо. Если я обнаружу какие-нибудь корабли, перевозящие опиум, я намерен конфисковать весь груз и сам корабль.

– Я бы сказал, что юридически вы будете действовать на свой страх и риск, адмирал. Сэр Уильям согласился с вашим намерением или одобрил его?

– Еще нет. Я бы хотел, чтобы вы и все остальные торговцы… остальные торговцы сделали это по собственной воле. То же касается новых ружей, заряжающихся с казенной части, патронов к ним, пушек и боевых кораблей.

– А Грейфорт согласился на столь ошеломляющее предложение?

Шея побагровела совершенно.

– Нет.

Малкольм задумался на мгновение. Они с Джейми заранее рассчитали, что именно это и должно быть на уме у адмирала. Помимо письма его матери.

– Через несколько дней у нас назначена встреча с сэром Уильямом, – сказал он. – Я почту за честь, если вы будете присутствовать в качестве моего личного гостя. Все торговцы вас выслушают.

– Мои взгляды уже хорошо известны. Уж кто-кто, а вы, торговцы, должны бы знать, с какой стороны ваш кусок хлеба намазан маслом, что без флота, который защищает вас и ваши торговые пути, вы беспомощны. Поставляя туземцам пушки, вы угрожаете Королевскому флоту, вы поможете топить свои собственные суда, убивать своих сограждан и себя в придачу!

– Если вы возьмете пример Индии или любого дру…

– Как раз об этом я и говорю, мистер Струан! – обрушился на него адмирал. – Если бы индийцы не были вооружены нашим оружием, восстания никогда бы не произошло, бунты в любом месте подавлялись бы быстрее, воспитание дикарей по всему миру шло бы легче и как подобает, полезная торговля шла бы мирно и мировой порядок расцвел бы в благоволении Британии. А подлым, трижды растреклятым пиратам не из чего было бы стрелять по моему флагману, клянусь Богом! А если Королевский флот не будет править морями, тогда, клянусь Богом, настанет конец Британской империи, всей торговле и мы окажемся опять в мрачном средневековье!

– Если говорить конфиденциально, вы совершенно правы, адмирал, – произнес Малкольм с напускным жаром и почтительностью, следуя совету дяди Чена: «Когда мандарин в ярости на тебя, какова бы ни была причина, не мешкая согласись конфиденциально, что он прав, ты всегда можешь подослать к нему убийц позже, когда он будет спать».

Все эти годы он постоянно участвовал в этом споре с армией, флотом и правительственными чиновниками. И был свидетелем ссор отца с матерью: отец выступал за свободную торговлю, мать – за мораль, отец негодовал по поводу неразрешимости опиумного треугольника, мать и в этом случае была яростной противницей опиума и торговли оружием – обе стороны были правы, ни одна не уступала другой и ссора неизменно кончалась тем, что отец напивался до отупения, а его мать улыбалась своей застывшей, приводящей в бешенство улыбкой, которую ничто не могло стереть с ее лица; и последним уколом отца всегда было: «мой Старик – и твой Волшебный Принц – сам Великий Зеленоглазый Дьявол Дирк начал эту торговлю, она привела нас к процветанию и посему да поможет нам Бог!»

Много раз он гадал, но никогда не осмеливался спросить, любила ли она на самом деле отца, а не сына, согласилась на сына только потому, что отец был недосягаем. Он знал, что никогда не задаст ей этого вопроса, а если бы и задал, она просто улыбнулась бы этой своей невозможной улыбкой и сказала бы: «Малкольм, не говори глупостей».

– Говоря конфиденциально, вы правы, адмирал, – повторил он.

Кеттерер взахлеб прикончил свой портвейн и налил еще.

– Ну, это уже что-то, клянусь Господом! – Он поднял глаза. – Значит, вы позаботитесь о том, чтобы компания Струанов на занималась здесь продажей оружия?

– Я, безусловно, приму все сказанное вами к сведению и посоветуюсь с моими коллегами-торговцами.

Кеттерер достал носовой платок и шумно высморкался, взял понюшку табаку, чихнул и высморкался снова. Когда в голове у него просветлело, его злобный взгляд уперся в молодого человека: адмирала раздражало то, что он не видел никаких признаков слабости.

– Тогда я скажу это по-другому. Говоря конфиденциально, вы согласны, что помогать джаппам приобретать пушки, английские пушки, любые, черт подери, пушки или британские военные корабли есть глупость?

– Сравнимый по силе флот в их руках был бы большой ошиб…

– Катастрофой, сэр-р! Полной катастрофой и сущей глупостью!

– Я согласен.

– Прекрасно. Я бы хотел, чтобы вы склонили всех остальных торговцев к своему мнению: никакой торговли оружием здесь, особенно пушками, и, разумеется, никакого опиума. Конфиденциально, конечно.

– Я буду рад изложить это мнение, адмирал.

Кеттерер фыркнул. Малкольм начал подниматься, не желая, чтобы его загнали в угол.

– Одну минуту, мистер Струан, есть еще один вопрос, прежде чем вы уйдете. Частный вопрос. – Адмирал махнул рукой на конверт и письмо на столе. – Вот. От миссис Струан. Вы знаете, что в нем?

– Да, да, знаю.

Кеттерер передвинул письмо на центр стола.

– Считается, что ваш «Благородный Дом» – первая компания в Азии, хотя я слышал, Броки вас сейчас обходят. Какое бы место вы ни занимали, вы могли бы послужить проводником добра. Я бы хотел, чтобы вы и ваша компания помогли мне в этом правом деле. Правом, мистер Струан.

Расстроенный Малкольм промолчал. Он считал, что отвечал на вопросы пространно и не был готов еще к одной лекции.

