Читать книгу Смерть всё меняет - Джон Диксон Карр - Страница 4

Констанция вовсе не собиралась обрушивать на отца это известие вот так. Однако вплоть до самой последней минуты она не смогла решить, как лучше к нему подступиться.

Констанция, жертва романтической литературы, старалась предугадать, как он поведет себя, основываясь на том, что она читала или видела в кино. В романах отцы делились всего на два типа. Либо они были свирепыми и беспощадными, либо почти нереально мудрыми и сострадательными. Они либо вышвыривали тебя из дома в ту же минуту, либо похлопывали по руке и сообщали какие-то замысловатые премудрости. И Констанция (как, вероятно, любая другая девушка на свете) чувствовала, что ее собственный родитель попросту не вписывается ни в одну из этих категорий. Неужели со всеми отцами так трудно? Или только с ее?

Ее отец остановился у серванта, держа в руке сифон с содовой.

– Помолвлена? – повторил он. После чего она с изумлением увидела, как его бледное лицо порозовело, и, услышав его голос, поразилась тому, как он потеплел.

– Помолвлена и выходишь замуж? За Фреда Барлоу? Моя дорогая Констанция! Поздра…

Сердце Констанции упало.

– Нет, папа. Не за Фреда. За… ты его пока еще не знаешь.

– О, – вымолвил судья Айртон.

Доктор Фелл, с присущим ему неуклюжим тактом, в этот момент спас положение. Хотя в любой гостиной он был таким же неприметным, как взрослый слон, девушка умудрилась не заметить его. Он обратил на себя внимание, долго и раскатисто прокашлявшись. Поднявшись с места с помощью трости с загнутой рукоятью, он лучезарно улыбнулся и часто заморгал, глядя сверху вниз на обоих.

– С вашего позволения, – начал он, – я все же откажусь от виски. Обещал инспектору Грэму заглянуть к нему на чай и уже опаздываю. Хм.

Судья Айртон проговорил автоматически:

– Моя дочь. Доктор Гидеон Фелл.

Констанция одарила его улыбкой, вздрогнув от неожиданности, но все равно до конца не осознала его присутствия.

– Так вам действительно надо идти? – уточнил судья, явно испытав облегчение.

– Боюсь, что так. Мы продолжим дискуссию в следующий раз. Продолжим?

Доктор Фелл подхватил с дивана свою клетчатую пелерину, набросил на плечи и застегнул у горла короткой цепочкой. С присвистом дыша после столь тяжких трудов, он нахлобучил и поправил свою пасторскую шляпу. Затем, отсалютовав тростью и поклонившись Констанции, отчего на его жилете прибавилось несколько новых складок, он неуклюже удалился через французское окно. Отец с дочерью наблюдали, как он прошествовал через лужайку и провел настоящую операцию, подобную вскрытию сейфа, отпирая калитку.

Во время долгой паузы судья Айртон прошел по комнате к своему креслу и сел.

Констанции казалось, чья-то рука стискивает ей сердце.

– Папа… – начала она.

– Минуточку, – прервал ее отец. – Прежде чем ты расскажешь мне обо всем, будь добра, убери с лица этот грим. Ты похожа на уличную девку.

Подобного рода отношение всегда доводило Констанцию до бешенства.

– Неужели ты не можешь, – воскликнула она, – неужели не можешь хоть иногда принимать меня всерьез?

– Если кто-нибудь, – бесстрастно отозвался судья, – воспримет тебя всерьез в твоем нынешнем виде, он не удивится, когда ты назовешь его «милок» и попросишь у него соверен. Сотри эту личину, прошу тебя.

Он умел быть терпеливым, как паук. Молчание затягивалось. Констанция в отчаянии выхватила из сумочки пудреницу, открыла, поглядела в зеркальце и принялась оттирать сначала губы, затем щеки носовым платком. Когда она закончила, то ощутила себя растрепанной – и внешне, и внутренне.

Господин судья Айртон кивнул.

– Итак, – произнес он. – Я полагаю, ты отдаешь отчет в своих словах? Ты говоришь об этом серьезно?

– Папа, да я никогда в жизни не была серьезнее!

– И что?

– Что – «что»?