– Конфиденциально, между вами и мной, – с ударением произнес Кеттерер, – я обычно не обращаю внимания на подобные письма гражданских лиц, обычно не обращаю. Самой собой разумеется: правила и законы Королевского флота принадлежат Королевскому флоту. – Глоток портвейна и сдавленная утробная отрыжка. – Юный Марлоу пригласил вас и… вашу невесту на «Жемчужину» во время испытаний в открытом море. Во вторник. На весь день. – Пристальный взгляд впился в его лицо. – Не так ли?

– Так, сэр, – пробормотал Струан. Голову сдавило, ему показалось, что слух подвел его.

– Разумеется, для этого необходимо мое разрешение. – Адмирал выдержал паузу, потом сказал: – Кстати, мистер Струан, эта предполагаемая дуэль – скверная затея, да, совершенно неразумная. – Малкольм моргнул при столь неожиданной смене темы и постарался сосредоточиться, а адмирал продолжал: – Как бы этот… этот Грейфорт ни заслуживал скорейшего перехода в мир иной, дуэли запрещены законом и неразумны, к тому же могут произойти ошибки, серьезные ошибки. Ясно?

– Да, сэр, благодарю вас за совет, но вы говори…

– Благодарю вас, мистер Струан, – гладко прервал его адмирал, вставая. – Благодарю вас за то, что навестили меня. До свидания.

В смятении Малкольм поднялся на ноги, не уверенный, правильно ли он все понял.

– Должен ли я заключить из ваших слов, что я мо…

– Мои слова не означают ничего, кроме того, что я сказал, сэр. – Голос звучал холодно, отчетливо, как с квартердека. – Точно так же, как вы говорили мне, конфиденциально, что примите мои слова к сведению, так и я в ответ говорю вам, конфиденциально, что приму все, что вы скажете, и сделаете, к сведению – до полуночи понедельника. До свидания.

Снаружи на променаде воздух был свежим, чистым и свободным от всяких сложностей. Малкольм глубоко вдыхал его до тех пор, пока его живительная сила не уняла тяжелые удары в висках и груди. Обессилевший и окрыленный, он рухнул на ближайшую скамью и устремил взгляд на флот перед собой, не видя его.

Правильно ли я понял Кеттерера, спрашивал он себя снова и снова, в который раз ослепленный надеждой, что Кеттерер мог бы, именно мог бы попробовать забыть о письме матери и дать Марлоу разрешение принять нас на борту и не запрещать Марлоу поженить нас?

– «Конфиденциально», Кеттерер повторил это несколько раз, – пробормотал он, – а также «между нами» и «в ответ». Означает ли это, что он будет вести себя тихо, если я выполню то, что зависит от меня? Что, во имя Создателя, мог бы я сделать и сказать до ночи понедельника, чтобы убедить этого мерзавца, потому что именно мерзавец он и есть, подлый шантажист без совести и чести!

Чепуха! Это сделка – он предложил сделку, «ты – мне, я – тебе» – замечательную сделку для меня и неплохую для него. Мне придется действовать очень осторожно, остальные торговцы встретят в штыки любое добровольное эмбарго. Мне придется вести игру честно, потому что этот сукин сын хитер и не удовлетворится одними лишь обещаниями.

Кому я могу доверить этот новый кончик в том запутанном клубке, в какой превратилась моя жизнь? Небесному Нашему? Джейми? Марлоу? Разумеется, не ему. Эйнджел? Нет. Ей – нет. Если бы здесь был дядя Чен, лучшего нельзя было бы и желать, но его здесь нет, так кому же? Некому. Тебе лучше никому ничего не говорить!

Ты должен нести все это в одиночку – разве не это, как рассказывала мне мать, Дирк всегда говорил отцу о жизни тайпэна. «Быть одному и в одиночку нести всю ответственность – в этом заключается вся радость и вся боль этого звания». Что я могу сделать насчет пушек и ру…

– Добрый день, мистер Струан.

– О! О, здравствуйте, мистер Горнт.

– Вы выглядели таким печальным, что я просто должен был прервать вас.

– Нет, не печальным, – устало проговорил Малкольм, – я просто задумался.

– А, извините, в таком случае я оставлю вас, сэр.

– Нет, прошу вас, присаживайтесь. Вы сказали, за свою цену?

Эдвард Горнт кивнул.

– Я приношу извинения за то, что не встретился с вами раньше, но мистер Грейфорт все никак не мог… понять. Теперь он согласен на пистолеты, двуствольные дуэльные пистолеты, и один выстрел или два по вашему выбору с двадцати шагов.

– Хорошо. И?

– И я попытался отговорить его от дуэли, но он сказал: «Только если Малкольм Струан публично извинится», что-то в этом роде.

– Хорошо. Но тот, другой вопрос, здесь нет ни дверей, ни стен. – Малкольм показал рукой на почти безлюдный променад. – Цена?

– Это место и мне казалось идеальным, но мы не можем находиться вместе слишком долго и должны быть осторожны: мистер Грейфорт, возможно, сейчас разглядывает нас в бинокль.

– Он следит за нами?

– Я не знаю наверняка, сэр, но готов поспорить, что да.

– Тогда где-нибудь в другом месте? Позже?

– Нет, это место подходит, но он очень хитер, и я не хочу, чтобы у него возникли подозрения. Цена: Если моя информация поможет вам блокировать план Моргана пустить вас ко дну и сделает Броков банкротами.

– Вам известны детали?

Горнт тихо рассмеялся.

– О да, и гораздо больше, хотя ни Морган, ни Старик Брок не знают, что я знаю, как не знает и мистер Грейфорт. – Он заговорил еще тише, едва шевеля губами. – Все это должно остаться нашей тайной, тайной двух человек, но цена заключается в следующем: вы разорите Моргана Брока, будете преследовать его, пока он не окажется банкротом, посадите в тюрьму, если сможете. Если будет необходимо разорить и Тайлера, мне все равно, но после их падения вы гарантируете, что я получаю принадлежащие им пятьдесят процентов в компании Ротвелла безвозмездно и безо всяких условий; вы поможете мне получить в банке «Виктория» такую сумму, которая понадобится, чтобы выкупить половинную долю Джеффа Купера. В течение десяти лет вы не станете преследовать меня иначе как обычного конкурента, предоставляя мне условия наибольшего благоприятствования в любых сделках – все это будет иметь вид предварительной договоренности, составленной и подписанной вами. После десяти лет мы снимаем перчатки.

– Согласен, – тут же сказал Малкольм, ожидавший более жестких условий. – Но эти ублюдки в «Виктории» вовсе не наши друзья, Брок основал этот банк и все это время не допускал нас туда, так что здесь мы не многим сможем помочь.

– Они скоро будут ими, сэр. Скоро вам будет достаточно сказать «дерьмо», и весь совет директоров сядет на корточки и спустит штаны. Все это, разумеется, должно сохраняться в глубочайшем секрете. Каковы ваши планы после дуэли?

Малкольм не колебался ни секунды, находя очень странным то, что мог с такой быстротой довериться этому человеку. Он рассказал ему о «Гарцующем Облаке».

– Это предполагает, что я выйду победителем или не буду серьезно ранен. Как только я доберусь до Гонконга, я смогу замять шум, который поднимется, – произнес он доверительным тоном.

– Как вы намерены стрелять? Я имею в виду, вам же необходимы палки?

– Одной будет достаточно, чтобы не упасть, за такой промежуток времени. – Малкольм холодно улыбнулся. – Я практиковался.

– Теперь, я предлагаю хитрость, чтобы избежать судебного преследования в том случае, если один из вас будет убит. Она хорошо срабатывала в Виргинии, должна сработать и здесь. Вы оба пишете друг другу письмо, которое будет доставлено вечером накануне дуэли и помечено той же датой. В письме вы напишете, что пришли к взаимному согласию отменить дуэль «при встрече завтра на Ничейной Земле, где вы оба примите, как джентльмены, взаимные одновременные извинения друг от друга». – Горнт улыбнулся. – Мы, секунданты, засвидетельствуем, что когда вы показывали друг другу свои пистолеты, один из них по трагической случайности выстрелил.

– Тонко придумано. Норберт согласился?

– Да. Я доставлю вам его письмо во вторник, пошлите ему свое с мистером Макфэем, но лучше держать все в секрете, я имею в виду, что это лишь уловка.

В голове у Малкольма не умолкая звучало «вторник, вторник…», но он заставил себя не думать об этом. Горнт продолжал, словно говорил о чем-то самом обычном:

– После дуэли – будет лучше всего, если вы убьете его, а не раните – я отправлюсь на клипер вместе с вами. В обмен на письменный контракт я подробно объясню вам, как вы можете полностью разрушить сеть, гарантирующую финансовое благополучие Брока, сопроводив рассказ пакетом официально заверенных копий писем и документов, достаточных для любого суда, а также другие, которые вложат в вашу руку хорошую дубину в разговоре с «Викторией».

Малкольм почувствовал поднимающееся из глубины теплое сияние.

– Почему не сейчас, зачем ждать до среды?

– Мистер Грейфорт может убить вас, – спокойно ответил Горнт, – тогда эта информация окажется растраченной впустую, а я подвергну себя напрасному риску.

Помолчав немного, Малкольм спросил:

– Скажем, он меня убьет или тяжело ранит, как вы тогда осуществите свою месть?

– Я поговорю с миссис Струан, сэр, безотлагательно. Я ставлю на то, что это не понадобится. Я ставлю на вас, а не на нее.

– Я слышал, вы не играете в азартные игры, мистер Горнт.

– В карты на деньги, нет, сэр, никогда – я понял бесполезность этого, глядя на своего отчима. С жизнью? По самым большим, предельным ставкам. – Горнт почувствовал на себе чей-то взгляд и сказал тихо: – Кто-то наблюдает за нами. – Он обернулся. Это была Анжелика, выходившая из фактории Струана напротив. Она помахала рукой. Малкольм помахал ей в ответ и поднялся. Оба мужчины смотрели, как она приближается к ним.

– Привет, Эйнджел, – тепло приветствовал ее Малкольм; слова адмирала плясали у него в голове. – Позволь представить тебе мистера Горнта из кампании Ротвелла в Шанхае. Моя невеста мадемуазель Ришо.

– Мэм! – Горнт поднес к губам ее руку и галантно поцеловал.

– Мистер Горнт, – пробормотала она, читая его взгляд. В следующий момент возникло странное молчание, потом без всякой видимой причины все трое громко расхохотались.

– Что это? – спросила она, и сердце ее учащенно забилось.

– Joie de vivre,[5] – ответил Горнт.