– Кто он такой? – терпеливо продолжал судья. – Что ты о нем знаешь? Каково его происхождение, окружение?

– Он… Его зовут Энтони Морелл. Мы познакомились в Лондоне.

– Да. Чем он зарабатывает на жизнь?

– Он совладелец ночного клуба. По крайней мере, это одно из его занятий.

Судья Айртон на мгновенье зажмурил глаза, затем снова открыл.

– Чем еще он занимается?

– Не знаю. Но денег у него куча.

– Кто его родители?

– Не знаю. Они уже умерли.

– Где ты с ним познакомилась?

– На вечеринке в Челси.

– Как долго вы уже знакомы?

– Не меньше двух месяцев.

– Ты с ним спала?

– Папа!

Констанция была по-настоящему потрясена. Ее шокировало не само предположение, которое она восприняла бы спокойно и даже одобрительно, выскажи его любой другой, а то, что подобное она услышала от отца.

Судья Айртон открыл глаза и поглядел снисходительно.

– Я задал тебе простой вопрос, – подчеркнул он. – Ты наверняка можешь на него ответить. Так что же?

– Нет.

Хотя ни один мускул на лице судьи не дрогнул, он, кажется, выдохнул с облегчением. Немного успокоившись, он опустил руки на подлокотники кресла.

Констанция, хотя и сконфуженная, заметила, что, по крайней мере, самых зловещих признаков надвигающейся опасности пока не наблюдается. Он не стал вынимать из футляра в нагрудном кармане свои очки в роговой оправе, чтобы демонстративно надевать и снимать их, как обычно делал в суде. Однако она поняла, что не в силах выносить эту бесстрастность.

– Скажи уже что-нибудь! – взмолилась она. – Прошу, скажи, что ты не против! Если ты попытаешься помешать мне выйти за Тони, я, наверное, просто умру!

– Тебе уже есть двадцать один год, – заметил судья. Он призадумался. – На самом деле, ты всего полгода назад получила право распоряжаться деньгами, оставшимися от матери.

– Пятьсот фунтов в год! – презрительно фыркнула она.

– Я говорю сейчас вовсе не о том, что этой суммы тебе недостаточно. Я констатирую факт. Тебе двадцать один год, и ты вполне независима. Если ты решишь выйти замуж, я не смогу тебе помешать.

– Да, но ты мог бы…

– Что?

– Ну, не знаю! – с несчастным видом отозвалась Констанция. После паузы она прибавила: – Неужели тебе нечего сказать?

– Ладно, если ты так хочешь. – Он еще немного помолчал. Затем прижал кончики пальцев к вискам, потер лоб. – Должен признаться, я надеялся, что ты выйдешь за молодого Барлоу. Его ждет блистательное будущее, как мне кажется, если он не потеряет головы. Я много лет поддерживал его советом, даже учил…

«Именно, – подумала про себя Констанция, – в этом-то и беда!» Мистер Барлоу – желая проявить особую суровость, она всегда мысленно называла его «мистер» – с каждым днем все больше и больше походил на своего наставника и старился раньше срока. Пусть не в меру жизнерадостная Джейн Теннант, которая явно его обожает, и забирает себе Фреда Барлоу. Перспектива жизни с человеком, которого наставлял ее отец, холодный как рыба, Констанцию вовсе не прельщала.

Судья Айртон все еще размышлял.

– Твоя мать, – произнес он в итоге, – во многих отношениях была очень глупая женщина…

– Как ты смеешь так о ней говорить!

– Действительно. Мне кажется, ты была слишком мала, чтобы помнить мать?

– Да, но…

– В таком случае, будь добра, не высказывай свое мнение, если у тебя нет твердых оснований для суждения. Твоя мать, говорю я, была во многих отношениях очень глупая женщина. Во многом она меня раздражала. Когда она умерла, я скорбел, хотя и не могу сказать, что сходил с ума от горя. Но ты!..

Он поерзал в кресле. Констанция заговорила, задыхаясь:

– Что же? Ты и со мной собираешься играть в свои кошки-мышки? Неужели ты не выскажешься за или против? Или хотя бы не познакомишься с Тони?

Судья быстро вскинул голову:

– О? Так он здесь?