Она посмотрела на него; ей понравилось то, что она увидела, его улыбка согревала ее, потом она взяла Малкольма под руку, уже мысленно пересказывая эту встречу в письме, которое прервала:

Признаюсь, дорогая Колетта, я подсмотрела их на променаде, поэтому надела свой самый красивый капор, и застала их врасплох и взяла моего Малкольма под руку (ЧТОБЫ ЗАЩИТИТЬ СЕБЯ), потому что этот прибывший джентльмен высок и красив, с самым озорным блеском в глубине глаз, который я тут же заметила, хотя Малкольм наверняка его не разглядел, иначе был бы еще ревнивее, чем обычно, милый мой бедняжка! Я хотела встретиться с этим высоким незнакомцем как бы случайно. У него легчайший акцент южанина, широкие плечи, узкая талия, – вероятно, фехтовальщик – и он божественно танцует. Я от души надеюсь, что он станет другом, они так нужны мне здесь…

– Ла, cheri, – сказала она и обмахнулась веером, тут же почувствовав, как внутри разливается приятное тепло – неосознанная кошачья реакция на мужское обаяние Горнта. – Извините, я не хотела прерывать важную встречу…

– Ты ничего не прервала, Эйнджел, – возразил Малкольм.

– Я как раз собирался уходить, – добавил Горнт. Он счел ненужным скрывать всю глубину своего восхищения. – Для меня большое удовольствие познакомиться с вами, мэм. – Он поклонился. – Всего доброго, сэр, я свяжусь с вами.

Они проводили его взглядом.

– Кто он, этот мистер Горнт?

Он объяснил ей, но не сказал ни слова о настоящем мистере Горнте. Сознание его было затуманено мыслью о вторнике.

– Еще свинины в бобовом соусе, Младшая Сестра? – предложила А Ток, пережевывая кусочек рыбы.

– Спасибо. – А Со вытянула руку и палочками наполнила свою чашку, потом ловко подхватила отборную, обжаренную в масле креветку, на которую уже давно зарилась. – Пожалуйста, продолжайте, Старшая Сестра.

Обе женщины сидели в комнате А Ток, их обед был разложен на многих блюдах, под рукой стоял чайник со свежим жасминовым чаем.

– Ай-й-йа, это очень трудно. Светлейший Чен не прислал никаких четких указаний.

– Это на него не похоже. – А Со взяла несколько кусочков сочной говядины в устричном соусе. – Никак не похоже, просто совсем.

– Я согласна, но, наверное, его новая наложница, эта шлюха из Сучжоу, забирает себе все его внимание.

– Ай-й-йа! Это правда, что ей четырнадцать лет и на лобке у нее еще нет волос?

А Ток взяла еще один костистый кусочек рыбьей головы и с удовольствием принялась обсасывать его.

– Только Чесночные Люди из страны Чосон не имеют волос на лобке. – Она сплюнула кости на пол и выбрала новый кусочек.

– Интересно. Неужели это все из-за чеснока, который они едят? Можно мне перечитать его письмо, Старшая Сестра?

Оно гласило:

Приветствую тебя, А Ток, Шестая Сестра Во Втором Колене, ты поступила очень правильно, тут же обратившись ко мне за советом. Пробка бутылочки обнаружила явные следы Лунной Тьмы, что может быть только Изгонителем Собачьей Земли в Восточном Море. Выкидыш! Эта шлюха поступила мудро и не мудро, что воспользовалась им, господин поступил мудро и не мудро, что посоветовал это. До тех пор, пока мы не узнаем, сам ли он принял это решение или она сделала это без его ведома, вы не должны ничего предпринимать. Сестра, послушай за ним, когда он спит – он всегда разговаривал во сне, с самого детства, – возможно, ты узнаешь еще что-нибудь. Скажи А Со, чтобы она поступила так же, и будьте обе как летучие мыши. Беспрекословно подчинитесь.

– Ай-й-йа, что он хочет этим сказать: «быть как летучие мыши»? – раздраженно спросила А Со. – Летучие мыши не разговаривают, но они пищат. Они могут летать в темноте, но ничего не видят днем. Ночью они невидимы, днем – беспомощны. Их помет имеет большую ценность, но от него разит до Небес. Что он имеет в виду, хейа?

– Держи глаза, уши и ноздри открытыми, как у летучей мыши, и смотри, куда роняешь свой помет! – весело осклабившись, прокудахтала А Ток. – Десять тысяч лет жизни Чену из «Благородного Дома», без него мы бы не узнали, что ее Нефритовые Врата висели на двери моего сына!

– А откуда мы знаем, что это был он? – спросила А Со, звучно рыгнув. – Откуда мы знаем, что это был господин, а не еще кто-нибудь? – Она понизила голос и огляделась вокруг, словно опасаясь чужих ушей, и палочки А Ток замерли в воздухе. – Кто-нибудь вроде Длинного Острого Носа, чужеземный дьявол того же рода, что и она, хейа? Эти двое неразлучны, как вошь и промежность нищего. И разве это не он утопил бутылочку и все улики в море, помнишь?

А Ток уже больше не смеялась.

– Фан-пи! – выдохнула она, воспользовавшись этим редким ругательством. – Так вот от чего предостерегал нас Светлейший Чен! Летучие мыши никогда не летают прямо, никогда не садятся на первую же ветку и даже когда садятся, висят головой вниз. Он приказывает нам узнать, какой ян обладал этой инь! Ай-й-йа, да, я согласна, это возможно, возможно, что Длинный Острый Нос заставил моего сына носить зеленую шляпу!

– Наш господин обманут! – А Со возвела глаза горе. – Это правда, Длинный Острый Нос проводил в ее комнате достаточно времени, чтобы… – Она охнула. – Ай-й-йа! Помнишь, много недель назад, когда она отослала меня, а потом закричала, потому что ей показалось, будто кто-то лезет к ней в комнату снаружи, а оказалось, что это только ветер стучал ставнями? Я теперь вспомнила, я тогда примчалась к ней быстрее летучей мыши, но Длинный Острый Нос уже был там и оба они… да, да, я припоминаю, оба они были белее, чем мертвец на пятый день! Неужели в тот самый раз его ян…

– Когда это было, Младшая Сестра? В какой день? Когда?

– Это было… это было на следующий день после того, как к господину приводили эту туземную шлюху из борделя по ту сторону канала.

Обе женщины принялись высчитывать, цифры щелкали в их головах, как костяшки на счетах. Сегодня был двенадцатый месяц, пятый день.

– Получается… получается десятый месяц, восемнадцатый или девятнадцатый день, Старшая Сестра.

– Не выходит. Пожалуй, времени получается недостаточно, разве что эту Лунную Тьму принимают раньше. – А Ток рассеянно взяла в рот новый кусочек рыбьей головы, задумчиво пососала его, потом с убежденным видом выплюнула кости: – Должно быть, они спали вместе до этого. Возможностей у этой блудодейки было сколько угодно, хейа? Она всегда была в доме этого варвара, еще до того, как вы обе там поселились.

– Ты права, ты права, как всегда, Старшая Сестра! Мы должны немедленно известить Светлейшего Чена.

– Но зачем ей отдавать свои Нефритовые Врата такому уродливому чужеземному дьяволу, когда мой сын уставился на них, пуская слюни?

А Со картинно пожала плечами.

– Варвары! Кто знает, что у них на уме? Мы должны рассказать господину!

Слабея от возбуждения, А Ток посмотрела на свой бар. Мадера, виски, бренди.

– Нам нужны силы! – Она выбрала виски и налила две щедрых порции. – За работу! Мы должны разработать план, интригу и придумать, как сделать так, чтобы эта шлюха и ее любовник раскрыли правду!

– Хорошо, очень хорошо! Вместе мы добьемся этого!

– Но ни намека моему сыну, с нашей стороны будет неразумно, если мы принесем ему дурные вести. Раньше, чем будем уверены. – Они чокнулись бокалами. – Клянусь всеми богами, большими и малыми, я никому не дам обмануть моего сына, заставить его носить зеленую шляпу и при этом самому жить долго и счастливо!

– Добрый вечер, отец Лео, – вежливо приветствовала священника Анжелика, опустилась на колени и поцеловала ему руку, чувствуя, что ей с трудом удается сдержать отвращение, которое вызывала исходившая от него вонь. Они были одни в маленькой церкви, неф был тускло освещен, горело только несколько свечей, свет умирающего солнца проникал через маленькое, плохо сработанное витражное окно. Католиков в Поселении было мало, доход церкви – мизерный, но и в этом случае алтарь и распятие были богатыми. Снаружи, в закатных сумерках, ждал Варгаш, чтобы проводить ее домой.

– Вы хотели меня видеть? – спросила она с невинным видом, зная, что снова пропустила мессу в это воскресенье. Ее розовый капор был подобран специально к случаю, как и длинная кашемировая шаль поверх ее самого скромного девичьего дневного платья из неяркого шелка. – Как хорошо вы выглядите, святой отец.

– Я рад видеть вас, сеньорита, дитя мое, – ответил он с тяжелым португальским акцентом. – Вы опять не приходите к мессе.

– Это все ваперы, святой отец. Я еще не вполне оправилась после расстройства… доктор Бэбкотт предписал покой, – ответила она, раздумывая, что ей надеть сегодня на банкет, посвященный дню рождения русского министра, и что можно придумать, чтобы Малкольм не скучал в течение вечера. – Я уверена, что к следующей неделе я буду чувствовать себя лучше.

Я рад, моя юная и совсем не столь обессилевшая лгунья, подумал отец Лео, сокрушаясь о вероломстве человечества. Это нечестиво – танцевать по ночам и вскидывать ноги так, что становятся видны ничем не прикрытые исподние части.

– Ладно, я выслушаю твою исповедь сейчас.

Анжелика едва не зевнула, он был так предсказуем. Она смиренно проследовала за ним в исповедальню, опустилась на колени и начала привычный обряд, радуясь тому, что их разделяет ширма, бездумно бормоча литанию, успокоенная тем пактом, который заключила с Девой Марией, как всегда с жаром повторяя слова, истинное значение которых было понятно им одним: –… и, святой отец, я забыла попросить прощения у Благословенной Матери в своих молитвах.

Она быстро получила отпущение, скромную епитимью из нескольких «Богородиц» и почувствовала себя лучше. Она начала подниматься с колен…

– А теперь, личный вопрос, дитя мое. Два дня назад мистер Струан послал за мной, частным образом, и попросил меня поженить вас.

Она охнула, потом расцвела в улыбке.

– О, святой отец, как чудесно!

– Да, дитя мое, да. «Пожалуйста, обвенчайте нас как можно скорее», сказал юный сеньор Струан, но это по-настоящему трудно. – День и ночь он боролся с этой проблемой. В тот же день срочное послание отправилось к епископу Макао, духовному главе католиков в Азии, в котором отец Лео молил о совете, столь же срочном. – Очень трудно для нас.

– Почему, святой отец?

– Потому что он не католик и…

– Но он же согласился, что наши дети будут воспитываться в истинной вере, он обещал.

– Да, да, дитя мое, он обещал, обещал, он и мне сказал то же самое, но он еще слишком молод, чтобы жениться, не получив разрешения, как и вы, но я хотел сказать вам, что и в этом случае я все равно испросил у его преосвященства разрешения провести церемонию к вящей славе Божьей, даже так – с… одобрения вашего отца или без него. Я слышал, что ваш отец… что он пропал, где-то во Французском Индокитае, или Сиаме, или еще где-то. – Детали мошенничества и подлогов, совершенных ее отцом, и его побег облетели Поселение, но из уважения к ней новость раздувать не стали, как не стали сообщать ее Струану. – Если его преосвященство даст свое согласие, я уверен, что сеньор Сератар, in loco parentis,[6] он тоже согласится, несмотря ни на что.