– Он там, на пляже, бросает в воду камешки. Я подумала, пойду к тебе первой, чтобы подготовить, а потом уже он сможет прийти и поговорить с тобой.

– Весьма похвально. В таком случае не пригласишь ли его?

– Но если ты…

– Дорогая Констанция, а какого ответа ты от меня ждешь? Да или нет, «Благослови вас Господь» или «Только через мой труп», когда я ничего толком не знаю? Биографию мистера Морелла в твоем изложении, согласись, нельзя назвать подробной. Сделай уже одолжение, приведи его сюда! Я сумею составить мнение об этом джентльмене, если познакомлюсь с ним.

Констанция развернулась, но затем засомневалась. Ей показалось, отец как-то почти незаметно, но зловеще выделил голосом слово «джентльмен». Как и всегда после встречи с отцом, ее охватило жаркое негодование от ощущения, что все, что она собиралась сказать, вывернуто наизнанку, все прямые вопросы остались без ответов – что она ровным счетом ничего не добилась.

– Папа, – произнесла она отрывисто, взявшись за оконную раму, – есть еще один момент.

– Да?

– Я обязана сказать, потому что хочу попросить тебя – пожалуйста, ради всего святого! – быть справедливым. Честно говоря, я сомневаюсь, что тебе понравится Тони.

– Нет?

– Но даже если он тебе не понравится, то только из-за разных предрассудков, и ничего более. Тони, например, любит шумные вечеринки, и танцы, и все современные штучки. Он ужасно эрудированный…

– В самом деле? – поинтересовался судья Айртон.

– …Но ему нравятся современные писатели и композиторы. Он говорит: все, чем вы с Фредом Барлоу заставляли меня восхищаться, – скучный вздор. И еще одно. У него бывали… назовем это разными проделками, да, и меня это в нем восхищает! Ну разве он виноват, если женщины от него без ума? Разве виноват, если они сами вешаются ему на шею?

– Даже не знаю, – невозмутимо отозвался ее отец. – Но у меня будет возможность выяснить это, если ты все же пригласишь его.

И снова Констанция замешкалась.

– Хочешь, чтобы я присутствовала при вашем разговоре?

– Нет.

– О! Хорошо. Я и сама не хотела бы оставаться. – Она шаркнула туфлей по раме французского окна, с сомнением обернувшись к нему. – Я тогда прогуляюсь поблизости. – Она стиснула кулаки. – Но ты же будешь с ним любезен, правда?

– Я точно буду к нему справедлив, Констанция. Это я тебе обещаю.

Девушка развернулась и убежала.

Тени собирались в комнате, падали на дорогу, пляж и море. Солнце, неистово красное и наполовину стертое, выглянуло из облаков над самой водой. В комнате полыхнуло зарево пожара, а затем солнце снова скрылось, смазанное облаками. Сумерки принесли с собой запах сырости, смешанный с йодистым запахом водорослей, но его тут же унесло прочь южным бризом. В той короткой солнечной вспышке дальние края пляжа показались плоскими и серыми, блестящими там, где вода ушла с отливом, однако бриз уже тянул за собой, на фоне необъятной тишины, мягкое, змеиное шипение надвигавшегося прилива.

Судья Айртон шевельнулся в своем кресле.

Он поднялся на негнущиеся ноги и направился к серванту. Задумчиво постоял над двумя нетронутыми бокалами виски, которые налил раньше. Оценивающе поглядев на них, он взял один бокал, перелил его содержимое во второй и добавил содовой. Из коробки на серванте он достал сигару, сорвал с нее ленточку, обрезал кончик и раскурил. Когда она стала тянуться так, как ему нравилось, он вернулся к своему креслу, прихватив бокал с виски. Поставив виски на край шахматного столика, он принялся мирно курить.

Быстрые шаги прозвучали на плешивой лужайке перед домом.

– Добрый вечер, сэр! – произнес намеренно приглушенный, но энергичный голос мистера Энтони Морелла. – Вот, отважился сунуться в логово льва, как видите!

Коренастый мистер Морелл вошел, сдернув на ходу шляпу и протягивая руку, приблизился, улыбаясь и явно желая понравиться.