Стеснение в ее груди не прошло.

– Сколько времени понадобится его преосвященству, чтобы ответить, дать свое одобрение?

– До Рождества, около Рождества, может быть, раньше, если он в Макао, а не путешествует, навещая истинно верующих в Китае, и если на то будет воля Божья. – Как обычно, он сидел, отвернувшись от ширмы и приблизив к ней ухо, чтобы слышать шепот, повествующий о сокровенном, но сейчас он взглянул сквозь решетку и смутно увидел ее лицо. – Я бы хотел обсудить с вами, приватно, один вопрос, речь пойдет об обращении сеньора.

Она опять тихонько ахнула.

– Он сказал, что готов обратиться?

– Нет, он еще не увидел Свет, как раз об этом я и хотел поговорить. – Отец Лео наклонился ближе к ширме, наслаждаясь близостью девушки, задыхаясь от желания, которое, как он знал, было нечистивым и посланным сатаной, того же самого желания, с которым он денно и нощно, на коленях, вел отчаянную борьбу – как, испытывая те же муки, он сражался с ним с тех самых пор, как стал принадлежать Церкви.

Господи, укрепи меня, помилуй меня, Господи, думал он, едва не плача, страстно желая протянуть руку и ласкать ее груди и всю ее, скрытую от него ширмой, и шалью, и одеждой и гневом Господним.

– Вы должны помочь, помочь ему принять истинную веру.

Анжелика отодвинулась от ширмы как можно было дальше. С огромной осторожностью она приоткрыла занавеси, чтобы уменьшить чувство клаустрофобии, которое вызывала в ней эта тесная кабинка. Таинство исповеди никогда не было для нее таким тяжелым, подумал она, содрогнувшись всем телом. Все началось лишь после того… после того, чего никогда не было.

– Я помогу, святой отец, помогу, как только смогу, обязательно, – проговорила она, нервничая все больше и больше, и вновь приготовилась уйти.

– Подождите!

Резкость окрика поразила ее.

– Святой отец?

– Пожалуйста… подождите, прошу вас, дитя мое, – ответил голос, теперь уже мягко, но мягкость эта звучала принужденно, и Анжелика почувствовала страх, ибо это был уже не голос служителя церкви, священный в священном месте, но голос чужого человека. – Мы должны поговорить об этом браке, и о его обращении, дитя мое, и остерегаться дурных влияний, да, мы должны… обращение – это обязательное условие, обязательное условие как первый шаг к… к вечности.

– «Обязательное условие», святой отец? – пробормотала она. – Не собирались ли вы сказать: «обязательное условие как первый шаг к браку»?

– К… к вечности, – повторил голос.

Она впилась взглядом в тень позади ширмы, уверенная, что он лжет, в ужасе от того, что подобная мысль могла даже прийти к ней в голову, не говоря уже о том, чтобы она поверила в нее.

– Я сделаю все, что в моих силах, – пообещала она, встала и, слепо шаря рукой, отодвинула занавеску, спеша на воздух.

Но он преградил ей дорогу. Она заметила капли пота у него на лбу и то, как он возвышался над ней, высокий, толстый.

– Это ради его собственного… его собственного спасения. Его, дитя мое. Было бы лучше… лучше до того.

– Вы хотите сказать, святой отец, что его обращение является обязательным условием, прежде чем вы обвенчаете нас? – спросила она, замирая от ужаса.

– Не я ставлю условия. Что решит его преосвященство будет законом для нас, мы – верные слуги!

– В церкви моего жениха, он не говорил, что я должна стать протестанткой. Разумеется, и я не могу его заставить.

– Он должен прозреть к правде! Это Богом ниспосланный дар, ваш брак. Протестанткой? Служить этой ереси? Стать вероотступницей? Немыслимо, вы бы погибли навечно, были обречены, отлучены от церкви, ваша бессмертная душа была бы отдана на нескончаемые муки в геенне огненной, чтобы гореть там, гореть вечно!

Не поднимая глаз, она пробормотала невнятно:

– Для меня – да, для него… миллионы считают иначе.

– Они все сумасшедшие, обречены погибели и вечно будут гореть в аду! – Голос отвердел еще больше. – Будут! Мы должны обращать язычников. Этот Малкольм Струан должен обра…

– Я постараюсь, до свидания, святой отец, благода… я постараюсь, – пролепетала она, шагнула в сторону и заспешила прочь. У двери она оглянулась на мгновение, преклонила колена и вышла на свет, и все это время он стоял в проходе, спиной к алтарю и голос его звенел под сводами:

– Станьте орудием Господним, обратите неверного, если вы любите Господа, спасите этого человека, спасите его от чистилища, если любите Господа, спасите его, помогите мне спасти его от адского пламени, спасите его ко славе Божьей, вы должны… прежде чем вы обвенчаетесь, спасите его, давайте спасем его… спасите его…

В тот вечер патруль самураев вышел из караульного помещения у Северных ворот. Десять воинов, в полном вооружении, с мечами и в легких доспехах, с офицером во главе. Он провел их через мост и миновал заграждение у входа в Поселение. Один из воинов нес высокое узкое знамя с начертанными на нем иероглифами. Самурай, шедший первым, держал высоко над головой факел, отбрасывавший причудливые тени.

Вечер был приятным, и Хай-стрит и набережная были все еще полны народа. Торговцы, солдаты, моряки, владельцы лавок прогуливались или стояли группами то здесь, то там, разговаривая и смеясь, несколько человек горланили песни, тут же слонялись пьянчуги и один или два мужчины-проститутки, настороженно поглядывавшие по сторонам. Ближе к воде, на пляже, несколько моряков развели костер и, подвыпив, танцевали вокруг него хорнпайп в компании с трансвеститом. Издалека доносился приглушенный шум Пьяного Города.

Зловещее присутствие не осталось незамеченным. Люди останавливались как вкопанные. Разговоры повисали на полуслове. Потом смолкали совсем. Все глаза повернулись в сторону Северных ворот. Те, кто оказались ближе всех к патрулю, пятились, давая дорогу. Немало людей потянулись рукой к револьверам и чертыхнулись, не обнаружив их в карманах или кобурах. Другие отступили, а находившийся в увольнительной солдат припустил по боковой улочке за ночным нарядом морских пехотинцев.

– В чем дело, сэр? – поинтересовался Горнт.

– Ничего страшного, пока, – ответил Норберт, лицо его было мрачным. Они стояли в группе торговцев на променаде, но все еще были довольно далеко от самураев, которые не обращали ни малейшего внимания на притихшую толпу, уставившуюся на них, и продолжали идти не в ногу, как это было у них принято.

К ним бочком приблизился Ланкчерч.

– Вы вооружены, Норберт?

– Нет, а вы?

– Нет.

– У меня есть оружие, сэр, – Горнт достал свой крошечный пистолет, – только большой дыры он в них не проделает, если они поведут себя враждебно.

– Если есть сомнения, молодой человек, – хрипло произнес Ланкчерч, – давайте тягу, говорю я всегда. – Он сунул свою руку Горнту, прежде чем торопливо уйти. – Барнаби Ланкчерч, мистер Горнт, рад познакомиться с вами, добро пожаловать в Йокопоко, до встречи в клубе, слышал, вы играете в бридж, так это в любое время.

Все потихоньку отодвигались подальше. Пьяницы неожиданно протрезвели. Все держались настороже, слишком хорошо зная, с какой молниеносной быстротой самураи орудуют мечами и опасаясь внезапного нападения. Норберт уже наметил путь отступления, буде это окажется необходимым. Потом вдруг увидел наряд морских пехотинцев под командой сержанта, выбежавших из проулка с ружьями наготове. Они быстро заняли главенствующую, хотя и не вызывающе воинственную позицию, и он расслабился.

– Теперь все в порядке. Вы всегда носите это с собой, Эдвард?

– О да, сэр, всегда. Мне казалось, я говорил вам об этом.

– Нет, не говорили, – заметил Грейфорт, довольно резко. – Позволите взглянуть?

– Разумеется. Он, конечно, заряжен.

Пистолет был крошечным, но тем не менее смертоносным. Два ствола. Два бронзовых патрона. Рукоятка с серебряными накладками. Он вернул пистолет Горнту, глаза его смотрели жестко. – Отличная вещь. Американский?

– Французский. Мой отец дал его мне, когда я отправился в Англию. Сказал, что выиграл его в карты на пароходе. Единственный подарок, который он сделал мне за всю жизнь. – Горнт тихо рассмеялся; они оба наблюдали за приближающимися самураями. – Я не расстаюсь с ним даже на ночь, сэр, но стрелял из него лишь однажды. В некую леди, которая пыталась ускользнуть с моим бумажником в глухой полуночный час.

– Вы попали в нее?

– Нет, сэр, даже не пытался. Просто причесал ей волосы на пробор, чтобы попугать. Леди не должны красть, не так ли, сэр?

Норберт хмыкнул и устремил взгляд на самураев, увидев Горнта в новом свете, опасном свете.

Японский патруль шел по середине дороги; часовые перед британской, французской и русской миссиями – единственными, имевшими постоянную охрану, – потихоньку взводили курки ружей, уже предупрежденные.

– На предохранители! Никакой стрельбы, ребятки, пока я не скажу, – глухо проворчал сержант. – Граймс, отправляйся предупреди его вашество, он у русских, третий дом по улице, тихо давай.

Солдат скользнул прочь. Уличные фонари на променаде потрескивали. Все тревожно ждали. Семенящий офицер-японец приблизился с бесстрастным лицом.

– Ну и подлая же рожа у этого ублюдка, а, сержант? – прошептал часовой, ружье у него под ладонями стало влажным от пота.

– У всех у них рожы подлые. Спокойно теперь.

Офицер поравнялся с британской миссией и дал отрывистую команду. Его люди остановились и построились лицом к воротам, а он, громко топая, вышел вперед и обратился на гортанном японском к сержанту. Пронзительное молчание. Опять нетерпеливые высокомерные слова, явно приказ.

– Что тебе, колобок? – сквозь зубы спросил сержант, возвышаясь над ним на полметра.

Снова эти уродливые предложения, в тоне прибавилось злости.

– Кто-нибудь понимает, чего он тут говорит? – выкрикнул сержант. Никакого ответа, потом Йоганн, переводчик, осторожно отделился от края толпы, поклонился офицеру, который слегка кивнул в ответ, и заговорил с ним по-голландски. Офицер ответил на том же языке, с трудом подбирая слова.

– У него послание, – перевел Йоганн, – письмо для сэра Уильяма, должен вручить его лично.

– Насчет этого не знаю, мистер, уж никак, пока эти чертовы мечи болтаются у него на боку.

Японец двинулся к воротам миссии, и на всех ружьях щелкнули предохранители. Он остановился. Яростная тирада в сторону сержанта и часовых. Все самураи на четверть вытащили мечи из ножен и встали в оборонительную позицию. Дальше по дороге наряд морских пехотинцев перестроился в боевой порядок. Все ждали, кто первый совершит ошибку.

В этот момент из соседнего здания русской миссии торопливо вышли Паллидар и два драгунских офицера в парадных мундирах, при парадных шпагах.

– Я принимаю командование, сержант, – сказал Паллидар. – В чем дело?

Йоганн рассказал ему. Паллидар, уже изрядно поднаторевший в японском этикете, подошел к офицеру, поклонился и проследил, чтобы офицер поклонился ему как равному.

– Скажите ему, я приму письмо. Я адъютант сэра Уильяма, – преувеличил он.

– Он говорит, прошу прощения, ему приказано сделать это лично.

– Скажите ему, я имею полномочия…

Голос сэра Уильяма остановил его:

– Капитан Паллидар, одну минуту! Йоганн, от кого это письмо? – Он стоял на пороге русской миссии, Сергеев и остальные теснились в проходе рядом с ним.

Офицер указал на знамя, резко произнес еще несколько слов, и Йоганн крикнул со своего места:

– Он говорит, от… оно от тайро, но мне кажется, он имеет в виду родзю, старейшин. Ему приказали вручить его немедленно, из рук в руки.

– Хорошо, я приму его, скажите ему, пусть подойдет сюда.

Йоганн перевел. Офицер повелительным жестом показал сэру Уильяму, чтобы тот подошел к нему, но сэр Уильям крикнул, еще более резко и даже с еще меньшей любезностью:

– Скажите ему, я обедаю. Если он не подойдет немедленно, он может вручить его завтра.

Йоганн был слишком опытен, чтобы переводить дословно, и подчеркнул лишь самую суть сказанного. Самурай с шумом втянул в себя воздух, потом затопал к воротам русской миссии, миновал двух огромных бородатых часовых, слегка задев обоих, и встал перед сэром Уильямом, явно ожидая от него поклона.

– Кэйрэй! – рявкнул сэр Уильям. Поклонитесь! – одно из немногих слов, которые он позволил себе запомнить. – Кэйрэй!

Офицер вспыхнул, но автоматически поклонился. Он поклонился как равному и вскипел еще сильнее, когда увидел, что сэр Уильям просто кивнул ему, как подчиненному, но с другой стороны, подумал он, этот гнусный человечек является главным гайдзином и злобность его известна всем, как и его мерзкий запах. Когда мы нападем, я лично убью его.

Он извлек свиток, шагнул вперед, протянул его, отступил назад, безукоризненно поклонился, подождал, пока на его поклон ответят, пусть и грубо, полностью удовлетворенный тем, что превзошел своего врага. Чтобы избавиться от злобы, он обругал своих людей и двинулся прочь, словно они не существовали. Они последовали за ним, возмущаясь грубости гайдзина.

– Где Тайрер, дьявол его забери? – спросил сэр Уильям.

– Я пошлю кого-нибудь, чтобы его разыскали, – сказал Паллидар.

– Нет, будьте любезны, попросите Йоганна присоединиться ко мне.

– В этом нет нужды, сэр Уильям, – заметил Эрлихер, швейцарский министр, – если послание на голландском, я могу прочесть его вам.

– Благодарю вас, но это лучше сделать Йоганну, поскольку он немного говорит и по-японски тоже, – ответил сэр Уильям, не желая заранее ничего делить ни с одним из иностранцев, особенно с этим, который открыто представлял небольшую, но растущую, высоко специализированную военную промышленность, активно ищущую рынки сбыта, репутация которой была основана на невероятном, уникальном мастерстве их часовщиков – одна из немногих областей, где британские производители не могли кого-то обойти.

В столовой, самой большой комнате в здании, стоял стол на двадцать человек, уставленный приборами и блюдами из тонкого серебра. Присутствовали все министры, за исключением фон Хаймриха, который все еще был болен, Струан, Анжелика, которой отвели место во главе стола, несколько французских и британских офицеров. За каждым креслом стояли два ливрейных лакея, еще больше слуг сновало вокруг стола.

– Могу я воспользоваться приемной, граф Сергеев? – спросил сэр Уильям по-русски.

– Разумеется. – Граф Сергеев открыл дверь. Они подождали, пока Йоганн торопливо вошел, и русский закрыл ее.

– Добрый вечер, сэр Уильям, – сказал Йоганн, довольный тем, что его вызвали. Он первым узнает, в чем тут дело, и сможет и далее быть полезным, с выгодой для себя, министру своей собственной страны. Он сломал печать на свитке и тоже присел. – Голландский и японский. Послание короткое. – Он быстро пробежал его глазами, нахмурился, перечитал снова, потом еще раз и нервно рассмеялся: – Оно адресовано вам, британскому министру, и гласит: «Я обращаюсь к вам с депешей. По приказу Сёгуна Нобусады, полученному из Киото, все порты должны быть закрыты без промедления и все иностранцы изгнаны и выдворены за не…»

– Выдворены? Вы сказали «выдворены»? – Рев проник через дверь. Тревожное молчание охватило гостей за столом.

Йоганн поморщился.

– Да, сэр, прошу прощения, но именно так тут говорится: «и выдворены за ненадобностью и нежелательностью каких бы то ни было сделок между иностранцами и нашим народом. Я посылаю вам это, прежде чем назначить приказом немедленную встречу для окончательного определения условий вашего срочного оставления Иокогамы. Направлено с уважением».

– С уважением? Клянусь Создателем, это, в господа бога мать, растреклятая наглость…

Тирада продолжалась. Когда сэр Уильям остановился, чтобы перевести дух, Йоганн вставил:

– Письмо подписано «Нори Андзё. Тайро». Насколько я понимаю, сэр Уильям, это почти как диктатор, он высоко поднялся в этом мире.